Андроникус пристально смотрел на Луанду.
«И как ты предлагаешь доставить ко мне Тора?» – спросил он.
Луанда ожидала этого вопроса, и она сделала глубокий вдох, подготовившись.
«Они доверяют мне», – ответила она. – «Я МакГил. Я – член семьи. Я отправлю им сообщение о том, что я выступила посредником перемирия, что ты согласился сдаться, что Тор должен прибыть один, чтобы принять твою капитуляцию. Когда он придет, ты сможешь схватить его».
Андроникус рассматривал девушку.
«И почему они станут доверять такой предательнице, как ты?» – спросил он.
Луанда покраснела, оскорбленная его словами.
«Они поверят мне, потому что я являюсь членом семьи. И я не предательница. Кольцо мое по праву. Я первенец».
Андроникус покачал головой.
«Семье меньше всего можно доверять».
Луанда вызывающе сжала кулаки, чувствуя, что ее план ускользает.
«Они поверят мне», – сказала она. – «Потому что у них нет причин мне не доверять. И потому что они доверяют людям. И, более того, потому что в этом есть смысл – они, разумеется, поверят в твою капитуляцию. Кто будет думать иначе? Ты полностью окружен. Половина твоих людей уничтожена. Твоя капитуляция будет предсказуемой. Мое сообщение их не удивит».
«А когда Тор появится здесь», – сказал Андроникус. – «Как ты предлагаешь схватить его? Его, который, как ты говоришь, уничтожил половину моих людей?»
Луанда пожала плечами.
«Это не моя проблема. Я доставлю агнца на заклание. Я уверена, что у тебя есть свои собственные вероломные методы».
Андроникус осмотрел ее с ног до головы, и Луанда почувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она так сильно хотела стать королевой, что могла ощутить это. Даже больше, она хотела перещеголять свою младшую сестру. Была какая-то малая часть ее, которая испытывала жалость к сестре, но другая, большая часть чувствовала свои права и жалела ее саму. Луанда не могла себе представить жизнь в королевстве, где ее младшая сестра правит над ней, и если это означает предательство собственного народа, значит, так тому и быть. В конце концов, они заслужили это после того, что сделали с ней.
Луанда вздрогнула, когда Андроникус подошел ближе, протянул руку со своими длинными когтями и положил ее ей на плечо. Она почувствовала, как его тощие пальцы побежали по ее обнаженной коже, вверх и вниз по горлу.
«Король МакГил гордился бы своей дочерью», – сказал он. – «Да, на самом деле гордился бы».
Андроникус вздохнул.
«Я приму твое предложение. И ты получишь свое королевство».
Сердце Луанды билось так быстро, что все превратилось в размытое пятно, когда она открыла створки шатра. Сзади к ней подошли двое стражников, которые вывели ее. Следующим, что она помнила, было то, как она шла по двору в холодную ночь вместе с Бронсоном. Они быстро уходили прочь, обратно через лагерь, возвращаясь к своим лошадям.
«Что произошло?» – нетерпеливо спросил Бронсон.
Луанда шла быстро, ее сердце колотилось, пока она пыталась собраться с мыслями, стараясь придумать, как лучше объяснить это мужу. Она знала, что должна подобрать правильные слова, если хочет успешно манипулировать Бронсоном.
«Все прошло очень хорошо», – сказала Луанда, тщательно подбирая слова. – «Андроникус согласился сдаться».
Бронсон растерянно посмотрел на девушку.
«Я не могу в это поверить», – произнес он. – «Он согласился сдаться? Так просто?»
Луанда повернулась к Бронсону и призвала на помощь свое самое свирепое выражение лица и голос, отчаянно желая убедить его.
«Андроникусу не хватает людей», – холодно ответила она. – «На следующий день он будет мертв. Он был благодарен за шанс. Я была права, а ты ошибался. У него есть условия – его армии должно быть позволено покинуть Кольцо целой и невредимой. Он сам сдастся в плен, но только Тору – одному Тору. Он попросил нас немедленно доставить Тору наше предложение, прежде чем тот нападет на рассвете. Это наш шанс заключить мир, спасти жизни и вытеснить людей Андроникуса раз и навсегда».
Бронсон смотрел на нее во все глаза, и Луанда поняла, что он обдумывает ее слова. Он был умным, но не таким, как она, и его доверчивость была ей на руку.
«Что ж», – сказал он. – «Полагаю, это справедливое предложение. Все, что он просит, это чтобы его люди благополучно покинули Кольцо. Как ты говоришь, это сохранит жизни многим людям с обеих сторон и освободит Кольцо. Это звучит разумно. Я не могу представить, чтобы Тор и Гвендолин не пожелали согласиться с этим. Ты хорошо послужила Кольцу. То, что бы сделала здесь, является самоотверженным. Ты спасла многие жизни, и твоя семья будет тобой гордиться. Ты была права, а я ошибался».
Луанда мысленно улыбнулась. Она обманула его.
«Тогда отправляйся», – поторопила она. – «Будь нашим посланником. Доставь сообщение Тору и остальным. Я буду ждать тебя здесь. Ты должен скакать всю ночь, и не останавливайся, пока не доставишь им хорошие новости. Судьба Кольца теперь в твоих руках».
Луанда ждала, полная надежды. Она знала, что Бронсон был по-рыцарски глупым, и когда она обратилась к его чувствам долга и чести, он стал слеп, чтобы рассуждать.
Бронсон торжественно кивнул, оседлал своего коня и пустился галопом в ночь.
Луанда ждала, пока его лошадь исчезнет во мраке, после чего девушка открыто улыбнулась.
Наконец-то, она будет Королевой.
Штеффен почувствовал, что его руки начали кровоточить, когда он стоял, толкая деревянный рычаг вместе с другими рабочими. Это был изнурительный труд, к которому он привык, и он помогал ему забыть о тревогах мира. Ему давали достаточно зерна и воды для того, чтобы выжить, он спал на полу как животное вместе с другими слугами. Это была не жизнь – это было существование. Вся оставшаяся жизнь, как это было когда-то, будет наполнена работой, болью и однообразием.
Но Штеффена это больше не волновало. Такое существование он влачил и в королевском замке, работая на короля МакГила в подвале, следя за огнем. Та жизнь тоже была суровой, то было самое настоящее растягивание всей его жизни, всей его семейной жизни, его родителей, которые так стыдились своего сына из-за его внешнего вида, которые били его и вышвырнули из дома. Вся жизнь Штеффена представляла собой длинную череду боли, издевательств и насмешек.
До тех пор, пока Штеффен не встретил Гвендолин. Она была единственным человеком в его жизни, который не смотрел на него как на уродливое существо, который на самом деле верил и заботился о нем. Время, которое Штеффен провел, защищая девушку, он считал самым значимым своей жизни. Впервые его жизнь обрела цель и смысл. На мгновение это заставило его поверить в то, что, может быть, он может быть чем-то большим, чем объектом ненависти, что, возможно, все ошибались и он, в конце концов, чего-то да стоит.
Когда Гвендолин вошла в Башню Утешения, и та дверь захлопнулась за ней, Штеффену показалось, что та дверь закрылась в его жизнь. Это вонзило кинжал в его сердце. Он уважал и даже понимал ее решение, но это был самый худший день в его жизни. Штеффен постоял и подождал возле Башни долгое время, надеясь на то, что Гвен передумает, что она выйдет к нему через те двери. Но они оставались закрытыми, словно гроб в его сердце.
Больше не имея ни направления, ни цели в жизни, Штеффен, побродив, пришел сюда, в эту небольшую деревню высоко на вершине холма. Он снова оглянулся через плечо, как делал со дня своего прибытия, на Башню Утешения, продолжая держать ее в поле зрения, надеясь, ожидая того, что он может увидеть, как Гвендолин выходит через те двери, что у него может появиться шанс вернуть себе прежнюю жизнь.
Но сколько Штеффен ни наблюдал, в башне не было никакой активности – никто не входил, никто не выходил ни днем, ни ночью.
Внезапно Штеффен услышал удар кнута и почувствовал резкую стреляющую боль в спине. Он понял, что его хозяин снова ударил его. Боль от удара кнута вырвала его из размышлений и заставила сконцентрироваться на своих обязанностях. Посмотрев по сторонам, Штеффен увидел, что он провернул больше зерна, чем любой другой из слуг, и его лицо залила краска. Это несправедливо, что его снова ударили кнутом, в то время как другим ничего не доставалось.
«Работай усерднее, тварь, или я брошу тебя собакам!» – рявкнул хозяин Штеффену.
Вокруг него разразился смех, когда другие рабочие обернулись и начали насмехаться над ним, пародируя его сгорбленное тело. Штеффен отвел глаза в сторону, заставляя себя сохранять спокойствие. Он получал и худшее обращение, чем могли выдать эти провинциальные жители. По крайней мере, боль и унижение отвлекали его от мыслей о Гвендолин, от мечтаний о жизни, которая была бы слишком великой для него.
Зазвонили колокола, наполняя звуками небольшую деревню, и все рабочие остановились, обернулись и посмотрели в другую сторону. Колокола срочно звонили снова и снова, и сельские жители начали толпиться в центре села, глядя вверх на звонаря.
