Алодьчане вмиг расступились, пропуская вперёд светловолосого детину с побитым лицом. Он заметно прихрамывал, опирался на плечо молодого низкорослого воина. Правая рука висела плетью – повредили в последний день плена, когда с коня стаскивали и в речку бросали. Без доспеха, в обычной рубахе и портах, Розмич едва ли сейчас отличался от простого деревенского парня. Если бы не лютая злоба и горящие ненавистью глаза, и Полат не признал бы.
– Изменник он! – повторил белозёрский князь.
Но Розмич заговорил прежде, чем Полат успел продолжить обвинение.
Олегов посланник говорил коротко и только по делу. Упомянул клевету, наведённую в Белозере, и убийство четверых дружинников. Рассказал, как князь обрёк на голодную смерть деревню на пути к Новграду. Поведал о разговоре, услышанном Ловчаном. И слова Арбуя, сказанные накануне, припомнил. Только предательство Ултена замолчал – ни к чему знатным мужам забивать голову такими мелочами.
– Вот таков князь! – прорычал Розмич напоследок. – Что хотите со мной делайте, а от слов своих не отступлюсь! И боги мне свидетели!
– Ложь! – крикнул Полат.
Но и Валита уж вязали дюжие молодцы.
Договорить белозёрцу снова не дали. По знаку Олега дружинники, подтянувшиеся к столам, снова расступились. Вперёд вывели связанного по рукам парня. В бесцветных глазах пленника застыл ужас.
Арбуй дёрнулся, как от удара, закричал на чужом наречии. Тут же получил по зубам и затих. Херед заметил отца, побледнел, затрясся мелкой дрожью.
– Говори! – приказал Олег.
Херед рассказывал медленно, часто запинался. И чем дольше говорил, тем громче гудели люди. Скоро стражам пришлось взять пленника в кольцо, чтобы толпа не растерзала на месте.
Сын Арбуя поведал, как, сопровождая Полата в Новгород на прошлый княжий сход, наученный отцом, соблазнил прислужницу Едвинды. Та и добавила толику яда в лекарство, приготовляемое с некоторых пор для княгини волхвами. Питьё было само по себе горькое, поэтому отравы Едвинда не заметила, и волхвов не заподозрили. А дитя отравилось материнским молоком. Ту прислужницу Херед с собой забрал, в Корелу – шёл сообщить тамошним старейшинам, что в этот год Рюрик уже на них не соберется. Глупую бабу закопал по дороге…
Как вызвался в заложники на время перемирия и достал Рюрика отравленным ножом – тоже рассказал. Смысла таиться уже не было. В довершение же назвал отца как изготовителя яда. И на Полата указал…
– Этот знал с самого начала, – бесцветно сказал Херед. – И грозился под землёй найти, если оплошаю или выдам. Но сразу помиловать, едва сядет на престол. И Белозеро веси вернуть на веки вечные, и на Корелу не ходить боле.
Вот тут и пригодилась призванная на сход ильмерская-то русь – знатные мужи взбеленились, полезли драться. Кто к Полату с Арбуем – толку, что вепс связан, путы морду набить не мешают. Кто к Валиту и чудьским. Кто хватал за грудки друг друга, споря, какой кары заслуживают отступники. Гам поднялся такой, что весь Новгород затрясся.
Розмич тоже дрогнул, спросил у поддерживающего его молодца:
– Белозёрцы услышат! На помощь своему князю явятся!
– Не… – довольно протянул тот. – Не явятся. Наш Вельмуд о них позаботился. Видишь – нет его здесь?
Восстановить тишину удалось не скоро. Спорщики умудрились слегка раскрасить друг дружку, перевернуть один из столов. Валит с Полатом и Арбуй оказались в кольце дружинников. Для безопасности, как и отравитель Херед.
– Мизгирь подтвердил вам, что Едвинда и младенец умерли от того же яда… – провозгласил Олег. – Вина Полата очевидна.
– Он князь! – крикнул неугомонный Валит. – Нравится тебе, мурманин, или нет, Полат единственный сын Рюрика! Только он имеет право на наследство покойного!
– Покойного? – Олег зло сверкнул глазами. – Думаю, душа Рюрика упокоится лишь после того, как будут наказаны повинные в его смерти! А что до наследства…
Зеленоглазый мурманин махнул рукой, подавая знак Гудмунду. Толпа снова зашумела, жадно впитывая каждое движение Олега, стараясь угадать, что приключится дальше…
Она шла, низко опустив голову, двухгодовалого ребёнка прижимала к груди так рьяно, будто боялась – отнимут.
При виде златовласой женщины славные мужи поутихли, начали кланяться – старшая Рюриковна, как-никак. А она дрожала осиновым листочком, будто и не княгиня вовсе, а простая девка. Незамужняя и беззащитная.
Силкисив тайком кусала губы и искренне надеялась, что никто не заметит её тревоги. На Олега взглянула вскользь, в тысячный раз задалась вопросом – правильно ли поступает… Вдруг, назвав собственного сына именем его убитого брата, навлечёт на дитя ещё большие беды? Вдруг, сказав, что собственное дитя погибло, обречёт его на действительную смерть?
Но отступать некуда. Она обещала Олегу, что выполнит его задумку, а тот поклялся самому Рюрику. В конце концов, от её слов сейчас зависит будущее всей словенской земли. Одна жизнь против счастья всего племени, всего народа – ничто.
– Силкисив! – обратился к ней Олег. – Расскажи!
– Это получилось само собой, – сказала она. Вздохнула, собираясь с силами. Неловкость Силкисив не укрылась от мужских глаз. – Мой сын Херрауд и сын Едвинды Ингорь родились с разницей в несколько дней. Вскоре выяснилось, что моего молока не хватает, а у Едвинды молоко, наоборот, остаётся. Сперва она просто докармливала Херрауда, а после…
Женщина замолчала, покраснела до кончиков волос.
– Продолжай, – подтолкнул Олег, в голосе прозвучала ласка. – Не бойся.
– У Едвинды молоко куда жирней моего было, Ингорь животиком мучился. Вот и поменялись. Едвинда Херрауда кормила, а я Ингоря. Так и молока обоим хватало, и Ингорь капризничать перестал…
– Так что же получается?! – выпалил Рулав.
– То… – ответила вконец смущённая мать. – Молоком Едвинды не Ингорь отравился, а мой сын, Херрауд. Сын Олега погиб.
– Почему раньше не сказали? – возопил было кто-то, да осёкся. Не на тех голос поднял.
– Рюрик про это знал, – пояснила Златовласка. – Отец велел и мне и мужу молчать до поры. Подозревал, что неспроста младенец умер и жена… в одну седьмицу. Так я младшего брата и сберегла.
Она всё ж не выдержала, разрыдалась. Ребёнок, почувствовав материнскую печаль, насупился, заканючил. Олег ловко перехватил малыша, поднял над головой, так, чтобы все увидели.
– Вот он, подлинный сын Рюриков, коему я, Орвар Одд, обещал служить!
Сход опять загудел, но в словах Олега уже не сомневались. К тому же сообразили: Рюрик завещал мурманину быть наставником, а наставлять великовозрастного князя уж никак нельзя. Знал, видать по всему, покойный Рюрик о младенце. И спорить тут глупо.
– Этого не может быть! Сестра! – воскликнул Полат, хватаясь за голову. – Это не так!
– У меня больше нет брата! Убийца! Как ты мог! Отец. Он всегда любил тебя. Он думал, ты вырастешь настоящим мужчиной. Будь ты проклят! Смерть великого Рюрика, гибель прекрасной Едвинды и маленького Херрауда… да зачтутся они тебе, мразь, у Чернобога!
– Погоди же! Я не хотел этого! Я не мог предугадать! – Полат, растолкав тех, кто мешал, бросился к Силкисив, но она уже повернулась к отринутому брату спиной.
Гудмунд преградил Полату дорогу и отшвырнул белозёрца назад.
Тот взялся за меч, но одумался, и больше чем до половины клинок из узилища не вышел.
– Так что, други! – воскликнул Олег, едва жена с Ингорем на руках скрылась за спинами телохранителей. – Найдётся ли среди вас тот, кто готов Полата на княженье посадить?
– Нет! – хором отозвались мужи.
– А тот, кто попросит пощады для князя белозёрского?
– Нет! – прогремел сход.
– Арбуя с сыном – на кол, и Валита – тоже, – повелел мурманин. – Что же касается этого…
– Я требую божьего суда! – крикнул белозёрец. – И ты обязан…
– Думаешь, боги на тебя не насмотрелись? – усмехнулся Олег.
– Я князь! – голос Полата сорвался на визг, сход зашёлся хохотом.
– Что ж, будь по-твоему. Кто готов сразиться с… князем?
Толпа алодьчан взорвалась криками, их примеру последовали и новгородцы, и воины Русы. Проучить предателя мечтал каждый.
– Я сам выберу! – прокричал Полат. – Это моё право!
– Неужели? – делано удивился Олег. – И с кем хочешь сразиться? Может быть, со мной? Или Гудмундом?
– С Розмичем!
Теперь уже и сам мурманин от смеха не удержался.
– Что? – возмутился Полат. – Твой дружинник оклеветал меня! И если ты, владыка, отказываешься покарать его ложь, его покарают боги! Моей рукой…
Олег едва не согнулся пополам от хохота, на глаза навернулись слёзы.
– Выбор, достойный князя! – простонал мурманин сквозь смех. – Ты бы ещё Ингоря на поединок позвал!
Заслышав своё имя, Розмич растолкал соратников и, прихрамывая, подошёл к Олегу. Правая рука висела бессильной плетью, но на разбитых в кровь губах такая ухмылка, что половина знатных мужей осеклась, подавилась весельем. Олег тоже посерьёзнел.
