– Считается, будто гринторпские феи водятся в парке, – сердито заметила Эмили, глядя в пространство. – Очень спорное утверждение!
– Именно там они и водятся, – авторитетно заверила Гвиневра, спикировав на подоконник. – Никак не возьмут в толк, дурёхи, что зимой в школе гораздо комфортнее. Тепло, уютно, множество культурных развлечений…
Тут Эмили явно хотела вставить что-то ядовитое, но не успела. В дверь постучал «посланец».
– Коллеги! – в голосе профессора Инджерсолла звенело горькое отчаяние. – Нет нужды объяснять, по какому поводу мы с вами сегодня собрались. То, что произошло утром… – он запнулся – Ах, нет сил говорить! Давайте сразу к делу.
«Вот правильно», – подумал Веттели, он не любил долгих и красивых речей, и был рад, что в Гринторпе ими не увлекаются.
– Итак, снова случилось непоправимое. И если первое происшествие было расценено как несчастный случай, притом, скорее всего, ошибочно, то второе однозначно определено как убийство, жестокое и хладнокровное.
Гробовое молчание повисло в зале, похоже, для большинства присутствующих слова профессора стали новостью. Неужели они до сих пор питали какие-то иллюзии?
А Инджерсолл продолжал сурово.
– Простите, что вынужден вам это сказать, но таковы сегодняшние реалии. Убийца среди нас, коллеги. Это либо один из сотрудников школы, либо кто-то из близкого к ней окружения. Под подозрением каждый взрослый человек, каждый из вас, и я в том числе. Надёжного алиби, по заключению полиции, нет ни у кого.
Нет и уверенность, что сегодняшнее убийство было последним. Поэтому мы должны сделать всё возможное, чтобы обезопасить в дальнейшем наших воспитанников. Я, как директор Гринторпской школы, считаю необходимым пойти на крайние меры. С завтрашнего дня и до окончания расследования будут объявлены внеочередные каникулы, и все воспитанники будут распущены по домам. Сотрудникам школы наоборот, не рекомендуется покидать Гринторп без уведомления полиции. Пока ещё только «не рекомендуется». Но я надеюсь, что каждый из вас понимает всю меру ответственности, что на нас легла, и не станет осложнять работу полиции необдуманными действиями.
Молчание стало ещё тяжелее, к такому заявлению учителя не были готовы. Трудно сказать, о чём думал каждый из них в этот момент, а что касается Веттели, так ему стоило большого труда сдержать неделикатно-радостный возглас. Идею с внеплановыми каникулами он счёл великолепной, и даже бессовестно возмечтал, чтобы расследование тянулось как можно дольше.
К сожалению, не все были с ними согласны.
– Погодите, погодите, господин директор, – до отвращения знакомый голос раздался вдруг из дальнего угла. Оказывается, инспектор Поттинджер тоже присутствовал на собрании, сидел за развесистой пальмой в кадке, поэтому Веттели его и не заметил. Сама пальма принадлежала, конечно же, Киту Мармадюку Харрису, о чём свидетельствовала маленькая вывеска, сделанная его красивым округлым почерком: «Коллеги, убедительная просьба, листья руками не трогать и ствол не ощипывать. К.М.Х.» Судя по тому, что вышедший вперёд инспектор машинально катал что-то в пальцах, он всё это время именно ощипывал ствол, сдирая с него коричневые волоконца.
– Что значит, «дети будут распущены по домам?» А если убийца среди них? Кто вам сказал, что под подозрением только сотрудники? Я же, кажется, ясно и чётко выразился «под подозрением вся школа».
И без того бледное лицо профессора сделалось совсем зелёным.
– Да, но я не думал, что это касается детей! Это же просто абсурд! Ребёнок не может быть убийцей!
– Кто вам такое сказал? – стоял на своём сыщик. – Уж поверьте моему богатому опыту, из детей, при желании, получаются отменные преступники! А уж в вашей-то школе и вовсе не разберёшь, где учитель, где ученик…
«В мой огород камень» – усмехнулся про себя Веттели.
– … и выглядят они как сущие головорезы! С таким столкнёшься в тёмном переулке…
«А вот это уже не про меня. Это он, скорее всего, встретил Робина Гордона-младшего, и тот его впечатлил».
Робин Гордон-младший не мог не впечатлить. Парню исполнилось шестнадцать лет, характер у него был смирный, как у ягнёнка, умом не блистал, но учился прилежно, кроме того, был единственным сыном Робина Гордона-старшего, барона, пожизненного аппеляционного пэра парламента. Но являясь столь респектабельной личностью, Робин Гордон-младший имел такую устрашающую внешность, будто отцом его был не член Палаты лордов, а какой-нибудь пещерный тролль с холодных берегов континентального севера. Так что в этом вопросе инспектора Поттинджера можно было понять.
Но директор Инджерсолл считал иначе. Он смерил оппонента убийственно-презрительным взглядом поверх очков, возразил холодно:
– Вы говорите ужасные вещи, господин полицейский. Да, в нашей школе случилось большое несчастье. Но это не даёт вам никакого права на высказывания, дискредитирующие наших учеников и учителей. Ваше дело – искать убийцу, а не навязывать нам свои болезненные суждения. И между прочим, полицейскому, способному испугаться ребёнка, встреченного в переулке, пусть даже тёмном, я посоветовал бы сменить место работы. Так было бы лучше и для его хрупкой нервной системы, и для общества, которое он призван защищать!
Профессор был великолепен. Будь это уместно, Веттели ему зааплодировал бы.
Да только беда в том, что в словах отвратительного Поттинджера было гораздо больше истины, чем хотелось бы…
…Очень странное и неприятное чувство – жарко и холодно одновременно. От палящего полуденного солнца не спасает даже плотная ткань палатки, дышать внутри положительно нечем. А снаружи ещё хуже, будто на раскалённой сковороде. Но даже эта страшная жара не способна унять озноб, холод рождается где-то внутри организма, заставляет его мелко дрожать и стучать зубами. Впору отправлять денщика за вторым одеялом – смех и грех. И вообще, дурацкая ситуация: полковой врач сам жив-здоров, но малярию вылечивать не умеет, только и способен, что давать хинин. Раз и навсегда от малярии избавлял гарнизонный маг, но он три недели назад был убит нелепейшим образом – собственно, только так и можно убить мага. Два огненных шара столкнулись в полёте. Шанс – один на миллион, но всё-таки случается иногда и такое. И как всегда происходит в подобных случаях, каждый заряд вернулся в свой фламер. Со всеми вытекающими последствиями для того, кто держит фламер в руках. В общем, маг умер. Новый застрял где-то в пути. В полку началась четырёхдневная малярия, старый, скудный запас хинина кончился, новый тоже застрял где-то в пути – вот и извольте радоваться, господин капитан, когда ещё доведётся замёрзнуть на обжигающей жаре?
Веттели завернулся в одеяло и тихо захныкал – мучиться предстояло ещё часов пять, не меньше. Хотелось заснуть – не удавалось. Не жизнь – казнь Такхеметская!
Но потом он всё-таки стал засыпать: в голове приятно поплыло, и трясти стало, кажется, поменьше. Показалось вдруг – то ли вспомнилось, то ли приснилось – будто он снова в Эрчестере, в школьном дворе, идёт по первому снегу, оставляя цепочку мокрых следов, а с неба медленно падают крупные белые хлопья, тают на рукавах его куртки. Куртка промокла, от этого немного холодно, но всё равно весело, потому что сейчас он войдёт в школу, поднимется в свой класс – а там все живы…
Вдруг дикий, нечеловеческий визг ворвался в эту призрачную идиллию, разнёс её вдребезги. От неожиданности Веттели даже вскочил, хотя только что не мог оторвать голову от подушки. Вокруг опять был ненавистный Такхемет, душная палатка, а шум доносился снаружи. Добрые боги, что же это может так невыносимо, погибельно визжать? Что за новая напасть? Стало жутко. Схватив риттер в правую руку и палаш в левую (много бы он сейчас, конечно, навоевал палашом!), Веттели выскочил наружу.
И сразу понял, что опасности никакой нет. Визжала не очередная атакующая нежить из богатого арсенала вражеских колдунов, а самый обычный человек. Мальчишка-туземец, сирота лет тринадцати-четырнадцати, недавно прибившийся к полевой кухне и выполняющий разные мелкие поручения за миску каши. Веттели узнал его по правой половине лица, левая же являла собой один багровый, распухший кровоподтёк, кажется, там уже и глаза не осталось. Мальчишку как щенка, за шкирку, держал капрал Барлоу, и не просто держал, а совал босыми ногами прямо в пламя костра – понятно, отчего тот так душераздирающе визжал и бился. Вот шайтан, что же это за живодёрство такое?
Тут капитан Веттели, по-хорошему, должен был заорать, чтобы озверевший капрал прекратил творить безобразие, но голос куда-то пропал, и вместо командного окрика получился какой-то полузадушенный писк, которого вообще никто не услышал.
Зато появился лейтенант Касперс – молодец! Вовремя!
