— Она должна была уже быть замужем, — с тоской в голосе сказала ее мать, — но злодей Диомед в куски изрубил юношу, с которым они были помолвлены.
Все собравшиеся посмотреть на чудо стояли, не проронив ни слова, а Чалмерс, взяв девушку за руку, подвел ее к одной из туш, которая все еще с шипением жарилась на вертеле, однако имела отталкивающий вид и издавала тошнотворный запах. Ши следовал за ними, держа наготове масло и вино. Чалмерс поднял лицо к небесам и затянул свое заклинание:
— О божественная Гигиея, дочь несравненного Эскулапа[32], также называемая Салюс, олицетворяющая здоровье! Посредством этих символов чистоты и непорочности я взываю к тебе с просьбой восстановить это, неестественным образом испорченное, мясо, сделав его годным к употреблению в пищу, а за это мы соорудим на этом месте жертвенник в твою честь и наш господин, благородный Эней, воссоздаст твой культ в далекой и полудикой Италии.
Он кивнул Ши, и тот в свою очередь церемонным жестом вылил немного масла на тушу, а затем проделал то же самое и с вином. Чалмерс, держа руку девушки в своей, протянул ее к туше.
— Теперь, радость моя, ты должна дотронуться до нее.
Девушка сморщила носик.
— Ооооохххх! Как это ужасно!
— Тем не менее это необходимо, и ты должна это сделать.
Через силу и с огромным напряжением воли девушка вытянула вперед руку и, быстро проведя пальцами по туше, отскочила назад. Маленькие коричневые отпечатки появились в тех местах, которых коснулись кончики ее пальцев; здоровый коричневатый цвет быстро распространился по всей поверхности туши, и менее чем за минуту все признаки разложения исчезли. Даже места, выеденные гарпиями, вновь предстали нетронутыми.
— Ааааааххххх! — пронеслось по толпе.
Повторяя этот ритуал, они переходили от туши к туше. Девушка поборола первоначальное отвращение и теперь с удовольствием принимала восторженное внимание, с которым толпа встречала ее действия. Ее мать буквально распирало от гордости. В течение нескольких минут все туши были приведены в надлежащее состояние, и смрад улетучился, как будто никакого разложения не было и в помине.
Кругом царило необычайное веселье, все поздравляли друг друга, и, казалось, никто не упустил случая дружески похлопать Ши и Чалмерса по спинам. Однако когда тебя по спине хлопают герои, это пробуждает в твоей душе не только гордость. Прерванное пиршество возобновилось.
Ощущая приятную тяжесть в желудке, Гарольд отправился на прогулку вдоль берега. Ночное небо украшала полная луна. Несколько нереид[33] плескались на мелководье и, приложив к губам раковины, выводили необычные мелодии. Вдруг Ши заметил чью-то грузную фигуру, сидевшую на камне, и замер на месте, удивленно ухватив себя за подбородок. Встреченным им человеком был Эней. Герой, казалось, впал в непривычное для него состояние глубокой меланхолии.
— Все ли в порядке, мой господин? — обратился к Энею Ши.
Эней, оглянувшись на голос, узнал его.
— О, это ты, друг Ши. Не знаю, как отблагодарить тебя за это ночное пиршество. Да и лично меня, предводителя всего нашего предприятия, ты также поддержал.
— Я уверен, что доверие к вам тех, кто следует за вами, непоколебимо, мой господин!
— Хотелось бы, чтобы это было именно так, — с глубоким вздохом отвечал Эней. — Но ведь жизнь героев протекала неспокойно и в более хорошие времена. Любой может заставить уважать себя, пока к нему благосклонны боги, но если фортуна переменится и смертные это заметят, среди них сразу возникают сомнения. Даже сейчас они постоянно брюзжат от недовольства, и каждый считает, что он более достойный предводитель, чем я. Почему боги отвернулись от меня, Гарольд Ши? Почему они ведут меня этим изнурительным путем, вместо того чтобы ясно и просто сказать обо всем?
Тревожно было видеть предводителя и выдающегося героя сомневающимся в себе. Уж это явно было не по Гомеру. Ши стал подыскивать слова, которыми можно было бы утешить Энея. Но что могло воодушевить такого человека в минуту душевной смуты? Вдруг совершенно случайно Ши пришло в голову единственно правильное решение. Он положил руку на плечо героя, защищенное бронзовым панцирем.
— Господин Эней, — сказал Ши, — мужчина должен делать то, что следует делать мужчине.
Эней медленно повернул голову и посмотрел Ши прямо в глаза. Даже сидя он вынужден был смотреть слегка вниз.
— Мужчина должен делать… да, мне это нравится. Самому Приаму никогда не доводилось выразиться мудрее. — Он поднялся с камня. — Ты оказал мне еще одну важную услугу, Гарольд Ши, и я об этом не забуду. — Он зашагал назад к лагерю, шепча про себя: — Мужчина должен делать то, что следует делать мужчине. Мужчина должен…
Шторм бушевал, не утихая, несколько дней кряду. Поначалу Ши и Чалмерс пребывали в постоянном страхе, что их утлое суденышко пойдет ко дну, но затем бесконечные приступы мучительной морской болезни сделали их безразличными ко всему. Путешествию, казалось, не будет конца, и к Флоримель они не приблизились ни на миллиметр с того времени, как оказались в мире «Энеиды».
Отплыв от острова гарпий, они прошли мимо архипелага, острова которого были населены ахейцами, даже не осмелившись приблизиться к ним. Проплывая мимо Итаки, родного острова ненавидимого ими Улисса, они презрительно кривлялись и затыкали пальцами носы, но держались от острова на почтительном расстоянии. В одной стране они встретились с группой беженцев из Трои. Казалось необычным, что столь многим удалось выбраться из города, несмотря на устроенную резню. Чалмерс объяснял, что это произошло вследствие эллинской прихоти связывать происхождение каждого царства или города с именем какого-то определенного героя Гомера. Греция и восточное побережье Средиземного моря считались территорией ахейцев, поэтому троянские изгнанники должны были селиться в западной части побережья.
На Сицилии они наблюдали целое племя циклопов во главе с самим Полифемом, который недавно был ослеплен. В Дрепауме они кремировали и похоронили Анхиза, сопровождая обряды кремации и похорон скорбным плачем и жертвоприношениями. Оказалось, что старику было не суждено увидеть новый город, заложенный его сыном.
Под конец, когда шторм ослабел, в поле зрения странников обнаружилось только шесть кораблей. Один корабль пошел ко дну у них на глазах, а остальные, как все надеялись, уцелели, просто были унесены далеко в море, И вот наконец они пристали к берегу. Не будучи уверены в своем местоположении, они предполагали, что это берег Ливии.
Высадившись на берег, троянцы кормой вперед вытащили на песок корабли. Все их имущество промокло, поэтому они вынули все, в том числе и личные вещи, из трюмов и разложили на просушку, после чего в изнеможении свалились рядом.
— Ахат, — закричал Эней, — прошу тебя, разожги костер. Мы должны позаботиться о жертвоприношении.
— Ты и ты, — сказал Ахат, показывая пальцем на Ши и Чалмерса, — пойдите поищите веток и сучьев для костра.
Когда они вернулись, неся охапки веток и сухой травы, то услышали, как он бормочет, обращаясь к самому себе:
— Добудь огня, Ахат… Я ведь гожусь на все. Как будто нельзя приказать сделать это любому рабу… но нет, а для чего же тогда добрый старина Ахат, пусть он разожжет костер… И все лишь потому, что его мать богиня… — и дальше в том же духе. А причина его недовольства и злобного бурчания заключалось в том, что Ахат неловко ударил сталью по кремню, чтобы высечь огонь (очередное подмеченное Чалмерсом преимущество эпохи Вергилия перед эпохой Гомера, поскольку, ударяя по кремню бронзой, огня не высечь). Разложив ветки, Ахат разжег костер быстрее, чем сделали бы это американцы с помощью зажигалки фирмы «Зиппо».
— Ахат! — закричал Эней.
— Да что, черт возьми, ему сейчас от меня нужно? — забубнил недовольный Ахат, однако громким голосом отозвался: — Да, мой господин!
— Принеси мои лук и стрелы. Нам надо раздобыть хоть какой-то еды, пока наши люди не умерли с голоду. И пошли кого-нибудь за жертвенными животными. Нам нужны два козла, белый и черный.
— Сейчас, мой господин. — На лице Ахата появилась улыбка. — Это уже что-то. Дорогой правитель Эней захотел немного поохотиться со своим любимым спутником Ахатом. Смотри, дорогая моя, он ведь не позвал с собой никого другого, верно ведь?
— Да, дорогой, я сразу обратила на это внимание, — ответила Гармония, уже погрузившаяся в свое подмокшее рукоделие.
— Эй, вы двое! — Ахат снова нацелил указательный палец на Ши и Чалмерса. — Вы, по-моему, залежались! Отправляйтесь и добудьте двух козлов, белого и черного.
— Козлов? — спросил Ши, сразу же почувствовав жалость к этим несчастным животным.
— Да, именно козлов. Вы знаете, что такое козлы, или не знаете? Покрытые шерстью. Дурно пахнущие. Блеющие. Вы поняли, что вам надо добыть двух таких? Одного — белого, другого — черного. Это что, трудно? Я спрашиваю, ЭТО ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТРУДНО? — Ахат вошел в такой раж, что от его крика с ближайшей скалы посыпались мелкие камушки.
