В «Красных листьях» Гард прежде всего попросил Таратуру принести протоколы всех допросов и по ним еще раз постарался представить себе весь ход событий в универмаге. Итак, Грейчер в облике Таратуры, спасаясь от преследования, обменял лицо Таратуры на лицо… как его… Джосайи Болвуда — студента-филолога, 22 года. Значит, профессор одним махом помолодел чуть ли не на 30 лет! А студенту он, стало быть, оставил лицо Таратуры… Не оборачиваясь, чтобы еще раз не содрогнуться при виде Таратуры в облике Грейчера, Гард спросил:
— Вы видели этого… ну, студента?
— Да, комиссар, — тихо сказал Таратура. — Это ужасно… Вы даже не представляете… Я чуть не умер, когда увидел!
— Очень похож на вас?
— Да какой там похож! — в неподдельном отчаянии воскликнул Таратура. — Это я!
— М-да, — потупился Гард. — Ну хорошо, пойдем дальше. Итак, из Болвуда этот негодяй превращается в… минутку, ага, вот этот протокол, — Мери Лелевр: продавщица отдела носков, 52 года. А несчастная продавщица становится в свою очередь… э-э… студентом. Далее парикмахер Пауль Фридель, 37 лет, превращается в продавщицу, а актер Юм Рожери, 59 лет, в парикмахера. И наконец, последнее перевоплощение: человек без определенных занятий Уильям Остин получает лицо актера, а его лицо… А его лицо похищает Грейчер. И поскольку человек без определенных занятий, а точнее, просто бродяга Остин не располагает своими фотографиями, мы даже не знаем, как теперь Грейчер выглядит.
Уф! Гард откинулся на спинку кресла. Просто можно сойти с ума. Итак, если он сейчас войдет в холл, где сидит вся эта компания, то увидит… Гард перевернул один из листов протокола и набросал такую таблицу:
Я увижу… — А на самом деле это…
Таратуру — Студент Болвуд
Студента Болвуда — Продавщица Мери
Мери — Парикмахер Пауль
Парикмахера — Актер Юм Рожери
Актера — Бродяга Остин
То, что он видит Грейчера, а на самом деле это Таратура, он уже усвоил.
— Как они там? — спросил Гард Таратуру, кивнув в сторону холла.
— Сейчас как-то вроде успокоились, — сказал Таратура. — Просто, наверное, устали кричать. А поначалу это был сущий ад. Хватали друг дружку и вопили, как будто их режут. Но, комиссар, я их понимаю. Лучше потерять руку, ногу, чем вот так… Хуже всех было, пожалуй, парикмахеру. Красивый парень, жена, возлюбленная, двое ребятишек, и вдруг — бац! — он превратился в эту… В даму. По-моему, он… или она — не знаю, кто оно теперь, слегка тронулось.
— А продавщица? — спросил Гард. — Ну, я имею в виду бывшую продавщицу.
— Понимаю, вы имеете в виду студента… Она молодец. Даже смеялась. Вы можете сами поговорить с ними. Вообще-то говоря, с виду ничего страшного. Люди как люди.
Гард встал, сунул в карман заготовленную шпаргалку, пошел к двери холла, бросив на ходу:
— Как только привезут словесный портрет этого бродяги, позовите меня.
Стараниями своего бывшего хозяина холл виллы «Красные листья» был превращен в маленький зимний сад. Спрятанные под полом кадушки с землей создавали иллюзию леса: пальмы, перевитые лианами, росли прямо из-под пола. На искусных подставках и подвесках цвели амариллии, кринум, пеларгонии, замысловатые фуксии, несколько тюльпанов и сочные, аппетитные гиацинты, меж цветками которых поблескивали стекла аквариумов. Обивка низкой мягкой мебели гармонировала с тонами растений. Посередине холла стоял круглый столик с журналами.
Гард вошел и быстро огляделся. Прямо перед ним, вытянув ноги и раскинув по спинке дивана руки, сидел инспектор Таратура.
«Так, — подумал Гард, — это студент. Ясно…» В кресле у столика, лениво перелистывая журналы, развалился — о, его Гард узнал сразу! — Юм Рожери, известнейший киноактер. Он начал свою карьеру лет двадцать назад в фильме, сделанном по какому-то русскому роману. Кажется, он назывался «Стальная птица». И с тех пор пошел на всех парах. «О, эти нежные, нежные, нежные руки», «Акула завтракает в полночь», «Эскадрилья амуров»… Да разве можно вспомнить все фильмы, где снимался Юм Рожери! А этот, ну с дракой на крыше монорельсового вагона… Как же он назывался?.. «Едем, едем, не приедем» — что-то в этом роде…
— Хэлло, Юм, — кивнул Гард и улыбнулся, но в ту же секунду сообразил, что ведь это же не Юм.
— Привет! Если не ошибаюсь, комиссар Гард? — раздался голос из-за пальмы, и, раздвигая острые тонкие листья, к Гарду вышел красивый брюнет лет тридцати пяти в светлом, мешковато сидевшем костюме.
— Откуда вы меня знаете? — спросил Гард и подумал: «Это парикмахер. Да нет же! Это как раз Юм с лицом парикмахера!»
— Одно время ваши портреты печатали в журналах не меньше, чем мои, — сказал брюнет.
— Чем мои, вы хотите сказать, — перебил человек с лицом Юма и захохотал, давясь смехом, известным всей стране.
«Это Остин, бродяга», — сообразил Гард.
— Комиссар, умоляю вас, заклинаю вас всеми святыми, спасите меня! — За руку Гарда крепко ухватилась крупная женщина. — У меня жена, у меня маленькие дети, я не могу, это чудовищно! Я продам свою парикмахерскую, я все продам, только верните мне мое лицо!
— Успокойся, садись, у комиссара, наверное, есть приятные новости для нас, — сказал незнакомый молодой парень, обнимая за плечи женщину. — Я уверена, все образуется.
«Парень — это студент, — лихорадочно вспомнил Гард, — вернее, это одна видимость студента, а на самом деле это… — Он полез в карман за шпаргалкой. — Так, если я вижу студента Болвуда, то на самом деле это продавщица Мери. Поэтому он и говорит: „я уверена“. С ума можно сойти! Значит, продавщица сейчас утешает сама себя, вернее, парикмахера с ее лицом. М-да, я чувствую, что этот профессор завязывает мои мозговые извилины морским узлом».
— Дамы и господа! — бодрым голосом начал Гард, чувствуя, что снова забыл, кто здесь господа, а кто дамы. — Рад вам доложить, что в самом ближайшем будущем все встанет на свои места. Вы оказались невольными жертвами… как бы сказать… некой мистификации, фокуса, если угодно…
— К черту такие фокусы, я мужчина! — заорала вдруг женщина.
— Безусловно! — поспешно согласился Гард, обернувшись к ней. — А сейчас мне хотелось бы просто обсудить с вами сложившуюся ситуацию. Только давайте поговорим спокойно. Мистер Болвуд… — Гард обернулся к человеку с лицом Таратуры.
— Ну, что же сказать, комиссар, — сказал студент, поджимая ноги, — история, конечно, презанятная. Как я выяснил, я стал точной копией вашего помощника инспектора Таратуры. Я всегда уважал полицию, комиссар, и, поверьте, мне даже лестно в какой-то степени.
