class="p1">- Военный? – поинтересовался Эдди.
- В прошлом.
- Граница?
- Два года. Потом… попал. Глаз вот выбило и рожу посекло, - Бартон протянул лампу. – Ну и в госпитале провалялся. А потом уж того, на пенсию выпроводили. Торжественно.
Зубов у него тоже не хватало, но единственный глаз глядел прямо, с вызовом.
Эдди чуть наклонил голову.
- Пенсия маленькая?
Бартон только сплюнул. Стало быть, и вправду маленькая.
- А тут что?
- Тут… тут моя… хозяйка подсобила, иначе с такою рожей в жизни не взяли бы. Но на кухне вот. Туши таскаю. Рублю. Дрова ношу. Ну и так… помочь, принести, убрать.
Эдди поставил лампу на бочонок.
И свечи достал.
Дюжина. Причем отменных, из белого воска скатанных. Саттервуд не поскупился.
- Ты девочку нашел?
Бартон разом посмурнел. Похоже, вспоминать о случившемся ему не хотелось.
- Я.
- Расскажешь?
- Так… чего? Зачем в смысле?
- Найти хочу, кто её убил.
- Это… это вы навряд ли. Он и убил.
- Кто?
- Отель. Еще то чудовище. Всех жрет.
Интересный взгляд. Но… нет, там, наверху, Эдди не ощущал ничего такого.
- Тоже рассказывай.
Бартон замялся. Боится? Нет, не отеля. А… чего?
- Я заплачу, - Эдди сунул руку в карман и достал пару золотых монет. – И еще сверху. Сотню. За честный рассказ.
Деньги лежали на ладони.
И…
Нет, не то. Не правильно. Деньги – это хорошо и нужно, иначе бы не унижался бывший вояка в подсобных рабочих. Но одних денег мало.
- Я обещал ей, что найду убийцу.
- Кому?
- Девочке. И это не отель. Это человек. Это весьма конкретный человек. Он встретил девочку. Привел в подвал. И убил. И я дал слово его найти. Наказать. Если ты поможешь…
- За помощь не платят.
- За информацию – вполне. А мне она нужна. Я в этих краях чужой.
- Заметно, - улыбался Бартон жутко, лицо его перекашивало на одну сторону, губа задиралась и становились видны редкие желтые зубы. – Видал я ваших…
И убивал наверняка.
И его тоже встречали не с цветами. Граница. Всякое случается. Что ж теперь.
- Поможешь?
- Слово охотника?
- Я не охотник.
- Да ну? А по виду не скажешь. Кто?
- Шаман.
- Надо же ж… - Бартон прищурил единственный глаз. – Тогда да… тогда, может, и получится… но слово дай. Саттервуд меня все одно уволит.
- За что?
- Ни за что. Так, на всякий случай. Еще та гнида, - Бартон сплюнул под ноги. – Не верь ему. Он, пока выгоду чует, крутится, вертится, наизнанку вывернется. А как случай выпадет, то и…
- А ты давно тут? При отеле?
- Да прилично уже… четвертый год как.
- Жаль.
- Что?
- Хозяйку прежнюю не застал.
- Я – нет, а вот супружница моя, та, почитай, с малых лет тут. Сюда же ж не так просто попасть. Раньше особенно. С улицы никого не брали, только если по рекомендациям. Так она и хозяйку, и прочих… начинала судомойкой, а ныне вон, кухарит. Ты не подумай, я не то, чтоб нуждался сильно, нет. Скорее уж тяжко без дела. Да и деньги, они да, лишними не будут… дочки вон, помогать надо. И внучки… скоро совсем вырастут, а там и замуж, и приданое.
- Понимаю.
- Навряд ли. Но если тебе узнать чего, то с хозяйкою моею надо бы. Только не здесь. Я адресок скажу.
- Не боишься?
- Чего?
- Я ж не человек.
- Тю… сказал… тут бывает, что и человек – не человек, чего ж теперь, всех бояться… а дверь эта… Саттервуд-то вниз не особо заглядывать любит. Да и прочие. Тут же ж как? Оно кажется, что обслуга, она обслуга и есть. Ан нет. Те, что при господах состоят, не больно-то нижних жалуют. Дескать, мы тут все, если не дерьмо, то близко. Нет, есть и не такие, но мало. Норма вот была…
Он тяжко вздохнул.
- Норма-то частенько девчонку приводила. Тишком. Так-то это запрещено. Ежели бы прознал кто, мигом бы на дверь указали. И без рекомендаций оставили. Саттервуд…
- Говнюк?
- Точно. Еще тот. Так вот, она приводила и на кухню стало быть. А уж моя-то приглядывала за малышкой. Та тихая была, никому-то не мешалась. Сядет в уголочке и сидит. И помогать помогает. По-малости, конечно, но вот фасоль или горох перебрать, полущить, когда привезут свежий. Крупы просеять, муку… да и мало ли на кухне работы? Вот она-то и трудилась.
- А в тот день?
- В тот… моя хозяйка занемогла. С нею редко такое случалось, а тут прямо… вот на работу еще пришла, как обычно. А после вдруг скрутило живот и так, что прямо спасу нет. Её домой и отправили.
- Саттервуд?
- Кто ж его будет по таким пустякам отвлекать? – искренне удивился Бартон. – Киргстон. Он над кухней стоит. Еще наорал, что она больная пошла. Мол, еще постояльцев заразит. И штрафу положил. Она-то денек всего маялась, а не заплатили за неделю.
Несправедливо.
- Вот… я провожать пошел. Уж больно дурно ей было, побоялся, что сама не дойдет. А как вернулся, тут Норма. Мол, где малышка? А я-то что? Я её на кухне оставимши был. В уголочке… признаюсь, позабыл грешным делом. Тут моей плохо, Киргстон кричит, разоряется, и что больная пришла, и что теперь обеды готовить некому. А еще аккурат день такой был, когда мясо привозят. Это же ж целая телега с тушами, которые принимать надо, спускать, разделывать, вешать, какие не сразу.
Он до сих пор чувствовал себя виноватым. За то, что забыл. За то, что не уследил.
- Потом уж мне Сюзи, это тоже повариха, сказала, что Киргстон зело лютовал. На кухню раз сунулся, другой… беспокоился, как оно, сумеют ли без моей с обедом управиться, ну они и испугались, что Тильду увидит. Этот… тоже говнюк. Мигом бы донес Саттервуду. Девочку и убрали подальше.
- В подвал?
Бартон кивнул.
- Недалече, там, где окорока и все такое. Огарков ей оставили свечных. И велели прятаться, ежели кто идет. Она и сидела. Сидела, сидела, а потом пропала.
- И ты полез искать?
- А как иначе-то?
Удивление искреннее. И вправду, как иначе, если ребенок пропал. А ведь… ведь иначе выходит. Не девочка выходила в отель. Лестница одна.
