Помедлив, я поклонился тоже. Не стоило выделяться из общей массы.
Правитель сюда, само собой, вошел не один, в сопровождении целого облака мужчин и женщин, разодетых с пышностью декоративных птиц, но они воспринимались именно как облако – неощутимое, чересчур податливое, чтоб обращать на него внимание. Не император терялся на этом фоне – а они пропадали из виду рядом с императором. И в этом вряд ли можно было прочесть только его силу, как человека и как правителя, но и их способность быть только тенью от подобострастия.
Его величество обвел присутствующих взглядом – у него это получалось медленно и потому как-то особенно значительно. Малоподвижное лицо и осанка вызывали ассоциации со статуями богов в давно заброшенном скальном святилище, величественных и грозных, давно забытых, но все еще могущественных. Глядя на него, без труда удавалось поверить, что власть его в этом мире поистине беспредельна, никакие соображения вроде закона или морали ее совершенно не ограничивают.
Посмотрел он и на меня. Оценивающе.
– Я тебя помню, – с холодком отметил он. Голос у мужика звучал мрачновато. – Ты дважды выступал на последнем празднике.
– Да.
– Интересная техника. Своеобразная и непредсказуемая. – Правитель оглянулся на Хунайда. – Я снова хочу видеть его поединок с Оэфией. Скажем, завтра. Посмотрим, каков будет результат на этот раз.
– Как прикажет его величество.
– Аршум? Будешь биться завтра со своим учителем. После Серта и Паль.
– Да, ваше величество.
– Хунайд, хочу побеседовать с Исмалом. – И император направился ко входу в соседний тренировочный зал. Старший помощник мастера затрусил следом, корректно расталкивая сопровождающих.
– Он тут редко появляется, – тихо пояснил Аршум, когда цветастое облако свиты втянулось в арку. – Тебе, похоже, предстоит суровое испытание. Мне-то больше повезло…
– Тебя уже заставляли биться с учителем?
– Да, разок. Его величеству в прошлый раз понравилось, как мастер задал мне трепку. Видимо, снова хочет поржать. А от тебя Паль не оставит мокрого места. Сам понимаешь: изрядная обида для любого опытного знаменитого бойца – проиграть новичку. Уж она отыграется.
– Что – ущерб репутации?
– Хуже. Для любого гладиатора проигрыш – это вполне вероятно смерть. Для нее то, что она ощущала в последние секунды боя, – чрезвычайно неприятно и к тому же непривычно. Унизительно. Ты должен понимать.
Я лишь хмыкнул в ответ и пошел тренироваться. Собственное спокойствие изумляло меня – ни единой мысли, что Оэфия может от раздражения прикончить меня. От нее это не потребует слишком больших усилий, если возникнет подобное желание. Однако оба раза гладиаторша не делала попыток прикончить меня, и злобы, ожесточения я в ней не почувствовал. Может быть, причина здесь была именно во внутренней ее уверенности.
До самого вечера, да и утром тоже, я пребывал в состоянии полнейшего душевного равновесия. Не отказался и от медитации, которую мне в резком приказном порядке порекомендовал Хунайд, бледный и насупленный. Можно было подумать, что император или Исмал устроили ему головомойку, и это заставило напористого, грубого, решительного человека ненадолго превратиться в угрюмого молчуна.
Впервые за все время пребывания здесь не ко мне подошли сообщить какие-то сведения о предстоящем бое, а я подошел уточнить.
– Где я буду драться?
– Здесь, в замке, раз император пока здесь. – Помощник мастера посмотрел на меня ожесточенно. – Торопишься сыграть на свою жизнь? За этим дело не станет.
– И что я тебе должен ответить? Моя бы воля, ноги б моей в этом мире не было. Ах, как я тороплюсь с кем-нибудь подраться!
– Похами мне, похами… Нет, ну правильно вообще-то, мне следовало тебе до обеда все растолковать. Не знаю, в общем, что когда будет. Его величество сейчас принимает целый косяк чиновников, если не успеет все вопросы с ними решить до ужина, наверняка даже и не вспомнит о зрелищах. Не до того.
– Ладно, мне-то какая разница. А что, императорские гладиаторы так и вынуждены дежурить за дверью, гадая, позовут или нет?
– Не только гладиаторы. Все, кто чужую жизнь и чужие судьбы держит на ладони, сам перед кем-то отвечает. И чем больше ответственности, тем больше тягот. Такова жизнь. Тебе-то что за печаль? Жди себе. Время на то, чтоб одеться и вооружиться, тебе всяко дадут.
В какую-то минуту я даже понадеялся на то, что у его величества действительно не дойдут до меня руки. Правда, эти надежды прожили недолго. Ровно до того момента, когда ко мне в комнату заглянул парнишка в коричневом – слуга, хоть и не только, раз ему дали такое серьезное, даже в чем-то почетное поручение.
– Тебя зовут. Тебя и Аршума. Пора.
– Бой все-таки будет?
– Именно так. Не забудь оружие.
– Шутку понял! – крикнул я вслед, но вряд ли меня услышали.
Всех закутков этого замка я не знал и не мог знать – гладиаторов пускали далеко не везде, но с башни, куда подняться было можно, я видел и несколько двориков в зелени и розах, и какие-то обширные террасы, и мебель на плоских крышах. Теперь меня и Аршума вели в сторону донжона, туда, где начиналась жилая замковая часть. Наверное, где-то «в тех краях» может скрываться и крохотный стадиончик. Места хватит с лихвой.
Стадиончика не оказалось – просто дворик, опоясанный двумя ступенями террас, где могли рассесться гости. Плющ оплетал балюстраду нижней части, изящные лестницы вели сверху вниз, и все выглядело так умиротворенно, по-домашнему, что нелегко было проникнуться мыслью, насколько все серьезно. Почему-то именно здесь, в этом тихом семейном дворике, а не в пиршественной зале, личных покоях и даже в спальне, совершенно не хотелось настраиваться на смертный бой.
Но приходилось. Оэфия уже была здесь, она, держа в пальцах стеклянный бокал с чем-то зеленоватым, разговаривала о чем-то, улыбаясь, с офицером в местной странной форме и мне махнула радушно. Император беседовал о чем-то с женщиной, которую я уже видел однажды в главной ложе на празднике, но явно не из числа его наложниц, не та манера держаться. Та самая, что дала мне знак оставить в покое противника, коль скоро его величество отвлекся, и ему не до нас. Женщина с неприятным жестким взглядом – в первый раз, с большого-то расстояния, я взгляд, само собой, не разглядел. Малоприятный взгляд, как и она сама – тоже.
– Готовьтесь, – велел нам император, едва прервав беседу с женщиной. И, уже обращаясь к ней, уточнил: – Это срочно или ждет завтрашнего дня?
– Ждет.
– Если хочешь, останься, посмотри бой.
– Благодарю, у меня еще одно совещание. – Она коротко поклонилась правителю, кивнула офицеру, с которым беседовала Оэфия, и, не удостоив гладиаторов даже взгляда, вышла.
Теперь своим вниманием его величество мимолетно одарил жмущуюся неподалеку от него девчонку такой поразительной, неправдоподобной красоты, что в ее сторону я даже не рисковал смотреть – возьмешь да и прилипнешь взглядом, и что тогда делать? Она, юная до безобразия, почти так же, как и красивая, смотрела на императора с подобострастным обожанием. Да уж, такие смотрят снизу вверх и с исходно подразумевающимся обожанием только на людей, облеченных космической властью, простым смертным не добиться подобного счастья.
Оэфия подмигнула мне, снимая с пальцев кольца… Ого, сколько их у нее! Еще и браслеты… Меч она неторопливо вынула из ножен, отложила последние на столик у фонтана, прилепившегося к основанию террасы. Развела руками, мол, ну что, когда будешь готов?
Если в этот миг меня и накрыло осознание того, что смерть, быть может, близка, и никто, совершенно никто меня от нее сейчас не гарантирует, то усилие воли изгнало его. Ни к чему. За те несколько раз, что мне приходилось вступать в бой, это ощущение уже стало привычным, а потому несколько приелось. Притупилось. Человек способен, пожалуй, привыкнуть к чему угодно, чем я не доказательство? Пожалуй, я был даже рад этому спокойствию и равнодушию. Дай мне, Боже, если придется, и умереть столь же безмятежно.
Начало поединка не принесло никаких неожиданностей. Девушка не спешила укокошить меня, однако на этот раз вела себя во много раз внимательнее и серьезнее, чем на ежегодных играх. Теперь она представляла себе приблизительно, на что я способен, и это давало ей двойное преимущество… Хотя стоило помнить, что тогда я показал не все, что хранил в запасе. И – самое главное – вел себя так, что в целом гладиаторша оценила это положительно. А значит, я для нее не стал врагом – просто противник. Это всего лишь работа, не более того.
Мы снова с ней существовали как бы в отдельном пространстве, где не было ни зрителей, ни стола, который сейчас слуги накрывали закусками и напитками на все вкусы, ни охраны, присматривавшей, чтоб гладиаторы занимались только друг другом… Впрочем, похоже, местные не верили, что бойцы могут перенести агрессию на кого-либо кроме назначенного противника, но правила есть правила. А почетная стража правителя – это уж само собой.
