– Что случилось?
– Мне просто поговорить… А с кем? Рисы нет, у Али свои проблемы. Мила… Ну ты знаешь…
Всех провидцев мобилизовали секретные службы Дистена: разведка, контрразведка… Не знаю, что еще есть. С Миларой, закончившей обучение в год начала войны, мы виделись редко, даже когда она бывала в Марони: за сотрудниками тайных отделов велась круглосуточная слежка, перестраховывались свои же, и неуютно было чувствовать на себе пристальное внимание незримых глаз во время этих нечастых встреч.
– Мы с тобой были когда-то подругами, – продолжила Вришка. – Вот я и подумала…
– Что значит – были? Мы и сейчас подруги. Разве нет?
Целительница посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на Лару, словно только что ее заметила:
– Кто это?
– Моя дочь. Она была у кормилицы в деревне, так было безопаснее, но сейчас…
Это была версия для широкой общественности.
Гостья не стала дослушивать до конца.
– Я уже знаю, – вздохнула она. – Все знают… теперь. Несколько дней назад и не подозревали. А ты говоришь, мы подруги.
От горечи в ее голосе стало не по себе, и я сделала то, чего не собиралась делать ни при каких обстоятельствах.
– Мы забрали ее из деревни, сожженной имперскими карателями. Ее родители и брат погибли, и малышка осталась совсем одна… А у меня вряд ли будут еще собственные дети.
Вришке понадобилось несколько секунд на осмысление моих слов, а затем она вдруг обхватила меня за шею и залилась слезами. Лара удивленно посмотрела на плачущую тетю и решила присоединиться.
– Вриш, ну чего ты? – Одной рукой я гладила подругу по плечу, а второй качала дочку. – Что случилось?
– На-ай…
Странно, я ожидала услышать другое имя в этом потоке слез. И я его услышала.
– И Ферт…
– Что они снова учудили?
– Они… они… Уехали!
– Куда?
– На Саатар.
– На Саа… Но это же невозможно. Порты закрыты, судоходство остановлено.
Девушка резко успокоилась, отпустила меня и выпрямилась.
– Порталами. В школу приходил представитель посольства Лар’эллана, предлагал работу в Лесу. Давно. А теперь они перстни получили… Ты не знала, да? Из-за этой войны программу уплотнили, сократили еще на год. Мы все уже закончили.
Я посмотрела на ее руки и увидела знакомый перстенек. Боги пресветлые, сколько же я всего пропустила!
– Вриш, прости, я в последнее время…
– Ну да, тебе не до того. Я понимаю. А ребята… Они уже контракты подписали. Сегодня в Азгар, а оттуда сразу же на Саатар. Говорят, удалось проложить стабильный канал.
– Куда?! – донеслось от двери разгневанное. – Да я ему!..
Мы не заметили, когда Сэллер спустился и как долго он стоял у входа, но о брате услышал. Стукнув кулаком по стене, он развернулся и вышел в коридор.
– Стой! – Прижимая к груди затихшую Лару, я кинулась за ним. – Сэл, подожди! Ты уже ничего не изменишь – у него перстень, у него контракт. И он уже не маленький мальчик, в конце концов!
– Посмотрим. – Буревестник хлопнул входной дверью.
У лестницы стояли Ил с Дэви.
– Потом объясню. – Я передала мужу малышку. – Побудьте пока наверху.
Вернувшись в гостиную, присела рядом с подругой, дожидаясь продолжения рассказа. Хотя что тут продолжать?
– Ферт заходил час назад, – прошептала она. – Проститься.
– И что сказал?
– Сказал: «Может быть, еще увидимся, тэсс графиня».
– И все?
Она снова разрыдалась.
Какими же дураками бывают иногда мужчины – четыре года из-за подобной ерунды страдать! Ну графиня. И что с того?
– Вриш, а ты сама что сказала?
– Сказала, увидимся…
А если оба дураки, тут уже ничем не помочь. Только плечо подставить, чтоб в него вдоволь выплакались…
К счастью, фронт не успел подобраться к Марони, город жил почти так же, как и до войны. А Сэл, как умел, все эти годы ограждал родных от тревог. Даже домой не вернулся, помирившись с отцом, остался жить у друзей, чтобы родители не видели, когда и как надолго он уходит и каким порой возвращается. И Ная удерживал в стороне от всей этой грязи, в душе понимая, что вечно так продолжаться не может. Но сейчас надеялся, что не опоздает и сумеет еще раз отговорить расхлябанного, так и не повзрослевшего мальчишку от необдуманного поступка.
Повезло. Брата он заметил в двух кварталах от родительского особняка. Остановился в тени раскидистого платана, дождался, пока молодой человек в темном дорожном костюме с переброшенной через плечо небольшой сумкой поравняется с ним, и шагнул навстречу из своего укрытия:
– Решил смыться, не попрощавшись?
Най оступился от неожиданности.
– Отцу с матерью тоже ничего не сказал?
– Сказал…
– Врешь! – безошибочно определил Сэллер по бегающему взгляду.
– Записку оставил.
– Записку? – Он схватил брата за грудки и притянул к себе, лицом к лицу. – Куда ты рвешься? Зачем? Посмотри на меня. Хочешь стать таким же?
Двадцать два года, а беззаботная молодость закончилась, едва начавшись. День считался неплохим, если никого не пришлось хоронить. День считался просто великолепным, если не пришлось никого убивать. А ночь была хорошей, когда удавалось поспать, не видя снов.
Но Най не понял:
– Да! Хочу! Доволен, Буревестник? Я хочу быть таким, как ты. А может, даже лучше, чем ты. И в Кармоле мне это не светит. Тут уже хватает героев.
– Героев?!
Нет, он не ударил его – с силой отшвырнул в сторону, и Найар, не удержавшись на ногах, упал на брусчатку.
– На войне не бывает героев. Запомни это.
На них уже оглядывались прохожие, и Сэл отвернулся, уткнулся в кирпичную стену, чтобы ни они, ни брат не видели его лица.
– Ты ведь сам выбрал это, – негромко сказал подошедший сзади Най. – Сам принял решение. Почему я не могу поступить так же?
– Потому что ты еще не готов.
– Откуда тебе знать? Мы видимся раз в месяц, говорим ни о чем. Я не знаю, чем занимаешься ты, а ты не знаешь, что делаю я. Прости, братишка, но не тебе судить, к чему я готов.
Все равно однажды это случится…
Сэллер медленно развернулся и пристально посмотрел на брата. Тот говорил серьезно, не ерничал, не огрызался, как обычно. И, наверное, был прав – в последние годы они отдалились друг от друга, и, возможно, Най уже не тот безответственный юнец, которым он привык его считать.
– Я буду писать. Так часто, как только получится.
– Мы разберемся здесь немного и…
– Нет, – покачал головой Найар. – Если ты не считаешь меня полным ничтожеством, окажи услугу, не вздумай мчаться за мной, как заботливая мамочка. Кстати, маме скажи, что я не хотел ее расстраивать. Скажи, что мне предложили хорошее место в эльфийской столице: непыльная работенка, приличная оплата, питание за счет пригласившей стороны…
– Красавицы-эльфийки.
– Вот, ты меня понимаешь. Но об эльфийках – только отцу, мама не оценит.
Может, и хорошо, что он такой бесшабашный, подумалось Сэлу. Если смерть не достанет, жизнь еще не скоро сломает.
Но это не помешало ему, проводив брата, завалиться в кабак на окраине города, где никто его не знал, взять бутылку вина и слушать россказни беззубого старика, с чего-то принявшего его за приезжего, о том, какие великие герои водятся в сих краях. Услыхал много нового и о Маронской Волчице, и о Сумраке, и о каком-то Буревестнике… Бред, конечно, но людям нравится верить в эти небылицы. Взял еще бутылку, ополовинил, протер кулаком слезящийся глаз и замутненным рассудком осознал, что понятия не имеет, где находится. Хорошо, что старый болтун-пьянчуга вызвался за пару красненьких показать дом, где проживают легендарные маги.
Галла
Увы, праздновать победу было рано. Война не закончилась, она перешла на новую стадию. У империи хватало сил на то, чтобы взять Кармол в экономическую и политическую блокаду, и королевство оказалось отрезанным от всего мира. Это могло продолжаться долгие годы, столько, сколько нужно будет на то, чтобы страна, зависимая от внешних поставок пшеницы, угля и стали, ослабела и пришла в упадок. И тогда, если ему ничто не помешает, Истман предпримет новую попытку.
Так что назначенный на весел прием в Азгарском дворце был отнюдь не в честь нашей победы. Его величество Дистен, а с ним и весь Кармол, встречали особую гостью – впервые за долгие годы в Восточные земли прибыла владычица Леса, королева Аэрталь. И то, что нас пригласили в столицу именно к этому событию, воистину было величайшей честью.
Эльфийка производила впечатление. С первого взгляда и на всю жизнь. Стоило ей войти в огромный, торжественно украшенный зал, и внимание всех, находившихся тут, было всецело отдано ей. Померкли придворные дамы и блеск драгоценных камней на их холеных шейках, затихли ошеломленно мужчины. Нет, она не была красива – она была более чем красива. И все в ней было «более»: длинные, распущенные по плечам волосы, такого же, как у Гайли, серебристо-пепельного цвета более серебристыми, огромные, похожие на звездчатые сапфиры глаза более чем просто синие. А то, что читалось в глубине этих глаз, было чем-то более, чем мудрость. Она посмотрела на меня лишь мельком, но взгляд пробирал до костей.
