— Так случилось, что вы не противоречили моим планам, — продолжал лишенный интонаций голос. — Поэтому вы… продолжали жить. Вторично я обратил на вас внимание, когда вы решили вернуть изумруды Спирадова, хранившиеся у коммунистов в Москве. Вы изобретательно подменили их копиями и сбежали с оригиналами. Мне они были не нужны, у меня есть гораздо лучше. Поэтому я позволил вам вернуться к тем, кто вас нанял. Но смелость вашего плана и хладнокровная храбрость, с которой вы его осуществили, весьма развлекли меня. Я люблю развлечения, Джеймс Киркхем. То, что вы равнодушно восприняли совершенно неадекватную награду, свидетельствовало, что в первую очередь вас интересуют приключения. Вы, как я подумал, настоящий игрок.
Несмотря ни на что, я не смог сдержать изумления. Дело Спирадова осуществлялось в полной тайне. Я настоял на том, чтобы никто, кроме владельца, не знал о возвращении изумрудов. Они были перепроданы как обычные драгоценности, их история не упоминалась… Коммунисты до сих пор не обнаружили подмены и не обнаружат, как я считал, пока не захотят их продать. Но этот человек знал!
— Вот тогда я решил, что… приобрету… вас, — сказал он. — Но время для этого еще не созрело. Вы отправились в Китай по просьбе Рокбилта на основании хрупкой легенды. И нашли гробницу, где в соответствии с легендой на превратившейся в прах груди старого принца Су Канзе лежали броши с нефритами. Вы взяли их, но были захвачены разбойником Ки Вангом. Вы нашли брешь в окружении хитроумного разбойника. Вы увидели единственную возможность сбежать вместе с драгоценностями. Он игрок, и вы это знали. И вот в его палатке вы с ним играли на броши, в случае проигрыша вы заплатили бы ему двумя годами рабства.
Мысль о том, что вы станете его добровольным рабом, позабавила разбойника. К тому же он понимал, какую ценность представляли бы для него ваш мозг и храбрость. Поэтому он согласился. Вы заметили, что он до начала игры искусно пометил карты. Я одобряю ловкость, с которой вы точно также пометили другие. Ки Вант перепутал карты. Счастье было на вашей стороне. Вы выиграли.
Ошеломленный, я привстал, глядя на него.
— Не хочу больше интриговать вас. — Он знаком предложил мне снова сесть. — Ки Ванг иногда бывает мне полезен. Во многих местах есть множество людей, Джеймс Киркхем, которые выполняют мои просьбы. Если бы вы проиграли, Ки Ванг прислал бы мне броши и заботился бы о вас больше, чем о собственной голове. Потому что знал: я в любое время могу затребовать вас от него!
Я со вздохом сел, чувствуя, как захлопывается какая-то безжалостная западня.
— Затем, — он слегка наклонился вперед, — мы подходим к сегодняшнему вечеру. За нефриты вы получили значительную сумму. Но, похоже, игра, которую вы так хорошо знали, перестала вас интересовать. Я знал, какие бумаги вы покупаете. И произвел несколько манипуляций. Я не спеша, медленно отобрал у вас все — доллар за долларом. Вы полагаете, что метод, который я применил, больше подходят к крупному финансисту, а не к обладателю нескольких тысяч. Это не так. Если бы вместо тысяч у вас были миллионы, конец был бы тем же. Вы усвоили урок?
Я с усилием подавил вспышку гнева.
— Усвоил, — коротко ответил я.
— Обратите внимание! — прошептал он, и на мгновение его яркие глаза помрачнели. — Мы подошли к сегодняшнему вечеру. Я легко мог вас захватить и доставить сюда — избитым или одурманенным наркотиками, связанным, с заткнутым ртом. Это методы убийц, лишенных воображения дикарей из наших низов. После такой топорной работы вы не уважали бы стоящий за ней разум. Да и я бы не получил никакого удовольствия.
Нет, постоянное наблюдение, которое наконец вынудило вас к открытым действиям, ваш двойник, сейчас наслаждающийся жизнью в клубе, — кстати, великолепный актер, он несколько недель изучал вас — в сущности, все, что вы испытали, было заранее спланировано, чтобы продемонстрировать вам исключительный характер организации, которая вас призвала.
И снова отмечу, что мне понравилось ваше поведение.
Вы могли бы сопротивляться Консардайну. Если бы вы так поступили, то проявили бы отсутствие воображения и подлинной храбрости. Вы все равно были бы доставлены сюда, но я был бы разочарован. И меня весьма позабавило ваше отношение к Уолтеру и Еве — девушке, которую я предназначил для большего дела и которую я к нему сейчас готовлю.
Вас удивило, как они оказались именно на этой станции подземки. Через пять минут после того, как вы сели на скамью в Баттери, на всех окрестных станциях подземки свои места заняли другие пары. Уверяю вас, у вас не было ни одного шанса убежать. Любой ваш поступок был заранее предусмотрен, и были готовы меры, чтобы помешать ему. Вся полиция Нью-Йорка не могла помешать мне сегодня получить вас.
Потому что, Джеймс Киркхем, я позвал вас!
Я слушал эту удивительную смесь тонкой лести, угроз и колоссальной похвальбы с усиливающимся изумлением. Наконец я встал.
— Кто вы? — прямо спросил я. — И чего вы от меня хотите?
Сверхъестественно голубые глаза невыносимо сверкнули.
— Поскольку все на земле, к чему я обращаю свои приказания, их выполняет, — медленно ответил он, — вы можете называть меня… Сатаной!
И я предлагаю вам возможность править этим миром вместе со мной — за определенную плату, разумеется!
Два последних предложения звенели в моем мозгу, как заряженные электричеством. При других обстоятельствах они показались бы абсурдными, но здесь они были далеко не абсурдны.
Эти лишенные ресниц, невероятно живые голубые глаза на неподвижном лице были дьявольскими! Я уже давно чувствовал прикосновение дьявола ко всему, что происходило со мной этим вечером. В неподвижности огромного тела, в звучности этого органного голоса, лишенного выразительности и исходившего из почти неподвижных губ, — во всем этом была дьявольщина, как будто тело его было всего лишь автоматом, в котором обитал адский дух, какое-то чуждое существо, проявлявшее себя лишь во взгляде и голосе. То, что мой хозяин был абсолютной противоположностью высокому худощавому смуглому Мефистофелю из оперы, пьесы или романа, делало его еще более ужасающим. К тому же по опыту я хорошо знал, что полные люди способны на гораздо большее коварство, чем худые.
Нет, в этом человеке, который предложил называть его Сатаной, не было ничего абсурдного. Я должен был в глубине души признаться, что он вызывал ужас.
Мелодично прозвенел колокольчик. На стене вспыхнула лампа, скользнула в сторону панель, и в комнату вошел Консардайн. Я заметил, что панель другая, не та, через которую исчез маньчжур-дворецкий. В то же самое время я сообразил, что в большом зале не было ни одной уходящей лестницы. И тут же понял, что в спальне, куда проводил меня лакей, не было ни окон, ни дверей. Мысль мелькнула в мозгу и ушла, я не придал ей значения. Обдумаю позже.
