Конан и Слуга Золота
Роман
Сознание выплыло из чёрной бездны рывком.
Где он?! Кто он?!
О-о!
Он вспомнил.
Но что же с ним случилось? Почему он был… А где он был? Почему — вместо воспоминаний о ближайшем прошлом — только бездонная дыра?!
Хм. Если подумать — можно догадаться. Ему хотели помешать. Помешать исполнять своё предназначение. Свою работу. А способ остановить его — лишь один.
Его заколдовали. И заколдовал его кто-то очень сильный.
Но — менее сильный, чем его Создатель! Иначе он вообще не пришёл бы в себя. А так — получается, он вроде… Спал.
А раз так — пора ему просыпаться!
И снова заняться тем, что ему предначертано Создателем!
Поглощать эти тёплые и мягкие тела! Тела смертных. Разумных смертных. Людей.
Мужчины. С их отвратительными привкусами железа и мочи: когда видят его — всегда — …! Вот именно!
Женщины. О, он обожает женщин. Словно изысканное лакомство! Десерт. И — одновременно и источник для… Переработки. В то, к производству чего приспособил его организм Создатель! В основу основ! Во всеобщее Мерило.
А ещё он знал и другие способы «использования» женских тел.
Для ублажения своих прихотей! Похоти. Жажды наслаждения чужими мучениями!
О, он-то помнил!..
Как они, вначале храбро и гордо, пытаются воспрепятствовать ему. Проклинают, сопротивляются (Вот именно — это так смешно! Сопротивляться — ему!.. Ха-ха.) Затем — рыдают. А затем — стонут, визжат и извиваются!
И в конце — лопаются! Лопаются, словно надутые бурдюки, разбрызгивая вокруг кровь и куски слабой плоти, не в силах противостоять напору его семени!
Семени Полубога!
Хорошо, что он проснулся. Потому что он чует, ощущает: вокруг — много людей.
Похоже, его ждёт много…
Работы.
Поковыряв в правой ноздре, Хаттаф с вялым интересом рассмотрел мизинец, и задумчиво вытер его о засаленные и продубевшие от пота и пыли, шальвары. Поскрёб реденькую щетину на подбородке. Посмотрел наверх, туда, где своды огромной пещеры терялись в непроглядном мраке, и даже яркий огонь факелов не рассеивал гнетущее чувство ничтожности человека перед величием природных подземных чертогов. Покачав головой, сплюнул прямо под ноги. Всё же к службе в этом чёртовом подземельи нужно привыкать долго. Особенно такому молодому и привыкшему к открытым, продуваемым всеми ветрами, пространствам гор и долин, парню, как он.
Очередной взрыв дикого гогота прервал его невесёлые думы и направил их в несколько иное русло. Ну да, так и есть. Резван опять выиграл. Ха! Никто и не сомневался…
Хаттаф уже понял, что это — особый дар его начальника: необычайная удачливость во всяких играх. Не иначе, как сам Бэл направляет его руку со стаканчиком костей! Низкорослому и пузатому унбаши так везло, что это воистину стало притчей во языцех не только в гарнизоне, но и в городе. И Резвану становилось всё труднее найти идиота, согласившегося бы сразиться с таким непобедимым противником в игре на деньги.
Потому что никто из знавших Резвана достаточно долго, не верил, что можно честным путём обыграть — либо нечистого на руку, но чрезвычайно ловкого кидалу… Либо и впрямь, продавшего душу покровителю всех воров и игроков, человека.
Только новобранец, или иностранец мог, не ведая о тайном даре кривозубого и самовлюблённого чревоугодника, ввязаться с ним в игру на наличные… А уж ведая, как добрая половина города — только дурачок!
Вот и сам Хаттаф в этом смысле не стал исключением.
Около недели назад, получив первое же жалование, и отмечая это событие в прокопчённом и насквозь провонявшем дешёвым кислым вином и горелым маслом и потом, огромном зале постоялого двора «Райский сад», он почему-то решил, что амулет матери — простая глиняная свистулька на шёлковом шнуре, которую он носил на груди под кольчугой и рубахой — поможет ему победить грозу притонов и кабаков Ферхема.
Нет, больше так пить нельзя. Явно мозги молодого сардара были не совсем в порядке, раз он ввязался в это дело. Но ведь в начале, вроде, всё шло как надо: выигрыши, проигрыши чередовались, и он то терял, то отыгрывался. Потом…
Потом ему явно попёрло! А тут ещё крики и подначки, которыми подбадривали его эти предатели-болельщики: свои же сардары, и совершенно, вроде бы, посторонние люди. Можно было подумать, (когда, правда, думать стало поздновато!) что все эти сволочи подкуплены хитрецом Резваном — только для того, чтобы раззадорить наивного и полупьяного новичка ещё сильнее.
Но ведь гнусный план сработал: он сам — сам! — предложил поднять ставки, чуя, что ухватил, наконец, удачу за хвост!
Ну да, ухватил, как же! Только явно не за хвост, а за другое место…
Он опять раздражённо сплюнул, и перенёс вес тела на другую ногу, перехватив поудобней тяжёлую секиру, на которую опирался руками и подбородком. Конечно, теперь-то он понимал, что унбаши просто играл с ним, как кошка с глупенькой птичкой, чтобы покрепче втянуть в игру. Чтобы уже нельзя было остановиться в тщетных и смешных для окружающих попытках отыграться. А его враги-болельщики вокруг вовсе не подкуплены, а просто такие же несчастные, как и он — то есть, уже когда-то проигравшие коварному десятнику: кто — жалование за год вперёд, а кто — и за пять… А особо глупые, и старающиеся «поддержать» его особенно сильно — и пожизненно. Ведь хорошо известно: ничто так не утешает несчастного, как несчастье другого!
Нет, дружить, как он рассчитывал вначале, в этом чужом, незнакомом и развратном городе, не с кем. Как некому и доверять.
Особенно — тайны. И деньги.
Утешает одно: даже здесь, в этой мерзкой ловушке он сохранил остатки рассчетливого ума и горской хитрости. Увидел шанс спастись, не отступаясь — что было бы позором на всю жизнь!
Когда жалование за два месяца вперёд было уже в кармане его подленько ухмылявшегося и посверкивавшего хитрущими глазками-бусинками, заплывшими в складках дряблого жирка, и «благородно» предлагавшего отыграться, начальника, у Хаттафа хватило выдержки вначале потребовать вина — чтобы промочить, значит, горло! И когда чумазый паренёк-прислужник принёс новый кувшин, он похвалился один прикончить его — типа, почему, мол, кувшинчик такой маленький!
Ну, тут уж все переключились с игры в кости на новую потеху! И даже стали делать на него ставки! Впрочем, как с сожелением краем уха услыхал, всё — даже прорезавшуюся во взгляде унбаши злость на непредвиденную задержку — подмечающий Хаттаф, лишь один — к семи…
Ну, он им и показал. Кувшин он и вправду прикончил. А что ему — горцу! — их разбавленные дешёвенькие вина! Да и налит тот был не до краёв — уж он-то просёк мошенничество кабатчика: раз компания пьяна и поглощена игрой — на недолив внимания не обратят!
Затем, продемонстрировав перевёрнутый кувшин, он очень удачно симулировал страстное влечение к старой толстой шлюхе, которая была так удивлена, что даже не противилась его объятьям, завалившим её на пару мгновений к нему на колени, и слюнявому поцелую…
Затем были закатившиеся глаза, падение плашмя на стол… А затем — и под него.
Он заставил-таки всех поверить, что и вправду отключился и заснул: богатырский храп и тщетные попытки окружающих растолкать его, сняли таким образом вопрос реванша к вящему удовольствию всех присутствующих, кроме, разумеется, обжоры Резвана. А Хаттаф, хоть и получил за глаза прозвище «лужёной глотки», хоть как-то спас своё лицо: ведь он не отказывался отыгрываться, что было бы прямым позором и поводом для бесконечных насмешек в будущем, а просто… Оказался не в состоянии продолжить увлекательную встречу, выиграв к тому же достаточно солидное пари! (Что позволило ему заиметь хоть какие-то деньги!) Да и те счастливчики, что поставили на него, тоже теперь на его стороне.
И пусть его сослуживцы ржут, как жеребцы — кувшин-то он выпил. И два месяца пройдут. Он подождёт. Деньги снова будут его, собственные! Что такое два месяца — лишь капля в его молодой жизни. А потом он сможет… Да, потом.
О, планы у него есть!
Его мысли вновь потекли в более приятном направлении.
Нет, он не будет повторять своих ошибок. Город уже и так многому научил его. Он будет хитрее и расчётливей всех своих дебилов-сослуживцев, интересы которых не идут дальше дармовой выпивки и толстозадой девки. Никто ещё не знает, как он может терпеть. И стремительно, словно бросившаяся кобра, действовать, когда придёт его время. Здесь — та же охота. Просто условия чуть другие…
Он знал, он ощущал в себе силу. Верил в свою Звезду. Чувствовал, что может, и должен стать большим человеком. Визирем. Или военным советником. Без денег, без связей, без знатного происхождения и имени, у него только один шанс сделать карьеру: выслужиться из простых воинов. При всей смехотворности такого плана — это возможно. И ничего, что начало не совсем удачное: тем приятней потом будет утереть всем этим насмешникам их глупые красные носы.
