Луис ничего не ответил на это. Услышав о ворожеях, он снова вспомнил об угрозе, нависшей над уличными гадателями.
– Я хочу просить тебя о милости, госпожа.
– Ты, который сам закрыт для просьб?
– Логофет Исайя говорил, что собирается истребить всех уличных предсказателей и продавцов амулетов. Я прошу тебя, не дай такому случиться.
– Я же придворная дама, а не чиновник. Чем я могу помочь?
Луис вспомнил, как Стилиана отпустила Исайю одним взмахом руки. Он знал, что ей многое подвластно.
– Мне показалось, ты могла бы… – он подыскивал верное слово, – переговорить с кем-нибудь.
– Почему бы тебе не попросить своего господина, моего брата? Впрочем, наверное, не стоит. Он не выносит чародеев.
– Несмотря на то, что его мать сама была ворожеей?
– Некоторые сказали бы, что именно поэтому. Наша мать, между прочим, давно умерла. И не обращай внимания на нелепые слухи, какие ходят о ее смерти, – она погибла из-за своего поклонения демонам. Искала под землей оракулы, как говорят. Все слухи о том, что к ее смерти причастен мой брат, всего лишь слухи. Очередной вздор, какой мелют ведьмы и прорицатели. Умные люди пропускают их слова мимо ушей. Не хочешь ли еще вина? Ну же, выпей. Ты едва пригубил свой бокал.
Луис отхлебнул вина. Ему пришлось сделать это – во рту совсем пересохло.
– Чего только не болтают о моем брате. А он всегда был против расследования, чтобы люди не подумали, будто его всерьез заботят глупые базарные сплетни.
Луис сглотнул комок в горле. Значит, начальника священных покоев вынудили взять его на службу. Ладно.
– Какие сплетни?
– Те, что неизменно циркулируют вокруг людей, быстро достигших высокого положения. Народ не в силах поверить, что человек поднялся благодаря собственным способностям. Всегда находится кто-нибудь, кто подозревает тебя в нечистоплотности. Половину подобных домыслов распространяют враги, половину – идиоты. Мой брат и император сотрудничают к обоюдной выгоде. Начальник священных покоев – святой и преданный человек. Это любой подтвердит.
– Я понимаю.
– Конечно, можно утверждать, что они с императором свергли ведьму, чтобы самим обрести власть. Тебе же известно, что дражайшая матушка нашего императора, Феофания, сохранила за собой трон через своего любовника, бывшего императора Иоанна. А потом по милости Господней – разумеется, это был Господь, кто же еще? – Иоанн внезапно заболел и умер.
Она улыбнулась Луису и отхлебнула воды.
– Просто огромная удача, что эта смерть положила конец ожесточенной распре между начальником священных покоев и Василием с одной стороны и императором Иоанном с другой. Нет никакого сомнения, что смерть была естественной. Ну, разумеется, естественной! Народ чего только не болтал, даже что Василий с препозитом продали душу дьяволу и вот теперь расплачиваются. Полная чушь, конечно.
Госпожа Стилиана снова улыбнулась.
– Подозреваю, тебе подсказали, что начинать расследование надо с чужестранцев.
– Да.
– Блестящая мысль. Наверняка за происходящим стоит кто-то из них. Хотя здесь не было чужаков, когда Василия поразила болезнь. Я не сомневаюсь, что ты обязательно выяснишь, как варягам удалось устроить так, чтобы болезнь проявилась за пять лет до их прихода. Многие влиятельные люди при дворе станут спать спокойнее, когда будет выдвинуто обвинение.
– Да. – Луис ощущал себя марионеткой, которая до сих пор пребывала в уверенности, будто действует по собственной воле, но вдруг до нее дошло, для чего нужны все эти веревочки.
Госпожа Стилиана придвинулась ближе и заговорила едва слышно:
– Потому что если окажется, что и комета, и смерть мятежника, и плачевное состояние здоровья императора дело рук кого-то из придворных… Только представь, что отдали бы за подобные сведения враги этих людей. Подумай, какого положения, каких привилегий добьется ученый, который предоставит доказательства.
Луис лишился дара речи. Он понятия не имел, что ему делать со всем услышанным, он не знал, как ему выжить, оказавшись между двух огней: начальником и его сестрой.
Беатрис смотрела на Стилиану, но при этом мимо нее, как будто даже не пытаясь вникать в то, что говорит госпожа ее мужу.
– Будь осторожен, – продолжала Стилиана вполголоса. – Много глаз следит за тобой, но в моем лице ты имеешь могущественного покровителя. Скоро придет время, схоластик, когда тебе придется научиться отличать врагов от друзей. Уже поговаривают о том, возможен ли брак между ученым и благородной дамой. Был ли ее отец рад такому союзу? Выбирай осторожно и с умом.
Луис склонил голову.
Стилиана откинулась на спинку дивана.
– Ну, мои дорогие, я и без того задержала вас. Госпожа Беатрис, жду тебя на следующей неделе, обязательно заходи. У меня собирается небольшой кружок, мы читаем Библию – самое подходящее место, чтобы узнать все дворцовые сплетни.
Беатрис поблагодарила госпожу. Луис поднялся, не зная, куда девать свой бокал. Беатрис забрала его и поставила на маленький столик. Затем повела его к выходу. Евнух распахнул перед ними двери, и супруги вышли. Их слуга ждал снаружи.
Луис не знал пока, как ему спастись от всех опасностей, надвигающихся на него. Поэтому сосредоточился на мысли, насколько неловко ощущает себя в высшем обществе. Он не хотел, чтобы Беатрис заметила, как сильно он напуган.
– Прости, я чуть не опозорил тебя, – заговорил он на франкском наречии. – Я не привык к дворцовому этикету.
– Вовсе ты меня не опозорил, – ответила Беатрис на том же языке. – У них тут приняты нелепейшие церемонии. Специально, чтобы смутить нормального человека, именно для этого они и придуманы.
– Не понимаю…
– Они заставляют тех, кто допущен, ощущать себя особенными, а тех, кто не допущен – ущербными. Весьма изощренный способ унижения. А послушать ее завуалированные угрозы и «тонкие» намеки! Такое поведение просто недопустимо, и я удивлена, что она так разоткровенничалась.
– Мы в опасности, – сказал он.
– Любой придворный всегда в опасности, – сказала Беатрис. – Это цена, которую приходится платить за большие возможности. Проводи нас в наши комнаты, – велела она евнуху, снова переходя на греческий.
Они двинулись в обратный путь по коридорам, останавливаясь, чтобы обменяться официальными приветствиями и паролями со стражниками, стоявшими у каждой двери. Луис уже успел устать от всего этого. Даже для бывшего монаха, вся жизнь которого была пронизана обрядами, правила византийского двора казались тяжкими и бессмысленными.
Они добрались до своих дверей и вошли. Луис тотчас заметил, что все его бумаги и книги исчезли.
– Ты прибирался в комнатах? – спросил он слугу.
– Нет, господин. – Луису показалось, что слуга как-то не особенно переживает из-за вторжения воров. Он уже хотел накричать на него, потребовать ответа, как он допустил такое безобразие, однако, раскрыв рот, тут же потерял нить рассуждений и вместо того принялся выяснять, что именно пропало.
– Что-нибудь ценное украли? – спросил Луис. Беатрис подошла к небольшому сундуку у кровати. Замок был взломан.
– Мои кольца на месте, – сказала она.
Луис в изнеможении привалился к стене. Тот, кто забрал его бумаги, даже не удосужился инсценировать ограбление. Беатрис в задумчивости опустилась на кровать. Луис подумал, а что в подобной ситуации сделал бы ее отец? Он перехватил бы у противника инициативу. Но как именно? У него зародилась одна идея.
– Нас слишком долго трепали враждебные вихри. Настала пора нам самим устроить бурю.
– Что ты хочешь предпринять?
– Я же квестор начальника священных покоев, которому поручено провести расследование, – объявил Луис, – вот я и проведу расследование, я выдвину обвинения и посмотрю, чего можно добиться угрозами там, где бессильны уговоры.
Глава семнадцатая Вала[15]
Болли Болисон сидел на берегу моря, глядя на темный горизонт. У него за спиной раскинулся палаточный город, над которым хлопали на ветру знамена с волками и воронами. Никогда в жизни он не видел подобной картины: сверкающий черный океан, небо оттенка железа и серебристо-голубой воздух.
Собаки в лагере будто взбесились, они непрерывно лаяли и рычали на падающий снег. Над морем парили две чайки, они громко переругивались, скандалили, как будто споря, что сейчас: день или ночь. Где-то рядом заходился в плаче ребенок, и никто не успокаивал его.
– Неужели это оно, вала?
– Не называй меня так.
Женщина, сидевшая рядом с ним, была не молода, но в слабом голубоватом свете казалась удивительно красивой.
– Но ведь это правда. Я не знаю никого мудрее тебя.
– Я не владею даром, Болли. Это у твоей матери руны жили в душе, а у меня нет.
– Но ты же видишь.
– Только чужими глазами. Хотя это правда, я вижу.
– Возможно, это и есть конец, то, что творится здесь?
– Не знаю, Болли.
Женщина повернулась к нему, и оказалось, что правая половина ее лица ужасно изуродована. Это был шрам от ожога – ни нож, ни меч не способны так изувечить кожу.
