— Валерия, — неуверенно начал Михаил. — Как вы смотрите на то, чтобы заняться его… м-м-м… воспитанием?
— Как заняться?
— Например, вы могли бы переехать к нам… присматривать за ним.
— Вы в своем уме? — Я всмотрелась в Зорьева. Нет, он говорил абсолютно серьезно.
— Вы живете одна, нигде не работаете, вот я и подумал…
— Подумали, раз я веду такую никчемную жизнь, то с радостью побегу к вам в няньки наниматься?
— Что вы… — смутился Михаил. Похоже, рассчитывал на другую реакцию. — Я так не думаю.
Это было правдой — он относился ко мне хорошо, даже с некоторым уважением. Впрочем, неважно.
— Нет, — решительно отмела я его предложение. — Всего наилучшего.
Я направилась прочь из кабинета, но взволнованный оклик Зорьева меня остановил.
— Поймите, мы не знаем, что делать!
— Просто будьте его семьей, — искренне посоветовала я. — Любите его, заботьтесь о нем. И не притворяйтесь, он все чувствует.
— Вдруг Артем снова удерет? Как за ним вообще присматривать? Глядишь на него в упор — бум — и его уже нет! Помните, что он сделал с нами? Моя жена до сих пор в шоке!
Нина отвела взгляд от маникюра, обхватила себя руками и уставилась в пол. Я застыла на пороге, разрываясь между желанием сказать что-нибудь обнадеживающее и хлопнуть дверью.
— Очевидно, деньги вас не привлекают, — заключил Зорьев. — У меня есть много других возможностей, которые могут оказаться весьма полезными.
— Нет, — повторила я. — К вам я не перееду. Но…
…секундные колебания, искорка сомнения, последняя попытка рассудить здраво. Напрасная.
— Ладно, сходим, — сдаюсь я. — Туда и обратно.
— Ура! — ликует Соня, щелкая пальцами в воздухе.
Отказ вертится на языке, но никак не оформится в слова. Еще не поздно сказать «нет». Почему я молчу?
— Втроем мы справимся, — мурчит она. — Мы лучше всех, забыла?
— Не забыла.
Соня улыбается, как сытая кошка. Знает, что победила…
— Но? — переспросил Михаил, устав ждать, пока я закончу фразу.
— Пусть Артем поживет у меня, — неожиданно для самой себя ответила я.
— Что?! — Нина вскочила с места. — Об этом не может быть и речи!
— Милая, — остудил ее муж, — давай обсудим.
— Я никому не отдам моего мальчика, — упрямо выговорила она, глядя на меня с вызовом. Словно это изначально была моя идея.
— Кто его забирает? — рассердилась я. — Временно за ним присмотрю, вот и все.
Михаил с готовностью закивал.
— Ты только и думаешь о том, как от него избавиться, — бросила Нина ему в лицо.
Зорьев нахмурился:
— Я пытаюсь предотвратить трагедию.
— Не будет никакой трагедии!
— Вообще-то будет, — вмешалась я.
Нина моего участия не оценила. Прищурилась и наградила убийственным взглядом. Счастье, что взгляды не смертельны, иначе меня бы уже упаковывали в мешок.
Мне что, больше всех надо? Признаюсь самой себе — да, надо. Даже если надо не мне. Вдруг сейчас тот самый момент, когда еще можно помешать свершиться чему-то ужасному? А я снова промолчу?
— Оставьте нас вдвоем, — попросила я Михаила.
На мгновение он замешкался. Затем кивнул и скрылся в дверях, до которых мне добраться так и не удалось.
— Нина… — мягко сказала я, но осеклась. Дружеской беседы у нас не получился. Зачем зря тратить силы?
— Что вы о себе возомнили? — прошипела та, отбросив приличия.
Она права. Кому нужны прелюдии, ободряющие слова, корректные обращения? К черту вежливость и обдуманные фразы. Скажу как есть. Как бы страшно оно ни прозвучало.
— Все хуже, чем вам кажется.
— Без вас обойдусь! — сверкнула яростью Нина.
— В прошлый раз не обошлись.
— Мы были к этому не готовы.
— Полагаете, готовы к остальному?
— У вас нет шансов меня запугать, ясно? Я говорила с Артемом, он больше нас не тронет.
— Специально не тронет, — согласилась я. — А если перенервничает…
— Что вы имеете в виду?
— Моя подруга однажды поссорилась с родителями. Из-за чепухи полнейшей. Мать сказала ей что-то обидное, отец добавил. Ну, она разозлилась и нечаянно перекинула их в то же чудное место, где побывали вы с мужем. Все бы ничего, но в это время ее отец вел машину. На хорошей такой скорости.
— И что с того? — тихо спросила Нина.
— Ей пришлось жить с этим дальше. Одной.
— Вы сочиняете на ходу! — Она воинственно скрестила руки на груди. — Не верю ни единому слову!
— Ваше право.
— Я знаю, знаю, чего вы добиваетесь! Убеждаете, что мой сын для меня опасен.
— Вы для него тоже.
— Последнюю совесть потеряли? — Нина едва не задохнулась от злости. — Что мать сделает своему ребенку?!
— Как вам сказать… — протянула я, стараясь отсрочить миг, когда произнесу это вслух. — Моя вот пыталась меня убить.
Нина вздрогнула и отступила на шаг. Я продолжила:
— Психика — интересная штука. Человеческая воля сильна, очень, поэтому если ломается, случается всякое. Я получила дар рано — в четырнадцать. Отца я не знала, а мама… не готова была принять меня такой. Я хотела показать, какой неизведанный мир ее окружает. Настаивала, давила на нее, лезла без спроса в мысли и чувства. Я не заметила, как она начала меня бояться, перестала доверять. Из-за этого любое мое воздействие доставляло ей боль. Я не понимала. Думала, дарю ей нечто прекрасное, но за полгода просто свела ее с ума. Мама сломалась. Как-то раз она резала салат, я подошла спросить, надо ли помочь. В общем, выжила я только благодаря тому, что лезвие застряло между ребер. И бабушка заскочила нас проведать на час раньше, чем договаривались. Маму не спасли, она покончила с собой. Вскрыла вены там же, на кухне. Может, совсем помешалась, а может, поняла, что сделала.
— Я никогда не причиню Артему вред… — Губы Нины задрожали. — Ни за что!
— И моя не собиралась меня трогать. Она, собственно, за свои действия даже не отвечала. Кстати, о дочери вы подумали? Детские игры порой выходят из-под контроля.
— Прекратите! — воскликнула Нина, вытирая подступившие к глазам слезы.
— А вообще, — подытожила я, — это частные случаи. Редкие, так сказать. Обычно все куда прозаичнее. Мало кто переживает первый год дара во вменяемом состоянии. В ближайшей психушке нам всегда рады. Мы спокойные, тихие. Проблем с нами никаких.
— С Артемом такого не случится!
— Как повезет. Хотите знать, что гарантированно ждет вашего сына? Со школой придется попрощаться, ему следует избегать общественных мест. Это больно, когда куча чужих эмоций на тебя сваливается. Учтите, мне-то четырнадцать было, а ему восемь.
