Мы даже не рассчитывали найти убежище в развороченном подвале. Направились сразу к гаражу с автокаретой, что расположен в трёх кварталах. Железный ангар, окружённый забором, всё обмотано колючей проволокой, вокруг усеяно битым стеклом. Ключей у нас нет, так что пришлось воспользоваться тайной лазейкой, тщательно "заминированной". Убрав с пути неподъёмный для человека камень, мы пролезли под забором. Уж пролезать я ещё могу.
Добравшись до ангара, мы шмыгнули в маленькую дверцу и оказались в тёмном, провонявшем маслом помещении. Автокарета на месте, нигде на стеллажах, верстаках и полках не видно следов появления здесь чужаков. Монарх выследил берлогу банды, но досюда его руки не дотянулись.
Меня усадили на верстак, сметя всё лишнее с него. Я привалился спиной к ледяной металлической стене.
Адам пристроился на подножке автокареты, уткнул голову в ладони и глухо произнёс:
- Господи, больше не могу.
Виктория собралась что-то ответить, отчитать подчинённого, но человеческое взяло в ней верх. Она тяжело отвернулась, так и не сказав ни слова. Нашла себе старый стул и села на него задом-наперёд, сложив руки на спинке и устало уронив на них голову.
Повисла тишина, лишь ветер ухает о железные стены, ненасытный осенний ветер. Холодно становится, снег с недели на неделю посыплется на Континент. Люблю снег, он гораздо лучше дождя. Медленный, спокойный, осторожно ложится тебе на плечи, всегда даёт шанс стряхнуть себя и остаться сухим. Это честнее, на мой взгляд.
Разве что холода и морозы, но и их можно терпеть. Мороз, опять же, точит тебя потихоньку, заставляет двигаться, а не бросается, желая растерзать, как осенний ветер.
Зима лучше. Не доживу я до неё. Странно, никогда бы не подумал, что стану печалиться об этом. Единственный раз в жизни искренне радовался зиме, когда мы играли в снежки с Кристин. Эх, Виктория так на неё похожа. Просто копия, от меня в ней вообще ничего нет.
Помню, как мы выбирали ей имя: Кристин хотела назвать её Габриэла, а мне безумно хотелось дать ей альбионское имя Виктория. Я ведь тогда всего пару раз проездом бывал на Альбионе. Наверно, меня сильно впечатлил персонаж альбионских плакатов, который распространился затем по всему Континенту - это была то ли кукла, то ли девочка по имени Виктория, с помощью которой агитировали за мир, правду и свободу, в общем, за всё хорошее и бесформенное.
Помню один из лозунгов: "Виктория не позволит забыть, кто ты есть". Хороший лозунг, потому что в нём никакого смысла, и каждый волен трактовать его в свою пользу. Я в нём всегда видел призыв отстаивать Орден любой ценой, а людям - вспомнить, скольким они ему обязаны.
Да, пожалуй, после этого мне полюбилось гордое имя Виктория, не уступающее красивым каледонским именам. Надо будет узнать, нравится ли оно ей.
Я пригляделся к дочери - она задумчиво и печально смотрит в никуда. Долго она не двигалась, редко моргая и почти не дыша. Но вот она убрала с лица волосы, вздохнула и запела тихо и неуверенно:
Я надеюсь на пулю порой,
Один выстрел, и навечно усну.
Но опомниться мне не впервой,
Что за глупость приходит на ум.
Адам с Роде столь же осторожно подхватили незнакомую мне песню:
Тёмной ночью я кутаюсь в мгле,
Грею руки у худого костра.
Дай ты, Боже, терпения мне,
Дай терпенья дождаться утра.
Мне претит идти за толпой,
С проторённых дорог я сойду;
Не расстаться б теперь с головой:
Всегда выбор означает борьбу.
Иной раз мой безжалостный Бог
Гнетёт жизнь, погибель суля.
Но это мой наивысший урок,
Потому что он верит в меня.
Боюсь, буду до Судного дня
Принимать каждый раз сгоряча,
Моя воля, свобода моя,
Твои дары за топор палача.
В любое другое время я принял бы песню за жалобы разбойников на судьбу, попытку преподнести свой упадок за нечто высшее, значимое, и, скорее всего, был бы прав. Но в этот раз меня заволокло скорбными мотивами, что-то в душе дёрнулось. Полная безнадёга сменилась мыслью, что я кое-что не закончил.
Окинув взглядом разбросанные по всему ангару железяки, я спокойным голосом окликнул молодого изобретателя:
- Адам, тут есть тиски?
Находящийся после песни в задумчивой абстракции, он ответил не сразу:
- Да, тут какие угодно инструменты.
- Амортизатор сможем собрать?
- Для чего амортизатор?
- Да для ноги.
Прикинув, как будет выглядеть мой будущий протез, я перечислил Адаму детали, которые могут пригодиться. Многое оказалось прямо под рукой, разве что пару частей удалось раздобыть, подразобрав автокарету. Мне подтащили все необходимые инструменты, и мы на пару с Адамом взялись за работу. Был бы пиратом, просто выстругал бы ногу из дерева.
В гараже удачно завалялась пружина подходящей жёсткости. Мы её раскусили пополам, ибо слишком длинной оказалась. Теперь с амортизацией у меня будет всё в порядке.
За ходом работы стали наблюдать и Виктория с Роде. Не отвлекаясь от работы лобзиком, я затеял разговор:
- Я видел Монарха. Это он мне, собственно, ногу и отсёк.
- Такой срез ровный, - поморщилась Виктория. - Это заклинание какое-то?
- Да.
- А ты узнал его? Монарха, я имею в виду, не заклинание, - включился Роде.
- Узнал, - голос у меня упал, - это наш второй гроссмейстер, его зовут Клаунг.
- Это почти самый главный в Ордене? - с нотками испуга спросила дочь.
- Самый главный - магистр. Первый гроссмейстер идёт сразу за ним, а потом только он. Что-то этому Клаунгу от меня нужно, иначе бы он без проблем убил меня.
Адам, отвлёкшись от работы, тут же нашёлся с догадкой:
- Твой артефакт, его же не нашли при обыске.
- Иглу я у него на глазах выбросил в иной мир - он посмотрел на меня, как на кретина. Думаю, ему дела не было до них... Одну минуту, Клаунг как раз занимался созданием артефактов в Ордене! Таких игл было три, я ещё удивился, что о них нигде не упоминалось в моих книгах. Это Клаунг их создал совсем недавно!
- Тогда понятно, он же может их и ещё наделать.
- Вряд ли это ему нужно, потому что они не работают. В смысле, Буревестник с ними не срабатывает. Чёрт знает.
Адам почесал голову, нагоняя умные мысли, но, так ничего и не добившись, вернулся к ручной дрели. Металл такой сверлить туго, тут бы паровую.
- Ты догадывался, что Монарх - это твой Клаунг? - осторожно спросил Роде, низко ко мне наклонившись.
- Нет, я был уверен, что он мёртв. Я видел, как пушкам утюжили резиденцию, которую он должен был защищать. Клаунг ни за что бы не сбежал, он обязан был быть там, быть до самого конца. А выжить в том аду просто невозможно. Так что я ничего не понимаю.
