Выпитое пиво подкатило к горлу; невероятным усилием Тави сумела подавить приступ тошноты. Во рту остался гнусный привкус. Хоть бы заорать. Вопль эхом замечется по пустому зданию; прибегут люди, начнется суета, и не придется больше смотреть на лестничную площадку. Там лежало что-то большое, округлое, невыносимо страшное. Тави напрягла голосовые связки, но из горла вырвался лишь нелепый скрип. Она не могла двинуться с места, не могла даже вдохнуть. Ее разум все еще отказывался понимать, что лежало на лестнице, но она уже знала. Знала.
– Эй? – хрипло шепнула она. Замершие было легкие наконец расправились, и она со всхлипыванием втянула в себя воздух. – Эй! Просто кивни, если слышишь…
Пошатываясь, Тави сделала шаг. Еще один. Облизнула пересохшие губы шершавым, как наждак, языком.
– Ну давай же!
Бобби свернулся в клубочек, подложив руку под щеку, как ребенок, который заигрался и заснул, не сумев добраться до кровати. Заснул так крепко, что уже не разбудить. Не спасти.
И когда дозорные найдут Тави, неподвижную, парализованную, над телом новой жертвы и обвинят в убийстве, она не сможет им возразить. Они будут правы. Она не хотела допросов и подозрений, не хотела, чтобы учили жить. Страдала, бедняжка, что симпатичный парень не так на нее смотрит. Боялась подставить друга. И чего добилась своим чистоплюйством? Подойди она к дозорным два часа назад – и, возможно, убийцу уже взяли бы. Не хотела жить в мире без доверия… А в мире, где из-за тебя погиб хороший парень, жить нравится?
Где-то тихонько шлепали босые ноги. Захныкал и тут же умолк младенец. Глухо хлопнула дверь. Может, это слонялись по унылым коридорам жильцы здания. А может, Иные из Ночного Дозора наконец обнаружили Тави и теперь поднимались по лестнице, чтобы арестовать. Все это больше не касалось ее. Голова стала легкой, как наполненный гелием шарик. Она ничего не чувствовала, и это было почти приятно.
Тави больше нечего было терять. Она была абсолютно свободна. Достигла состояния, о котором так заботился добрый монах, без всякой тягомотины с перерождениями. И палкой по голове для просветления бить не пришлось: предательство оказалось намного эффективнее. Действеннее.
Влажное шлепанье босых ног приближалось. Тави оскалила зубы в ледяной улыбке и плавно двинулась навстречу, краем сознания наслаждаясь свободой и легкостью движения. Нечего больше терять. Нет больше груза сомнений, страхов, привязанностей…
– Дэнг? – мягко позвала она.
– Я же говорил, что ты должна выбрать, – раздался печальный голос. – Говорил, что путь асура принесет только зло.
– Я выбрала, – выговорила Тави, с трудом шевеля губами.
Сумрак тревожно шевелился; старые закономерности ломались, и линии, которых Тави не видела, но могла чувствовать, сплетались в новый узор. Она потянула за узел – и серое послушно вспучилось, нависая над монахом. Его край жадно подрагивал, готовый завернуться, замкнуть противника в себя.
– Ты больше никого не убьешь, – прошептала Тави.
Дэнг повел рукой, и созданная ею структура бессильно опала.
– Я Великий маг, девочка, – проговорил монах. – Мне надо уйти, я не стану разбираться с Дозором и выслушивать глупые обвинения. Ты не сможешь меня остановить.
– Я попытаюсь.
Ей неоткуда было ждать помощи. Иные из Ночного Дозора, так долго искавшие убийцу, задержались в пути, Бобби покинул ее, а сила, которую наивная испуганная девочка вложила в рисунки, сделанные на берегу доброго теплого океана, иссякла. Та девочка хотела лишь одного – прощения; она погибла в попытках заслужить его, так и не посмев просто попросить. Она отказывалась от всех шансов прикоснуться к тайне; она сама построила себе клетку, сама стала себе тюремщицей.
Та, которая наступала сейчас на Дэнга, не испытывала к милой дурочке никакой привязанности, но должна было довести ее усилия до конца. Потому что тому, кто достиг просветления, остается лишь сострадание. К бывшей себе, растворившейся где-то в каосанских подворотнях. К убитым Иным, погибшим так нелепо и бессмысленно. К Бобби, который всего лишь хотел, чтобы ему было весело. К дозорным, опутанным нелепыми опасениями и условностями. К убийце, ослепленному иллюзорными играми своего ума.
Абсолютная, кристально холодная ясность. Это именно то, к чему мы должны стремиться, – правильно, мой мудрый друг? Тави закрыла глаза, ощущая, как вскипает вокруг нее Сумрак. Свобода и сострадание. Из невообразимой дали доносились возгласы и суетливый топот бегущих по лестнице дозорных. Тави слышала их как сквозь толстый слой воды. Они не играли больше роли. Они пришли слишком поздно.
Собрав все силы, она обрушила на лысую голову монаха клокочущую серую волну.
И мир растворился в белой вспышке.
Внутри еще дрожал далекий отголосок прозрачной ясности и полной, ничем не стесненной свободы. Как будто под ребрами звенел обернутый во много слоев ваты хрустальный колокольчик, но с каждым мгновением его звон становился все тише, все неразличимее. Тело казалось невесомым, податливо-слабым, размякшим, и было очень хорошо лежать так, ощущая затихающий бубенчик внутри. Настя слегка потянулась, почувствовала гладкость свежих простыней. Откуда-то доносились слабые запахи кофе и талой воды, и что-то упорно постукивало по стеклу.
Настя с усилием открыла глаза. Пространство вокруг заливал мягкий, словно процеженный через марлю свет. Она слабо пошевелилась, оглядываясь. Небольшая комната, ничего лишнего, но на больничную палату все-таки не похоже. Симпатичная девушка чуть старше Насти, забравшись с ногами в кресло, листала журнал. Яркая глянцевая обложка не предполагала особых умственных усилий, но лицо у девушки было сосредоточенно-деловитое, а между бровями пролегла крохотная морщинка. За широким окном было белым-бело, к стеклу жался небольшой сугробик. Едва различимое за снежной пеленой, размахивало мокрыми черными ветвями голое дерево.
– Снег идет? – хрипло спросила Настя, с усилием разлепляя пересохшие губы. Ей вдруг очень захотелось почистить зубы.
Девушка, чуть вздрогнув, вскочила.
– Ой, ты очнулась! Да вроде бы уже таять начинало, но опять замело… Привет, я Юля.
– Настя, – проговорила она.
– Я знаю… Держи. – Она подала стакан с водой. Взгляд у нее был слегка настороженный, как у человека, который не знает, чего ожидать от подобранной на улице кошки.
– Где я? – спросила Настя, напившись.
– В Ночном Дозоре, – ответила Юля и чуть напряглась, будто ожидая, что Настя сейчас разорется.
– В России?
– Да. В Москве.
Настя замолчала, не зная, что сказать. Спросить, как сюда попала? И так понятно: если уж она сумела пролезть в самолет зайцем, то группе Иных, понимающих, что делают, и вовсе не проблема перетащить ее бессознательное тело. На интерес же к техническим подробностям сил пока не было. Узнать, что случилось? То же самое… Но Юля сама пришла на выручку.
– Меня просили сказать, когда ты очнешься, – извиняющимся тоном сказала она.
Настя вяло кивнула, чувствуя облегчение от того, что говорить пока не надо.
* * *
Она совсем не удивилась, когда на пороге появился Семен. Только тихонько вздохнула и закрыла глаза. Вдруг поверит, что она спит, и уйдет. И едва не усмехнулась, оценив иронию ситуации: симпатичная девушка Юля боялась, что она будет орать на нее, а Настя боится, что на нее будет орать Семен. Она зажмурилась, словно шансы отвертеться от выволочки зависели от того, насколько плотно закрыты глаза.
Не помогло.
– Слабоумие и отвага! – проскрежетал Семен. В его голосе было столько желчи, что казалось, она капала на пол, прожигая в ковролине дымящиеся дыры. – Только в этом сезоне: обезьяна с гранатой на улицах Бангкока!
Настя судорожно вздохнула. Возразить ей было нечего.
– Бегаем от Ночного Дозора, деремся с Высшими Иными? Ты понимаешь, что если бы Илья щит не поставил, нам бы тебя веником собирать пришлось? В совочек.
– Спасибо, что спасли меня, – прошептала Настя, чувствуя, как краснеет. – Спасибо…
Семен раздраженно махнул рукой.
– И о чем ты только думала? – риторически вопросил он.
– О Бобби, – пробормотала Настя. Не признаваться же, в самом деле, в воображаемом просветлении?
– Об этом не жалей, – внезапно смягчился Семен. – Понимаю, на вид он был славный парень. Но Темный есть Темный.
Настя распахнула глаза и уставилась на Семена.
– Позже поймешь, – буркнул тот.
– Думаете? – с сомнением спросила она.
– Уверен. Ты девушка сообразительная…
Настя приподнялась и аккуратно спустила ноги с кровати. Тело было словно чужое, но все-таки слушалось.
– А в качестве кого я здесь нахожусь? – поинтересовалась она. – Обвиняемая? Свидетель? Экспонат зоопарка?
