Глава 1
Брат Растан Шершень
Шестой день четвертой десятины третьего лиственя
Унизанные перстнями и от этого кажущиеся толстыми пальцы скользнули вниз по бедру подавальщицы, на мгновение замерли на колене и устремились вниз, к стопе. Вернее, к видавшему виды постолу[1], явно не один год впитывающему в себя все то, что когда-либо разливалось на пол «Хромого мерина».
Растан, до этого лениво потягивавший медовуху и поглядывавший на соседей по залу, мысленно поморщился: будь он на месте белого[2], пощупал бы ее грудь. Или, на худой конец, задницу. Благо объемы и того и другого заслуживали уважения.
Роза[3], почувствовав столь непривычное прикосновение, тоже напряглась: перестав хихикать, она встревоженно уставилась на клиента, пытаясь понять, каких еще странностей можно от него ждать.
Дворянин не обратил на ее реакцию никакого внимания — дотянувшись до края подола, он неторопливо вздернул его вверх, обнажил молочно-белую голень и провел по ней тыльной стороной ладони. Снизу вверх. От щиколотки к колену. А потом презрительно выпятил нижнюю губу и стряхнул девку со своего бедра:
— Фу-у-у… Волосата, как не знаю кто! Хозяи-и-ин!!!
— Да, ваш-мл-сть? — донеслось из-за стойки.
— Подь сюда, живо!!!
— Уже бегу, ваш-мл-сть!!! — радостно вскричал Осип по прозвищу Пуп, вылетел в зал, поскользнулся и, взмахнув коротенькими и заплывшими жиром ручонками, рухнул на заплеванный пол.
Гримаса вселенской скуки, не покидавшая лица белого весь этот бесконечно долгий вечер, мгновенно куда-то испарилась: он откинулся на стену и оглушительно захохотал:
— Уа-ха-ха!!! Обух, ты видел, он взмахивал руками, как подраненная утка!!!
Обух — один из двух телохранителей дворянина, сидящий ошую[4] от него, — утвердительно кивнул:
— Да, ваша милость, видел! Только, на мой взгляд, таких жирных уток не бывает…
— Ты прав, Пуп больше похож на раскормленного кабана. Но кабаны-то не летают… Жаль, что его нель… — начал было белый и прервался на полуслове. Потом задумчиво посмотрел в сторону входной двери и… вцепился в запястье все еще стоящей рядом с ним розы: — Слышь, как там тебя?
— Ивица, ваша милость! — угодливо поклонилась девка. И, выпрямившись, на всякий случай томно прогнулась в пояснице.
Дворянин прогиба не заметил:
— Значит, так, Ивица! Дуй на кухню, возьми там нутряного жира, сала или масла и быстренько намажь им во-о-он те ступеньки. А потом хорошенечко натри пол перед дверью…
Роза непонимающе захлопала ресницами:
— Зачем, ва…
— Живо!!!
Девку как ветром сдуло — за какие-то пять ударов сердца она успела пробежать между столами, перескочить через тело хозяина, пытающегося прийти в себя, и исчезнуть за дверью в подсобные помещения…
Вседержитель смотрел[5] на кого угодно, только не на Шершня: первым человеком, пересчитавшим затылком натертые жиром ступеньки, оказался не кто-нибудь, а Коттер Слива, брат во Свете, появления которого он, Растан, ждал уже вторые сутки!
— Уа-ха-ха!!! А этот летел, как ворон, получивший стрелу в зад!!! — хлопнув ладонями по бедрам, расхохотался дворянин. — Вишь, аж перья разлетелись…
Увидев эти самые «перья» — пару метательных ножей, вывалившихся из рукавов плаща жертвы своего сюзерена, — телохранители вскочили на ноги, выхватили из ножен мечи и заревели:
— Ты! Замри! Голову — в пол!! Руки — в стороны!!!
Слава Вседержителю, Слива не запаниковал — без всякой суеты выполнил все три приказа, а когда один из спутников белого начал его охлопывать, без тени возмущения подсказал:
— Кожа[6] — на шее… И поаккуратнее со шнурком — задушишь…
Отодвинув в сторону капюшон плаща, свесившийся на плечо, телохранитель выпростал из-под него искомое, перевернул и смачно сплюнул на пол:
— Щит[7], ваша милость! Из Рагнара[8]. Кожа настоящая…
«Настоящая… — мысленно подтвердил Шершень, как бы невзначай передвинув руку поближе к мечу и приготовившись к бою. — Жаль только, приметы не совпадают…»
— Гость, значит? — Белый подумал, усмехнулся, полез в кошель — и рядом с братом Коттером, все еще прижимающим голову к полу, упал целый желток[9]. — Ладно, гость, не обижайся! Выпей вон лучше за мое здоровье…
Слива повернул голову на звук и «алчно» блеснул глазами:
— О-о-о! Спасибо, ваша милость! Выпью! Прям ща! Вот только в себя приду.
В это время снова заскрипела дверь, и белый, прикипев к ней взглядом, тут же забыл про его существование.
«Слава Вседержителю…» — мысленно выдохнул Растан, вернул руку на столешницу и вцепился слегка подрагивающими пальцами в кружку с медовухой.
— Уа-ха-ха!!! Этот, первый — прям селезень, а второй — глухарь!!!
При желании брата Коттера можно было смело устраивать к жонглерам — он настолько естественно отыгрывал роль щита, дорвавшегося до возможности выпить за чужой счет, что в какой-то миг Растан даже засомневался, помнит ли Слива о цели своего появления в «Хромом мерине».
Оказалось, что да — добравшись до свободного стола и заказав себе кувшин со скарским[10], луковой похлебки и гречневой каши, он, наконец, подергал себя за правый ус.
«Не может быть!!! — мысленно воскликнул Шершень. — Так быстро?»
Видимо, Слива каким-то образом почувствовал его удивление, так как повторил жест еще раз. Сопроводив его почесыванием небритой щеки…
Почесываний оказалось аж четыре. Слишком много для нормальной «работы».
«Ого!!! — поежился Растан. — Четыре десятка солдат нам, пожалуй, многовато…»
Видимо, Коттер считал так же, потому как хрустнул пальцами левой руки…
Шершень посмотрел в потолок и многозначительно сжал пальцы в кулак: приказы брата Рона не обсуждались, и действовать надо было сегодня.
Слива едва заметно пожал плечами и, словно забыв про существование Шершня, завистливо уставился на соседа, присосавшегося к кружке с медовухой.
Масляный фонарь, подвешенный под аркой надвратной башни, покачивался на ветру. И заставлял шевелиться тени.
Сгустки кромешной тьмы самых разных форм и размеров, со всех сторон обступившие пятно света, вырванное у ночи тоненьким язычком пламени, становились все чернее и чернее, и в какой-то момент Шершню показалось, что они оживают, впуская в себя часть сущности Двуликого.
Ощущение присутствия Бога-Отступника было таким четким, что Растан закусил губу, зажмурился и мысленно затараторил «Огради»: «О Защитник всего сущего, Средоточие Света Немеркнущего и Хранитель душ сыновей и дщерей своих! Молю тебя о спасении вечной души моей от происков Бога-Отступника, рыскающего во Тьме, от слуг его, отринувших служение Свету, и от тех, кого коснулось дыхание Мрака Кромешного! Не оставь меня, Всеблагой Отец, на пороге лютой смерти, не отступись от души моей, живущей служением тебе, избавь от коварства подлого, бед многочисленных и укрепи мою душу и тело, дабы мог я противостоять силе неистовой да соблазнам всяческим…»
Молитва читалась легко, истово, и к ее концу Шершень явственно почувствовал, что на него нисходит божественная благодать: ужас, леденящий душу, уступил место бесшабашной храбрости, а холодок, выстуживающий сердце и морозящий разум, — ощущению божественного тепла.
Несладко пришлось даже теням: открыв глаза и вглядевшись в ночную тьму, Шершень увидел, что они начали сереть и съеживаться. А потом пропали — Бог-Отец, снизойдя в дольний мир, разорвал сплошной черный саван из облаков и на миг показал Растану лик Уны[11]!
— Благодарю тебя, о Великий!!! — еле слышно выдохнул брат во Свете, осенил себя знаком животворящего круга и почти сразу же расплылся в счастливой улыбке: на стене, ограждающей городские владения Рендаллов, появился лишний зубец…
— Брат Савари… — шепнул лежащий рядом Слива. — Дождались…
Почувствовав, что его верный слуга обрел потерянную было силу духа, Вседержитель милостиво прикрыл лик Уны еще одним облаком и вернул в мир нужную братьям во Свете тьму.
Мысленно вознеся господу еще одну молитву, Шершень махнул рукой — и пять силуэтов, выскользнувших из подворотни, без особой спешки перебрались через улицу и нырнули во мрак у основания стены. А через мгновение им на головы опустилась веревка с узлами через каждый локоть.
— С нами — Бог-Отец! — тихонечко выдохнул Шершень, поудобнее передвинул меч и полез вверх по стене…
Несмотря на работу нескольких артелей мастеров, территория особняка Рендаллов все еще хранила следы недавнего мятежа: парк, в который Растан попал после того, как перебрался через стену, оказался завален обломками статуй; фонтан, некогда радовавший глаз домочадцев и гостей графа Грасса, — полон какого-то мусора. А в торце небольшой пристройки, прячущейся в тени высоченного ореха, зиял здоровенный пролом.
