Но чувство это было фальшивым. Продиктованным представлением о том, как оно должно быть в моем положении.
– Теперь у тебя прямой путь к успеху, – сказал Исмал, поднявшись ко мне в тренировочный зал на следующее же утро после того, как всех нас увезли из столицы обратно в замок. – Даже если ты не удержишься в числе императорских бойцов.
– А что требуется, чтоб удержаться в их числе?
– Только желание его величества. Он редко оставляет у себя на длительный срок чужаков, но такое случается. – Мастер оглядел меня с сомнением. – Правда, для того, чтоб император пожелал видеть тебя среди своих постоянных бойцов, тебе следует намного лучше на учиться владеть мечом. Пока ты им не владеешь никак.
А чуть позднее в залу спустилась девушка, имя которой, несмотря на его экзотичность, я запомнил с первого раза. Именно с нею я бился в последний раз. Оэфия и как-то там дальше. На этот раз она была одета не в тонкий кожаный доспех, а в свободную рубашку и широкие брюки, похожие на штаны-афгани. Так одевались женщины гладиаторы для тренировок, это я уже знал.
– Привет, Серт, – она подняла руку.
– Привет, Оэфия.
– Паль.
– Это твоя фамилия?
– Фамилия? – Она рассмеялась. – Я же не из благородных, откуда у меня фамильное имя. Паль – прозвище. Так же, как и Серт… Ты чужой тут, да?
– Да, меньше трех месяцев здесь.
– Не откажешься от спарринга?
– Без проблем. – Я смотрел, как она выбирает учебное оружие на стойках у стены. – У тебя были какие-то неприятности из-за проигрыша?
– Нет. – Она обернулась в удивлении. – Я же жива, сам видишь.
– Ну мало ли, как у вас бывает.
– У нас бывает очень просто. Или ты труп – или тебе повезло.
– Но ты здорово мне уступила.
– Мда. – Выбрав меч, Оэфия оценивающе оглядела меня. – Мне и в голову не могло прийти, что ты такой изворотливый. Не зря тебя так зовут.
– Не изворотливый я. Просто жизнелюбивый. – И тоже выбрал меч, поняв, что она хочет вполне традиционной схватки.
– Все мы здесь жизнелюбивы. Это не ответ. Кстати, что у тебя за техника?
– Самбо. Самооборона без оружия.
– Оно и видно… Ну что ж… Начнем?
Девушка поплыла боком, словно лебедушка, вознамерившаяся удивить публику своим необычным умением. Я «подхватил» ее прием – и поплатился за это следование чужой задумке. Удар она нанесла из такого положения и так стремительно, что отреагировать я не успел. Отреагировали ребра слева, к счастью, не то, что было повреждено, однако и тут боль ударила в загривок. Когда же она отпустила, оказалось, что меча у меня в руке нет, а кончик ее клинка – у моей груди, где-то напротив сердца.
Оэфия, сдвинув брови, посмотрела на меня.
– Ну, подбирай. – Она кивнула в ту сторону, где валялся мой меч. – Давай попробуем с твоим почином. Атакуй.
Атаковал. Чуть менее, чем неуспешно. Меч, нацеленный на укол, рванул влево, словно живой, потом к земле. Рывок был мощный и неожиданный. Я не последовал за ним лишь потому, что в шею мне уперся чужой клинок. Счастье, что деревянный и не по кадыку.
– Твою мать… – прохрипел я.
Девушка опустила руку с учебным оружием.
– Черт побери, – проговорила она медленно. – Ты что – вообще мечом не владеешь?
– До появления в этом мире меч в руки не брал. Два месяца уже тренируюсь.
– Э-э… Гхм… Два месяца? Большинство из нас начинает учиться владению мечом в возрасте трех-пяти лет. Самое позднее – шести… Это что-то невероятное! То есть человек, едва знающий, что такое меч, сумел одержать победу в схватке с элитным бойцом? Я с девяти лет на арене… Отдаю должное и восхищаюсь, ты просто молодец. Но, как я поняла, расспросив Исмала, в твоих планах – остаться в числе императорских гладиаторов?
– Вообще-то хотел бы.
– И как ты себе это представляешь? Да, верю, раз-другой ты выедешь на необычности своей техники, эффекте неожиданности и своей удачливости, однако, прости, это все не будет тебя выручать до бесконечности. До сей поры ты, как понимаю, в основном сталкивался с другими такими же чужаками, как и сам. Но теперь чаще будешь встречаться в бою с противниками намного серьезнее, чем предыдущие. Ты сможешь научиться сносно владеть мечом, но гладиаторы высшей марки дерутся намного лучше, чем сносно.
– Это я уже понял.
– Тебе поразительно везет, раз ты до сих пор жив, и поэтому я готова поверить, что из тебя может получиться гладиатор. Но стоит ли тебе рваться именно в элиту, причем сразу? Если император отправит тебя прочь, может, оно и к лучшему?
– Сначала надо хотя бы добиться, чтоб отправил. Но по сути-то – насколько это вероятно?
– Вероятно. Вполне. Нужно лишь дожить до этого. – Она позволила себе улыбнуться. – До этого многие доживают – верь в лучшее. Ты удачлив.
– Твои слова да Богу в уши. Но, откровенно говоря, мне намного больше хотелось бы стать бойцом из тех, чей бой смотрят уже больше ради техники, чем ради крови.
– Для тебя этот путь намного более рискованный, чем любой другой. Выступать в клубах и на второстепенных аренах спокойнее – там тебе мастера меча вряд ли попадутся.
– Кхм… Я уже успел понять, что выступления во второстепенных клубах, в общих мясорубках – это издевательство над удачей.
Она ответила долгим взглядом.
– Думаешь, для тебя выжить в поединке с бойцом высшего класса, догадывающимся о твоих штучках, будет проще, чем в общей схватке?
И, развернувшись, ушла, не стала дожидаться ответа. Я же, потирая горло, по которому пришлось крепко, даже уже не был уверен, что смогу быстро отыскать ответ. То ли меня раньше в основном ставили против таких же, как я, непрофессиональных гладиаторов, то ли… В любом случае первое – вернее.
Так что мне делать теперь?
Я задался вновь этим вопросом через пару дней, после того как в поединке на небольшой «домашней» арене в особняке одного из приближенных императора мне разворотили плечо. Когда противник выдернул оружие из моего тела, и кровь хлынула потоком, девятилетняя дочка хозяина особняка, для которой (и ее друзей соответствующего возраста в придачу), собственно, было затеяно представление, громко вскрикнула:
– Пусть его немедленно перевяжут! Пусть вылечат! – И прижала крохотные ручки к чистому розовому личику.
Слуги и врач, тоже ждавший наготове, кинулись ко мне с грохотом. Я, оцепенело наблюдая, с какой дикой скоростью вокруг меня растет темная глянцевая лужа, уже мысленно решил, что спасти меня не успеют. И лишь когда после пары прикосновений руки врача, вооруженной каким-то светящимся камушком на цепочке, поток иссяк, я с нежностью подумал о юном создании, пока еще жалостливом и способном сочувствовать.
Судя по тем развлечениям, к которым ее приучает отец, она очень скоро станет такой же сукой, как та же наложница императора, например. И тоже будет с удовольствием смотреть на чужую смерть. Но пока – это милое чувствительное создание, и она позволила оставить меня в живых. Спасибо ей за это.
– Эй, ты еще не отключился? – вполголоса полюбопытствовал врач.
– А должен бы?
– Нет. Терпи. Сейчас.
Меня подняли и понесли. Реальность воспринималась уже не совсем четко, однако хватало сил, чтоб осознавать – все намного лучше, чем могло быть, хотя бы потому, что я пока еще жив. И на следующий день, когда, поднявшись не без усилий, но успешно, я выполнял команды врача и рассматривал его сосредоточенное, довольное лицо, подумал о невеселом. Помимо всего прочего вспоминалась реакция зрителей. Их, взрослых, было там немного, но презрительные возгласы с той стороны я услышал.
Вот-вот, когда боец несколько дней до того выигрывает, он всем хорош. Стоит ему проиграть, он уже заслуживает презрительных замечаний, хотя за прошедшие дни ничуть не изменился.
Боец в зените лишь до тех пор, пока не проиграл.
Исмал заглянул ко мне только на следующий день, ближе к вечеру, уточнил, что сказал врач по поводу тренировок.
– Ничего определенного. Пара дней покоя, потом – потихоньку начинать… Не представляю, каким образом местные медики умудряются так быстро справляться с серьезными травмами.
– Естественно, поскольку не имеешь представления о магии. Но это и неважно. – Взгляд мастера стал настороженным, оценивающим. – Что скажешь теперь?
– По поводу чего?
– Если мне и есть смысл что-либо обсуждать с тобой, так это вопросы твоих бойцовых качеств, выступлений и подробности тренировок. Или твоего отношения к первому, второму и третьему.
– Тебе интересно мое отношение? И что же ты рассчитываешь услышать в ответ?
– Правду, Серт, правду.
Желание сказать все от души, не сдерживаясь, стало сильнее, чем здравый смысл, нашептывающий вести себя привычно, внешне корректно и скрытно. Да и какая разница – он ведь сам приглашал к откровенности, чем не повод разрядиться в настоящей вспышке? Так пусть хоть подавится своей правдой!
