Забил барабан у шатра Телоха.
– Быстро! – прошипел обнаруживший себя за спиной евнуха Каб, правая рука Телоха. – Собирай баб, уходим.
– Куда? – не понял евнух и тут же осекся, потому как не имел права говорить ни с одним из даку. Но Каб не только не проткнул клинком тушу презренного служителя, но даже не ударил его. Оскалил клыки и прошипел:
– Две лиги вниз по течению. Барка там стоит для твоего табора. Через час должен быть там. А через неделю в Самсуме. Телох проредит твое хозяйство на месте. Чтобы все были готовы – чисты и без ссадин. Уж побеспокойся.
Евнух еще успел наслушаться сетований ордынцев, которые спешно скручивали шатры, о том, что поживы в Самсуме не будет, потому как тысячи Очила уж точно вычистили великий город, так что придется идти в Махру или Касаду. Хотя вроде бы Эбаббар равняется богатством с Самсумом? Неужели оставит его великий тан в небрежении? А то ведь Хонор, Утис и Фидента уж точно достанутся в разграбление гахам, кто бы они ни были! Видано ли, добычу, что в руки просилась, уступать неведомо кому?
Степные воины не были словоохотливы, но почти два месяца, проведенные на одном месте, расслабили их. «Ничего, – подумал евнух, меся сапогами из тонкой кожи зимнюю грязь низкого берега, – слетит один или два десятка голов с плеч, сразу подберутся и языки, и в глазах появится прозрачность и спокойствие. Хотя, интересно все же, куда направит войско Телох? И что за черная напасть стоит на севере, мешая идти орде напрямик?»
Женщины были загнаны в трюм под надзором младших евнухов, а их старшина остался на корме. Всю неделю кутался в теплое одеяло, тянул руки к жаровне и смотрел на темную воду, лишь раз в день спускался вниз, чтобы размяться, посечь толстым ремнем, который не рвет кожу, спины и ягодицы наложниц. Прошли прежние времена. Раньше евнух мог и головы лишиться, если хоть одна из жен великого тана пожалуется на него, даже на щипок упругой плоти, а теперь опасаться следовало недовольства Телоха из-за нерасторопности и шумливости несчастных. Хотя, какая может быть расторопность на пути к смерти? Или не недовольства следовало бояться, а холода? Того самого холода, который окатывал евнуха от взгляда Телоха и который он замечал в глазах даккитской принцессы? Каждый день она вставала с топчана, молча одергивала грубое платье, пряча багровые полосы на теле, послушно приближала лицо к тусклой масляной лампе. Евнух вглядывался в черные глаза, но не видел ни испуга, ни ненависти. Только холод, который заставлял его дрожать так же, как взгляд Телоха. Что у нее на уме, у этой тонкой и жилистой девчонки? Да что бы то ни было! Что она может сделать против зверя? Разве только разорваться на части не с визгом, а в гордом молчании?
…Самсум показался через неделю. Над холмами, над крепостными стенами, над окраинными улочками, убегающими от порта к ратуше, башням, храмам, стоял уже истлевающий дым. Вдоль берега теснились барки орды, многие из которых блестели свежим деревом. Рабы из чекеров и ханеев латали урон, нанесенный защитниками великого города. Самсум пал, и разноцветные шатры, заполняющие портовую площадь, были подобны ярким лентам, которыми украшают усыпальницу атеры, прежде чем придать мертвое тело пламени.
– Быстрее! – заорал мордастый манн-тысячник, едва барка притерлась к войлочным валкам, брошенным с пирса. – Магические башни пали только два часа назад, и Телох жаждет отпраздновать победу! Прямо там! Девок к нему! Быстро! Шатер после! Там уже ставят два шатра, и для девок, и для празднества!
Вот как раз этого евнух и не любил. Не терпел нарушения раз и навсегда заведенного порядка. Девок следовало омыть после дороги и уж хотя бы дать им оправиться. Но что толку их омывать, если от порта до площади с башнями было три или четыре лиги хода? Или меньше? Давно евнух не был в Самсуме. Еще мальчишкой бродил по его улицам, и уж конечно, тогда он еще не был евнухом.
– Ты слышишь меня?! – заорал еще громче манн.
– Слышу, – ответил евнух. – Но если Телох выразит неудовольствие, что его жены несвежи, я скажу, что виноват ты.
– Так… – оторопел манн.
– Десять минут, – скривил губы евнух. – Десять минут, и они будут готовы. У меня два котла с горячей водой. И есть во что закутать девчонок, чтобы холодный ветер с моря не просквозил их. Даже если для некоторых из них это будет последним омовением. А ты пока найди мне сорок лошадей. Только для меня и девок. Их тридцать девять. Лучших девок для самого великого тана. И никакой задержки…
…Они все сделали быстро. И не потому, что широкая плеть подрагивала в руках их надсмотрщика. Каждая знала, что ужасный конец неизбежен, но каждая надеялась на чудо, потому что только в этой надежде можно было укрыться от безумия. Неизвестно, какого чуда они ждали, уж во всяком случае не внезапного чувства, которое могло бы преобразить зверя, но каждый день среди тихих, наполненных животным страхом разговоров главной темой было одно – даку такие же люди, и им свойственно испытывать те же чувства, что и людям. Наложницы пересказывали друг другу сотни выдуманных историй о благородных даку, перебивали друг друга, заучивали сказки и уверялись в их подлинности, словно были их свидетелями. Поэтому и единственная среди них дакитка так заинтересовала прочих. К ней подступились в первый же день, окружили кольцом, и принцесса, поняв, что отмолчаться не удастся, окинула несчастных холодным взглядом и сказала, что знала многих даку, а у одного даже бывала в гостях. И что у того много детей дакитов, а жена его обычная женщина, руфка.
– Значит, можно, можно? – восхищенно зашептали страдалицы, но принцесса только помотала головой.
– Нет.
– Почему?
Они были готовы ее растерзать.
– Телох – не даку, – проговорила принцесса. – Он зверь в облике даку. Телох – это смерть.
– Правильно, – выговаривал ей евнух, охаживая принцессу ремнем в первый раз, – Телох – это смерть. А я – это боль. И придерживай язык, нечего болтать. Тут уши и у стен, и у шеста, и даже у шнура, что зашнуривает полог. Поняла?
Ничего не ответила принцесса, только одернула платье и на мгновение показала над нижней губой острия клыков.
– Ты угрожаешь мне? – задохнулся то ли от удивления, то ли от смеха евнух.
– Я убью тебя, – прошептала она чуть слышно. – Если выживу.
Он уже замахнулся, чтобы протянуть ремнем поперек скуластого лица, но сдержался. Последние слова остановили. Девчонка явно была готова к смерти. Ну, уж хотя бы с нею проблем не будет, не придется отпаивать успокаивающими травами и нести на усладу великого тана на плече. Эта пойдет сама.
– Не выживешь, – покачал он головой и, ловя лопатками странный холод, поползший вдоль позвоночника к усеченной плоти, отбросил ремень в сторону.
Теперь принцесса сидела на одной из лошадей и, несмотря на опаску евнуха, явно не собиралась совершать попытку к бегству. Она ехала навстречу собственной смерти. И держалась так, словно хотела запомнить собственную смерть навсегда.
– Не дрожишь? – окликнул принцессу евнух. – Как там тебя зовут? Эсокса Гиббер? Думаешь, Телох захочет породниться с правителями Даккиты?
– Зачем? – обратила она на евнуха холодный взгляд. – Зачем ему родниться с кем бы то ни было, если вся Анкида, вся Ки катится в пропасть? Теперь значение имеет не родство, а только смерть. Ты боишься смерти, евнух?
На мгновение ему показалось, что это не он ведет вместе с десятком ордынцев лакомых девок на растерзание в логово ужасного зверя, а она, вот эта хрупкая девчонка, направляет его к собственной смерти.
– Плетей, – прошипел евнух в бешенстве. – Плетей получишь столько, что сидеть не сможешь! Сегодня же, если Телох тебя не выберет!
– Выберет, – позволила она себе улыбнуться. Или даже не так. Она улыбнулась. Так легко, словно и не собиралась умирать ни сегодня, ни завтра, никогда. И холод снова прокатился по спине евнуха.
Магических башен на площади не было. Вместо них из камня торчали закопченные огрызки стен, пахло кровью, нечистотами и паленой человечиной. Разодранных на части, искалеченных тел было разбросано по площади больше, чем разлетевшихся камней из обрушившихся строений. Женщины негромко завыли.
– Тихо! – зарычал евнух, обернувшись, и повел обезумевший от страха отряд в сторону, огибая развалины и выбираясь к северной части площади, где уже стояли два огромных шатра. Телох высился между ними, и один из двух его помощников, уступающий ему ростом не более чем на ладонь, Каб тоже был здесь. И всюду, вокруг на лошадях, у костров, раненые и бодрые, уставшие и здоровые роились манны и даку, словно только что вышедшие из битвы, и те из шаманов, что выжили после взятия колдовских башен.
– На колени! – прошипел евнух, придерживая лошадь и сползая с нее в полусотне шагов от шатров. – На колени, мерзавки!
Зашелестели юбки и халаты, захрустел камень и лед под округлыми коленями. Негромкий вой затих, остекленел в глотках.
