— Здравствуй, милая Матильда! — радостно приветствовала её нимфа. — Хорошо, что ты сберегла третье желание и не употребила его так же легкомысленно, как первые два. Вот свидетели твоей невиновности, перед которыми бессильна чёрная клевета, чуть было не навлёкшая на тебя беду. Несчастливая звезда твоей жизни склонилась к закату. Отныне мускусное яблоко не будет больше исполнять твои желания. Но я хочу тебе открыть тайну твоей печальной судьбы. Знай, виновница всех твоих несчастий — мать графа Конрада. Этой гордой женщине ваша свадьба была словно удар кинжала в сердце. Она не могла допустить, чтобы её сын женитьбой на кухарке опозорил свой благородный род. Мать не раз посылала ему проклятья и грозила отречься от него. Все её помыслы были устремлены на то, чтобы навредить тебе, хотя твоему мужу всегда удавалось помешать злым намерениям. Тогда, пообещав большую награду, мать подговорила лицемерную няньку дождаться, когда ты уснёшь, выкрасть твоего первенца и, как щенка, бросить его в воду. По счастливой случайности, та выбрала для этого воды моего источника под скалой. Я с любовью приняла мальчика и ухаживала за ним, как мать. Точно так же оставила она мне и второго сына моей любимой Матильды. Эта лживая нянька и была твоей обвинительницей. Она убедила графа, что ты колдунья, и что будто бы саламандрово пламя мускусного яблока, тайну которого ты должна была бы бережно хранить, поглотило мальчиков, чей пепел якобы нужен был тебе для приготовления любовного напитка. Злодейка подсунула твоему мужу коробку, наполненную голубиными и куриными косточками. Приняв их за останки детей, он приказал в его отсутствие удушить тебя в бане. Сейчас твой супруг, полный раскаяния и решимости отменить, если ещё не поздно, жестокий приказ, спешит из Аугсбурга сюда, хотя и продолжает считать тебя виновной. Через несколько часов, очищенная от подозрений, ты прильнёшь к его груди.
Нимфа поцеловала Матильду в лоб и, не дожидаясь ответа, окуталась плотным туманом и исчезла.
Тем временем слуги графа, услыхав внутри бани едва различимые человеческие голоса, подумали, что графиня ещё жива, и вновь принялись разжигать погасший было огонь. Но все их усилия были напрасны, — пламя было таким слабым, будто печь топили не дровами, а снегом. Вскоре приехал граф Конрад и обеспокоено спросил, что с его супругой. Слуги доложили, что они хорошо растопили баню, но огонь внезапно погас и, надо полагать, графиня не умерла. Обрадованный граф подошёл к двери и крикнул в замочную скважину:
— Матильда, ты жива?
— Дорогой супруг, я жива и дети мои тоже!
В восторге от этих слов, нетерпеливый граф велел вышибить дверь, так как ключей под руками не оказалось, и, вбежав внутрь, упал к ногам супруги, орошая её незапятнанные руки слезами раскаяния.
Весь дом ликовал, когда он вывел её и прелестных детей из этой ужасной камеры смерти. Матильда рассказала мужу всё, что узнала о гнусной клевете и о похищении детей, и граф Конрад тот же час приказал схватить подлую няньку и запереть её в бане. Когда огонь в печи разгорелся, дым взвился высоко вверх, и чёрная душа этой ведьмы растворилась в нём без остатка.
(Гравюры — Л. Рихтер)
Во вторник, после дня святого Варфоломея, в год, когда король Венцель бежал из пражского плена с прекрасной Бадемагд[290]. ротенбургские пастухи во Франконии совершали, по старому обычаю, ежегодный обход владельцев овец, пользующихся пастбищами на три мили вокруг этого имперского города.
Прослушав мессу перед алтарём церкви святого Вольфганга[291], они шли в трактир «Золотой Ягнёнок» и там весь день пировали и веселились в своё удовольствие. До захода солнца не умолкали звуки флейт и свирелей, а на рыночной площади, под открытым небом, не затихал пастушеский танец.
С наступлением сумерек, молодёжь расходилась, а старые почтенные пастухи собирались вместе за кружкой вина и бражничали до поздней ночи.
Одни из них делились своими мыслями насчёт погоды, и, в отличие от наших легкомысленных метеорологов, их предсказания, — по настроению ли, с каким Маря шла через горы[292], по поведению ли сонливой белки или по цветению вереска, — всегда были точнее, чем петушиный крик шлезвигских прорицателей, хотя они и не думали навязывать свои пророчества всему германскому отечеству и предсказывали только подвыпивши.
Другие рассказывали о приключениях во времена своей молодости: о том, как с верным псом Филаксом не подпустили к стаду волка, а его страшного брата, свирепого оборотня, отпугнули чудотворным образом святого Андрея; или как в лесах и пустынях, ночью их дразнили и пугали ведьмы и призраки и о разных чудесах, увиденных ими или от кого-либо услышанных.
Некоторые из этих рассказов были так страшны, что у городских слушателей — почтенных мещан, в часы вечернего досуга тоже с удовольствием принимавших участие в празднике пастухов, — мороз подирал по коже и волосы становились дыбом.
Многие цеховые мастера и ремесленники приходили в трактир «Золотой Ягнёнок» выпить кружку вина и послушать болтовню пастухов, иногда вставляя и что-нибудь своё.
В описываемый вечер седовласый Мартин, — бодрый восьмидесятилетний старик, по виду напоминавший прародителя всех пастухов Иакова, — был особенно весел и болтлив. Когда гости начали расходиться, он велел налить себе на сон грядущий ещё одну кружку старого вина и, довольный, что шум вокруг него утих и ему тоже можно вставить словечко, начал свою речь:
— Друзья, вы здесь много рассказывали о ваших приключениях, и иные из них были необычайно занимательны, но, сдаётся мне, иногда в вас болтало вино. Я знаю только, что история, которую мне пришлось пережить в молодости, покажется вам чудеснее всех, что вы здесь услышали, хотя я буду говорить одну лишь чистую правду. Но сейчас уже далеко за полночь, и я не успею рассказать её вам до конца.
Когда почтенный седоголовый старец начал говорить, воцарилась такая тишина, будто сам бамбергский епископ служил тихую мессу[293]. Но, едва он умолк, снова поднялся шум, и все дружно стали просить:
— Отец Мартин, расскажи нам о своём приключении. Почему ты замолчал? Доставь нам удовольствие, ради праздника.
Даже некоторые горожане, собравшиеся было идти домой, снова повесили на крючки свои плащи и шляпы и, присоединившись к остальным, тоже стали уговаривать Мартина рассказать на прощание чудесную историю.
Старик не мог противиться таким настойчивым просьбам.
— Сначала мне очень плохо жилось на свете, — начал он свой рассказ. — Одинокий сирота, я вынужден был у чужих дверей выпрашивать подаяние. У меня не было даже крыши над головой. С сумой на плечах, бродил я по стране из деревни в деревню, а когда подрос и окреп, нанялся в подпаски к одному пастуху, которому три года помогал пасти овец на склонах Гарца.
Однажды вечером, в начале осени третьего года, пригнав домой стадо, мы не досчитались десяти овец, и старший пастух послал меня поискать их в лесу. Собака напала на ложный след, и мы с ней долго блуждали в чаще, пока не наступила ночь. Местность вокруг была совершенно незнакома, и не найдя дороги домой, я решил заночевать под деревом.
В полночный час собака вдруг забеспокоилась, начала скулить и, поджав хвост, прижалась ко мне. Только я успел подумать, что это место нечисто, как, оглянувшись, увидел при свете луны стоявшего в нескольких шагах от меня человека. Лохматые волосы покрывали всё его тело, длинная борода доходила до пупа, на голове был венок, а бёдра охватывал широкий пояс из дубовых листьев. В правой руке он держал выдернутую с корнем ель[294]. Душа моя затрепетала от страха, и я задрожал, как осиновый лист. Незнакомец подал мне знак рукой, приглашая следовать за ним, но я не мог двинуться с места. Тогда призрак заговорил, и я услышал неприятный хриплый голос:
«Не бойся, трус! Перед тобой хранитель сокровищ Гарца. Идём со мной, я покажу тебе клад, и если ты захочешь, то сможешь завладеть им».
От страха всё моё тело покрылось холодным потом, но я всё же набрался храбрости, перекрестил нечистого широким крестом и сказал:
«Изыди, сатана, мне не нужны твои сокровища!»
Дух усмехнулся, посмотрев мне в лицо: «Простак! Ты пренебрегаешь своим счастьем, — так оставайся же нищим на всю жизнь!»
Он пошёл было прочь, но вскоре опять вернулся и сказал: «Одумайся, одумайся, чудак! Я наполню тебе золотом сумку, наполню мешок».
«Оставь меня, — отвечал я. — Тебе все равно не удастся меня соблазнить. Ты чудовище, и я не хочу иметь с тобой никаких дел».
Убедившись в бесполезности уговоров, дух не стал больше настаивать.
«Ты раскаешься», — проговорил он и при этом грустно посмотрел на меня. Потом, немного подумав, продолжал: «Слушай, что я тебе скажу, и хорошенько запомни. Может, когда-нибудь, если ты станешь разумнее, тебе это и пригодится. В недрах Броккена[295], глубоко под землёй, спрятаны несметные сокровища в золоте и драгоценных камнях. Они лежат там в полумраке, и потому их можно разглядеть, как днём, так и в полночь. Я охраняю этот клад семьсот лет. Но с сегодняшнего дня он никому не принадлежит, и им может воспользоваться любой, кто его найдёт. Моё время истекло, и я хочу передать клад в твои руки, потому что успел полюбить тебя, с тех пор как заметил, что ты пасёшь стада овец на Броккене».
