— О, господин мой, — забеспокоился Ши, — это вино необходимо смешивать с водой в соотношении двадцать к одному: в неразбавленном виде оно напрочь валило с ног циклопов. — Оба аристократа пропустили его слова мимо ушей. Анхиз приложился к чаше и некоторое время не отрывал ее от губ, а когда отстранился, то его расширенные и округлившиеся глаза занимали половину лица, сделавшегося багровым. В течение нескольких секунд он ловил воздух широко раскрытым ртом и только после этого вновь обрел дар речи.
— Ууууххххххх! Ну и питье! — Все вокруг, уже наполовину опьяневшие от источаемого вином аромата, радостно закричали и захлопали в ладоши.
— Подать чашу с двадцатью мерами воды и чашу на одну меру этого нового вина, — повелел Эней, — чтобы все могли отведать этого напитка. Но сперва налейте мне чашу чистого, неразбавленного вина!
Чалмерс исполнил приказание, и Эней осушил поднесенную чашу одним глотком. Когда его глаза обрели способность различать окружающие предметы, он похлопал Чалмерса по плечу.
— Ребята, — сказал герой, — вы не только придали устроенному мной пиршеству необычайный смысл, но и сами возвысились в моих глазах. Отныне вы больше не будете заниматься кипячением смолы. Делаю вас управляющими винного погреба моего флота со всеми привилегиями, соответствующими этому почетному положению.
В течение нескольких последующих минут все пировавшие пришли в блаженное состояние, но, что было крайне удивительно, причиной его не было сильное опьянение. Все пели, шумно и весело шутили, возились друг с другом, но делали это с таким непринужденным весельем и добродушием, как будто кто-то похитил все их заботы, печали, а также злобу, которую ранее некоторые из них испытывали к своим ближним.
— Прекрасно, вы сделали то, что задумали, — сказал Ши. — Только давайте прекратим услаждать их вином, пока они не хватили лишнего.
— Согласен, — ответил Чалмерс. — И я полагаю к тому же, что нам следовало бы ограничиться разбавленным вином. Оно даже крепче, чем я ожидал.
Через час вся компания заснула, растянувшись на прибрежном песке и оглашая округу громким храпом. Ши с Чалмерсом нацедили себе по чаше напитка, чокнулись, произнесли тост и отхлебнули по глотку. Это был необыкновенный, несказанно прекрасный напиток, предназначенный лишь для богов, если, конечно, боги предавались винопитию. Этот напиток как бы придавал «шато мутон Ротшильд» вкус «красного даго».
— Не могу поверить, что Эней и его отец могли пить его неразбавленным и остаться после этого в живых, — сказал Ши.
— Аппетиты героев известны и красочно и подробно описаны, — объяснил Чалмерс. Они отхлебнули еще по глотку.
— Скажите, док, а этот напиток не располагает к галлюцинациям?
— Этого я не слышал. А почему вы об этом спросили?
— Да потому, что какой-то тип высотой примерно в двадцать футов, сделанный из золота, стоит прямо перед кораблем, который мы смолили сегодня.
— Ох-хо-хо, — Чалмерс медленно повернул голову в направлении, указанном Ши. Человек, если он, конечно, был человеком, быстрой походкой двигался в их сторону. Когда он приблизился, они поняли, что едва достают макушками до его колен, к тому же он распространял вокруг себя столь яркое сияние, что им пришлось зажмурить глаза. Он смотрел на психологов отнюдь не доброжелательно, приблизив к ним свое прекрасное и вместе с тем внушавшее ужас лицо.
— Глупые смертные! Вам известно, кто я?
— Мы… — залепетал Чалмерс.
— Я, — резко оборвал его золотой гигант, — Аполлон-сребролучник, далеко стреляющий, Аполлон блистающий, божество солнечного света!
— Господин Аполлон, — вскричал Чалмерс, — что мы, жалкие ничтожные смертные, сделали такого, что прогневали вас?
Аполлон наклонил голову еще ниже и зашипел:
— Что вы сделали? А вы и не знаете? Вы, жалкие, нечестивые, богомерзкие бутлегеры![35]
— Я, аах… не понимаю, — пролепетал Чалмерс.
— Мы и не помышляли о том, чтобы отнестись к вам непочтительно, господин, — стал уверять его Ши.
— Вы думаете, это может хоть как-то оправдать вас? — Выражение его лица стало еще более угрожающим. — Вы пришли сюда, незаконно завладели священным вином Аполлона и думаете, что это сойдет вам с рук? Вам надо было хорошенько подумать, прежде чем использовать мое имя, смертные! Я вынужден был проделать длинный путь из Эфиопии, чтобы убедиться в вашем святотатстве.
— Но мы же просто хотели должным образом продолжить празднество, — пытался оправдываться Ши.
— Молчать! — Аполлон посмотрел на обоих несчастных с улыбкой, больше напоминавшей оскал. — Вы знаете, что ждет смертных, которые вмешиваются в мои дела? Вы слышали о Ниобе?[36] Моя сестра Диана и я убили шесть ее сыновей и шесть дочерей. Они погибли от наших стрел! Вы, может быть, слышали о Марсии, этом сатире, который хвастался, что он более хороший музыкант, чем Аполлон?
— Я не уверен, что точно знаю его историю, — промямлил Ши, а Чалмерс стал бледнее мертвеца.
— Я содрал с этого мерзавца кожу. С живого! — Он сардонически захохотал. — Для вас обоих я уж придумаю кое-что похуже. Вы у меня запомните, как вмешиваться в дела Аполлона!
— Но мы действительно не…
— А ну заткнись, ты, презренный червяк. Пока я обдумываю это, я хочу, чтобы и вы подумали. Предвкушение — это уже половина удовольствия. Я найду вас, смертные, когда вы меньше всего будете этого ожидать! — Неожиданно налетел порыв ветра, все вокруг завертелось, и Аполлон, к их несказанному облегчению, исчез.
— Да… Ну мы и влипли, — простонал Ши. — Как раз когда нам вроде бы начало везти!
— Да… — сдавленно промямлил Чалмерс, — все могло быть еще хуже.
— Как?
— Как? Дорогой мой Гарольд, Аполлон — один из самых приятных богов!
Утро того дня, на который было назначено отплытие, выдалось ясным и солнечным. Эней отдал последние распоряжения насчет распределения экипажей на корабли, число которых достигло двадцати. Ши и Чалмерса он посадил на корабль, который был шире других и имел большую осадку, чем остальные.
— На этом корабле поплывут запасы вина нашего флота, — пояснил Эней. — Командовать кораблем будет мой друг Ахат. А вот и он сам.
У кормы корабля стоял мужчина более рослый, чем большинство троянцев, но не такой высокий, как Эней. По оценке Ши, его рост составлял шесть футов и пять дюймов, и он мог считаться благородным воином, но не героем, а таких во флоте было немало. Ши шутливо называл их героидами.
— Храбрый Ахат! — окликнул его Эней.
— Я здесь, благородный господин Эней! — отозвался Ахат; его лицо расплылось в подобострастной улыбке, открыв щель между передними зубами. Рядом с ним на кипе шерсти сидела пухлая дама с вязаньем в руках. — Чем могу служить, мой господин?
— Ахат, эти люди поплывут на твоем корабле. Им поручается беречь наше вино от прокисания, а это — очень важная задача, поэтому они должны будут заниматься только этим и ничем иным во время нашего путешествия.
— Слушаюсь, мой господин. Буду заботиться о них так же, как если бы они были моими собственными детьми. Теплая постель и комфорт — этого будет достаточно, мой господин, или нужно что-либо еще?
«Будь у него хвост, — подумал Ши, — он непременно вилял бы им».
— Другого ответа я от тебя и не ожидал. Я полностью доверяю тебе, Ахат. Моральный дух армии и флота наполовину определяется качеством и количеством этого вина.
— Мой господин оказывает мне слишком большую честь. — Он низко поклонился, одновременно раздвинув губы в улыбке.
— Мой корабль поплывет первым, — сказал Эней. — Другие корабли двинутся следом. Итак, счастливого плавания! — Он повернулся и сошел с корабля.
— Я не подведу вас, господин Эней.
Ахат выпрямился во весь рост и уставился на новых членов своей корабельной команды.
— Ооо! Да это как раз то, чего мне не хватало! Мало того, что моим заботам поручен этот проклятый корабль с вином, так я еще должен буду опекать двух бездельников-чужестранцев, все обязанности которых состоят в регулярном питье этого чертова вина! Да, мне бы следовало наконец привыкнуть к подобному отношению к себе и со смирением реагировать на «Ахат, подай дротик», или «Ахат, проследи, чтобы жертвоприношение быков выполнили без нарушения обряда и богохульства», или «Ахат, твоим заботам поручается корабль с вином»! Скажите, разве такого отношения заслуживает прославленный герой? Нет, не такого! — Внезапно его полуистерическая тирада прервалась, потому что он перевел свой взгляд на даму, сидевшую возле него. — Дорогая, разве я не прав?
Она не обратила на его слова никакого внимания, но отложила свое рукоделие в сторону, и на ее лице появилась манящая улыбка.
