Вдруг стало горячо между лопатками, как будто к позвоночнику приложили камень, весь день пролежавший на пляже. За спиной раздался невнятный возглас, шум падения. Не рассуждая, Тави оглянулась, одновременно проваливаясь в Сумрак, как в ледяное желе. Увидела, как с поросшего какой-то синей дрянью раскрошившегося асфальта плавно поднимается длинная фигура, которую не разглядеть толком за туманом. Человек – нет, Иной – медленно, будто сомневаясь, протянул руку, и структура Сумрака нарушилась. От груди Тави мучительно медленно потянулись бледные, извилистые струйки. Мгновение она смотрела, как они утолщаются, становятся все быстрее. Отвратительное тянущее чувство внутри, будто этот туман – ее собственные жилы.
– Дэнг? – хриплым шепотом окликнула Тави.
Асур расправил плечи и шагнул на нее, продолжая вытягивать – что? Неинтересно… надо поспать, а подумать можно и потом. Убийца надвигался уверенно и спокойно, и Тави не могла, никак не могла поверить, что монах мог так поступить с ней.
– Дэнг… – снова прошептала она. – Не надо, зачем, не надо, Дэнг…
Она искала в себе хоть какую-то энергию, какие-то чувства. Обманута, предана; тот, кому она доверяла, шел убивать ее. Где ярость? Где горе? Только апатия, только тупое, равнодушное удивление: не может быть… Тави ухватилась за эту вялую тень эмоции, как за спасательный круг. Не может ведь быть…
– Ты не Дэнг! – выкрикнула она, и убийца чуть качнулся, будто его пошатнула звуковая волна. – Ты не он!
Тави прижала руку к груди, пытаясь удержать эти струйки, прекратить их неумолимое истечение, и дернулась, ошпаренная: краска, которой была расписана футболка, раскалилась, как под утюгом. Боль от ожога мгновенно прояснила голову. Тави взглянула на неотвратимо приближающуюся смутную фигуру, хрипло вскрикнула и бросилась бежать.
* * *
Отчаянно завопил сигнал, ногу обожгло горячим выхлопом, и Тави шарахнулась, едва разминувшись с тук-туком. Нагнулась, машинально потерла голень, опустила глаза – как раз чтобы успеть увидеть, как из-под ног метнулась жирная хвостатая тень. Взвизгнув, Тави отпрыгнула, нелепо замахала руками, пытаясь одновременно сохранить равновесие и не дать рухнуть стопке пластмассовых табуреток, подвернувшихся под ноги. Пот заливал лицо, мокрые пряди волос противно липли к щекам, футболка потемнела от влаги. Сердце тошнотворным комом билось в горле. Ныли ссадины, оставленные ремешками сандалий, все тело болело, будто от тумаков: черт знает с чем и сколько раз она сталкивалась, пока неслась не разбирая дороги, обезумевшая от страха…
Паническое бегство привело Тави на границу туристического района и нормального Бангкока, живущего собственной странной, жаркой, суетливой жизнью. Здесь вовсю кипел ночной рынок, воздух дрожал от вкусного пара и выкриков поваров. Столы стояли прямо на проезжей части; мопеды, тук-туки и передвижные макашницы мучительно протискивались между ними, рискуя задеть ужинающих людей. Цены здесь были ниже, чем на Каосан, но выше, чем на таком же рынке в паре кварталов, тайских вывесок – столько же, сколько английских, а за тесными столиками мостились, стараясь не перевернуться вместе с детскими пластиковыми табуретками, и туристы, и местные жители. Здесь ели, смеялись, ругались на тесноту, нерасторопных помощников, неуклюжих байкеров – и никто не шептал за спиной, не предлагал прилечь… отдохнуть… навсегда, навсегда. Здесь царила суета, здесь властвовало лишь сиюминутное. Здесь кипела жизнь. Здесь было безопасно…
Тави пробрала ледяная дрожь, колени подогнулись, и она опустилась на ближайший стул. Содрала с головы влажную бандану, вытерла мокрое лицо. Тут же кто-то шлепнул перед ней меню, поставил стакан, набитый льдом, и кувшин. Плохо соображая, что делает, Тави налила воды, выпила в несколько длинных глотков, плеснула еще. От бьющихся у края стакана кубиков льда ныли зубы, рука, сжимающая мокрое стекло, начала неметь, но это был живой, нестрашный холод, нечто, противоположное мертвящей стылости, что обрушилась на Тави в переулке. Он бодрил, привязывал к реальности, прояснял голову. Тави втянула кусочек льда, погоняла во рту. Такой гладкий. Такой настоящий. Она жива.
Рука затряслась, и Тави поставила стакан. Ну как, нравится быть приманкой? И где твое видео с лицом убийцы крупным планом? Хотя один плюс в случившемся есть: она не сама на себя напала и теперь точно знает, что вины за ней нет. И – чудом, но спасена при этом. Но как, ведь она ничего не делала? Она, как овца, обреченно ждала смерти, и не думая сопротивляться. И все-таки – жива.
Повезло. Как же повезло! Какая же она была дура, что полезла в это дело… Тави обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Очень хотелось найти защиту. Поискать дозорных или вернуться в монастырь, к Дэнгу? Она не могла выбрать. В момент смертельной опасности, ничего не соображая от страха, она поверила монаху – но что, если ошиблась? Измученный мозг раз за разом прокручивал сцену: Дэнг аккуратно прикрывает тяжелую дверь с ручкой, украшенной головой неведомого демона, поднимает руку, и в келье начинает стремительно холодать. И Тави, вдруг сраженная невыносимой усталостью, покорно опускается на циновку и смотрит, как жизнь вытекает из нее неторопливыми тонкими струйками.
Прохожие задевали стол, под ухом пронзительно вопил тук-тукер, зазывая клиентов.
– Нет же, – бормотала Тави, придерживая стакан и выдергивая ноги из-под чьих-то кроссовок, – нет, не он…
Но сама себе не верила. Не верила достаточно, чтобы перейти дорогу, вдоль которой тянулась беленая монастырская стена, и нырнуть в узкий проход, ведущий на территорию храма.
Тави будто приклеили к стулу – даже приподняться невозможно, не то что встать. Ноги превратились в два бетонных столба, вкопанных в землю. Она вдруг сообразила, что рано или поздно рынок закроется, и ее охватила паника. От одной только мысли о менее людном месте начинало тошнить от ужаса. Если она еще раз ощутит этот мертвенный холод – не сможет этого вынести. Будет кричать от страха, пока разум не отключится… навсегда.
* * *
К бордюру с грохотом подлетел мощный мотоцикл, с него спрыгнули двое и заспешили, снимая на ходу шлемы. Мелькнуло кукольное личико и густая черная грива тайской дозорной, и Тави, чье внимание привлек рев мотора, подобралась на своей табуреточке. Два мопеда, управляемых мототаксистами в оранжевых форменных жилетах, подъехали следом, и с них слезли Илья и Семен. Навстречу уже бежал Андрей, встрепанный, взъерошенный, возбужденно размахивающий руками. Тави всхлипнула от облегчения и вскочила. Ей захотелось вцепиться в рукав Семена, прижаться спиной к длинному задумчивому Илье. Умолять о защите серьезную девушку с детским лицом. Лишь бы не оставили одну, не подпустили убийцу, не дали погрузиться в стылый кошмар.
Лавируя между столиками, она бросилась к дозорным. Те бурно обсуждали что-то, не замечая Тави, которую отделял от них только поток прохожих. До нее уже долетали обрывки фраз Андрея:
– …зафиксировал нападение. Ее след, совершенно отчетливый! Трупа нет… Откуда знаю, может, у бедолаги был защитный амулет, энергетическая картина напоминает… Что-то помешало ей на этот раз, но…
Тави, готовая уже прыгнуть на шею ближайшего дозорного, резко притормозила. Защитный амулет? Она вдруг вспомнила раскаленный орнамент и боль от ожога, давшую ей силы бежать. Чувствуя себя крайне глупо, оттянула футболку на груди. Ткань, изрядно пропитанная акрилом, беззвучно затрещала. Ну, рисунок. Абстрактный. Тави сама сделала его еще на Шри-Ланке и даже могла еще вспомнить, какие пятна и линии нарисовала сама, а какие появились из-за ее полной неспособности аккуратно работать с краской. На всякий случай она взглянула на футболку сквозь Сумрак – и чуть не вскрикнула от удивления. Узор, который должен был выцвести до полной невидимости, не только не исчез, но и стал контрастнее. Монохромный орнамент, на первый взгляд хаотичный, но воспринимающийся как часть общей закономерности. Похожий на переплетение защитных линий, что пронизывали стены монастыря…
– Ну, молодец же, что, – сказала себе Тави вполголоса.
Она вывернула шею, бессмысленно привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть спину. Да, сзади футболка тоже раскрашена, она помнила, как злилась: ладно изгваздать подол, грудь, но спину? Что она делала, чесала лопатку, не выпуская из руки кисти? Тави всегда огорчалась, что уродилась неряхой. Похоже, пора было начинать радоваться.
Она попыталась вспомнить, о чем думала, когда расписывала испачканную одежду. Да не было у нее тогда ни единой мысли, никакого плана! Одни эмоции, захлестывающие с головой. Паника загнанного зверя, желание скрыться от подступающих асуров, спрятаться, не дать кругу сомкнуться. Защититься. А мыслей – не было, она рисовала не задумываясь, лишь бы выглядело гармонично, лишь бы старые и новые пятна могли сойти за цельный рисунок. Вот и нарисовала себе защиту – не приходя в сознание, на голой интуиции. Похоже, она намного сильнее, чем думает…
