Что это был за звонок? Чей-то неумный розыгрыш? Или произошло то, о чем Хорст столько мечтал, и так боялся – все вдруг поменялось местами и одна из книжных историй вдруг шагнула в жизнь, а чьи-то глаза, жадно вглядываясь в строки, принялись следить за его, Хорста Штилике, полными грядущих опасностей похождениями?
Сообщить в полицию, конечно, можно. Но какими глазами на него там поглядят? Вежливо спровадят в психушку? Самый вероятный вариант.
Чем дольше Хорст раздумывал, тем сильнее сомневался, что его рассказу кто-нибудь поверит. И намерение зайти с утра в участок на Инхельхоффштрассе мало-помалу сходило на нет.
В тот день Хорст Ингвар аб Штилике никуда не пошел. Проспал до обеда, совершенно не отдохнул, аппетит утратил напрочь, и даже читать не смог, сколько не старался. Выходные были испорчены безвозвратно.
* * *
Будь Арчи не ньюфаундлендом, песок обжигал бы ему ступни.
Он поглядел с мыса в море – прибрежная полоса кишела отдыхающими. Люди самых разных морфем барахтались и плескались в волнах – от малышей тоев и лхассо до гигантов сенбернаров, мастифов или двойников Арчи – ньюфаундлендов. Впрочем, нюфов в воде было как раз мало, да и те, на кого ни глянь – спасатели.
К тому же, Арчи вряд ли можно было назвать гигантом – он происходил из традиционно низкорослой линии ньюфаундлендов, из де Шертарини. Восемьдесят восьмое поколение.
Мало кто в Европе… да что там в Европе? – во всем мире мог насчитать больше двух десятков поколений. Линий сорок-сорок пять могли похвастаться длиной в полсотни поколений; самой старой на Земле считалась линия овчаров-среднеазиатов ин Хасманди, насчитывающая шестерых живых представителей майората. Младшему исполнилось только девять. Старшему – Зайару Хаиду Мондиандазу Шен ин Хасманди недавно стукнуло девяносто семь. Без малого век.
Арчи в этом году собирался отпраздновать двадцативосьмилетие; два сына (ну, и дочь еще) позволяли ему не беспокоиться за судьбу линии. Свой долг перед отцом и предками Арчи выполнил. Но иногда до сведенных скул завидовал своему брату – безлинейному, но зато и беззаботному. Беззаботному и свободному – а что может быть лучше и важнее свободы?
В сущности, за последние две сотни лет наследники майората лишились каких бы то ни было привилегий. Остались только дремучие и архаичные традиции, восходящие бог весть к каким допотопным временам, да вечный ужас отцов, у которых волею судьбы рождались только дочери. Стать итогом линии – бр-р-р-ррр… Некоторые не выдерживают. А американское предложение гибкого майората, когда наследником мог бы становиться сын второго сына, если у первого наследник так и не рождался, обсуждали уже сто тридцать лет, и дело шло к тому, что предложение в очередной раз с небольшим перевесом по голосам провалят.
Солнце карабкалось к зениту белесого крымского неба. Зевнув, Арчи побрел в тень спасательской башенки. Наверху, на мостике под цветастым тентом, сидел напарник – поджарый и подтянутый лабрадор Николас Фогерт де Тром. Попросту – Ник. Линия Ника насчитывала семнадцать поколений, и к Арчибальду де Шертарини Ник относился с некоторым пиететом, коий, впрочем, моментально рассасывался после первого же бокала пива. А пиво Ник любил гораздо.
Арчи был чуть-чуть выше Ника, порыхлее и пошире в плечах. Ник же казался склепанным из пружинок, и напоминал излишне мускулистого добермана.
Они работали вместе уже третий год. Километр крымского пляжа, между Евпаторией и Мирным. Спасатели. Их хозяйство – выращенная лет сорок назад, еще при Самойлове, трехэтажная башенка, четыре послушных катера – два породы «Скат», с полупогружением, один скоростной «Блик», и тяжелый, но зато грузоподъемный «Оникс». Ну, и по мелочи всякого оборудования, конечно, навалом.
О своей прошлой жизни Арчи пытался забыть. Отчасти – по долгу той же оставленной службы. Получалось, хотя и неважно. Да и тело помнило ту жизнь лучше, чем мозг: куда деть вколоченные в спеццентре рефлексы? Друзья и просто отдыхающие часто награждали Арчи восхищенными взглядами – то он подхватывает на лету спихнутый со стола бокал, то, не отрываясь от книги, ловит за рукав пышную бульмастифшу и тычет пальцем в оброненный кошелек, то уворачивается от волейбольного мяча, волею случая пущенного ему в затылок рукой аса…
Ник спросил об этой жизни всего один раз, когда здоровенный черный терьер Виктор Жданович хлебнул лишнего и возжелал с кем-нибудь побороться на газоне перед вторым корпусом. Арчи его скрутил в четыре секунды. Во втором корпусе отдыхал в основном среднеморфный народ: несколько терьеров-шотландцев, пожилая бульдожья пара, таксы, болонки какие-то (все как одна страшно одинокие), шелти, карельские лаечки. Ну, и аморфов много, людей неопределенных морфем то есть, но никого крупнее среднего овчара как назло не случилось. Арчи, помнится, еще пожалел: всего месяц как с базы съехали борцы-профессионалы. Питбули, стаффорды, шарпеи, аргентинские доги – все, как на подбор, крепкошеие, коренастые, почти квадратные… Эти бы и с чернышом совладали без особых проблем.
«Арчи, – подозрительно спросил Ник, когда судорожно разевающего рот Ждановича унесли дюжие санитары из медцентра, – а чем ты раньше занимался?»
Арчи вздохнул, но ответил предельно честно: «Служил во внешней разведке.»
Приятель очень удивился – нюфов в подобных структурах всегда было мало, а кто и встречался – сплошь спецы. Морфология не та, да и характер небойцовский…
«Я был не спецом. То есть, спецом, но не из обслуги, а оперативником. Операции на воде. У нас в команде, кстати, и лабрадор один был. Но в основном, почему-то, аморфы да русские спаниели.»
«А, – догадался Ник. – Спаниели ведь ныряют круто. Покруче даже нас с тобой.»
«Точно», – согласился Арчи, тем более, что это была чистейшая правда.
Это произошло в первый сезон на спасательной. Сейчас к середине подходил третий, и с тех пор Ник никогда больше не возвращался к этой теме, за что Арчи был ему очень благодарен.
– Тихо? – спросил Ник из-под тента, даже не подумав пошевелиться. Вопрос показался странным – шумело море, орали дети, торговцы всякой съедобной мелочью тоже не отмалчивались. И вдруг – тихо?
Арчи протяжно вздохнул.
– Три дня никто тонуть не пытается. Даже подозрительно как-то, ей-богу!
Видимо, Ника тоже настораживал этот факт.
– Пиво будешь? – спросил он с ленцой.
– Вечером. Вахта все-таки… Сменимся, втащим.
– Законопослушный ты, Арчи. Аж противно.
– Ну, извини.
Арчибальда Рене де Шертарини, как и всякого нюфа, практически невозможно было рассердить.
Арчи сдвинул шляпу на самые брови и уселся в шезлонг, но не так, как Ник, в тенечке и аккурат под тентом, а чтобы видеть прибрежную полосу. Подростки гонялись на водных велосипедах; вдали кто-то умело подрезал волну на доске с высоким полупрозрачным парусом. У самого горизонта, в неясной полуденной дымке, угадывался силуэт круизного лайнера.
Почему-то Арчи показалось, что ничего не изменится – в ближайшие годы. Он будет так же сидеть на крыше спасательной башни и глядеть на море, солнце будет жарить людный крымский пляж, а напарник будет лениво потягивать пиво из жестяной банки и беззлобно посмеиваться над законопослушным Арчи.
Первое правило спеца: если кажется, что неожиданностей не предвидится, готовься к худшему.
Только вот – как готовиться? И к чему?
«Не буду я вечером пиво пить, – решил Арчи. – Слишком уж спокойно прошли эти три года…»
Отчего он задумался об этом именно сегодня – Арчи даже не пытался понять. Но он никогда не боялся иррациональных поступков.
«Представляю, как удивится вечером Ник», – подумал Арчи, откупоривая жестянку с минералкой.
* * *
Как всегда, Лутченко оказался прав – в баре было тесно, на открытой веранде было тесно, и даже за вынесенными просто на лужайку столиками не нашлось ни одного свободного места. Пришлось подождать, к счастью недолго: нежно ворковавшая парочка аморфов допила коктейли и устремилась во тьму, к корпусам. От девчонки даже сквозь дезодорантную завесу очень однозначно и маняще пахло.
Иногда Шабанеев жалел, что служба вынуждает его в полной мере сохранять обоняние.
– А вон и наши спасатели, – буркнул Лутченко. – В самом углу. Минералку хлещут.
– Кто? – спросил Шабанеев, лениво глядя в угол. – Лабрадор?
Лутченко покачал головой.
– Нет.
Шабанеев несказанно удивился:
– Неужели нюф?
– Именно нюф, – подтвердил Лутченко.
Шабанеев только плечами передернул.
– Ну и ну! Поверить не могу. Вот этот гриб в шляпе? Сколько, ты говоришь, у него «фитилей»?
– Семнадцать.
– А трупов?
– Два. Всего-навсего два.
«Фитилями» известные ведомства называли ситуации, когда агент вынужден был идти на убийство. Высшим пилотажем считалось обойтись в конечном итоге без трупа. Иногда такое случалось.
Редко.
