Зато появился лейтенант Касперс – молодец! Вовремя!
– Да что же ты творишь, скотина? – налетел, ребёнка отнял – тот кулём повалился на песок, закрыв голову руками в ожидании новых побоев. Потом обернулся к капралу, но заметил Веттели.
– Берти, ты совсем идиот? Зачем ты вылез… то есть, сэр, вы больны, напрасно вы встали, – это он вспомнил о младшем по званию, что не гоже подавать ему дурной пример столь вопиющим пренебрежением субординацией. Тоже, конечно, «вовремя».
– А! – махнул рукой Веттели, игнорируя и «идиота» и «сэра» – Вы и мёртвого поднимете. Что тут происходит, объяснит кто-нибудь?
– Ну? – Касперс сверкнул на капрала белыми, бешеными глазами. – Объясни господину капитану, за что ты измывался над ребёнком, ублюдок?
Барлоу в ответ нагло сплюнул сквозь зубы.
– А вы попридержите коней, господин лейтенант. Над ребёнком я измывался? Над этим, да? А вы подите, посмотрите. В крайнем шатре, где малярийные лежат. И в кухонном посмотрите тоже. Трупы там, господин лейтенант, десять штук, один к одному. Я этого поймал, когда он им, бесчувственным, глотки резал. И повара он сонным прикончил. Всё, нет у нас в роте повара, господа офицеры. Жрать-то что будем, а?
– Лейтенант, проверь, – тихо велел Веттели.
Касперс убежал, вернулся зелёный.
Лагерь загудел растревоженным ульем.
Вот оно, значит, как. Засланный оказался сирота. Бывает. А повара жалко. Ох, как жалко повара! Ленивый был, скотина, вороватый, выпивоха, но какие каши варил! И сироту прикормил, а тот его ножом по горлу…
Сирота корчился в песке.
– Расстрелять, – коротко велел Веттели.
Подошёл Касперс, обнял за плечи.
– Капитан, идём уже отсюда, ты же едва стоишь. Зачем вообще вставал, сами бы разобрались.
– Идем, – хорошо, что подошёл, поддержал – сил совсем не осталось, пришлось бы, пожалуй, уползать в палатку на четвереньках.
За спиной раздался выстрел.
Офицеры не обернулись.
– Хорошо, господин директор, – неприятно ухмыльнулся сыщик. – Не желаете слушать мои суждения – дело ваше. Но распускать воспитанников я вам запрещаю, у меня есть нужные полномочия.
– Послушайте! – потерял терпение бедный профессор. – Если вы так настаиваете, пусть старшеклассники останутся в школе. Но младших-то воспитанников мы можем отпустить? Неужели вы и их подозреваете в убийстве? Это же просто глупо! Бедный Мидоуз был рослым парнем, первокурсник просто не дотянулся бы до его глаза!
– Шило можно и метнуть, – угрюмо возразил Поттинджер.
– О-о-о! Добрые боги! – простонал профессор. – Девятилетний ребёнок неизвестно где добывает сапожное шило – мы в школе ничего подобного не держим – без всякой на то причины бросает в старшеклассника и с профессиональной меткостью попадает точно в глаз! Вы сами-то поверите в такую историю?
– Моё дело не верить, а проверять. Все ученики останутся в школе.
– А девочки?
– И девочки тоже.
Среди собравшихся начался возмущённый гул, и директор не стал призывать к порядку.
– Возмутительно!
– Бесчеловечно!
– …большой риск…
– …сущий абсурд!
– Жалобу в полицейское управление…
– … надо добиваться своего…
– Подождите, господа!
Это был голос Токслея.
– Послушайте! Всё это, конечно, ужасно. Но боюсь, господин полицейский прав.
– Что? Прав? Вы о чём, Фердинанд? – в возмущённом голосе Инджерсолла явственно слышалось: «Уж о вас-то я был лучшего мнения». Но Токслей выдержал гневный взгляд начальства, ответил очень спокойно.
– Я вот о чём. Разумеется, первокурсник, тем более, девочка, не мог совершить эти убийства. Не мог, если оставался самим собой. А если он был одержим? Мисс Брэннстоун, чисто теоретически, способен ребёнок, будучи одержимым, сотворить что-то подобное?
Ведьма тяжело поднялась с места, ответила мрачно, ни на кого не глядя.
– Одержимый мог и не такое сотворить. Бывали случаи… – она не стала продолжать.
– Но ведь это можно выяснить? Ведь одержимость как-то выявляется? – выкрикнул Гаффин истерически, похоже, он здорово перепугался.
– Можно, – согласилась Агата ещё мрачнее. – Но времени на это уйдёт немало, предупреждаю сразу.
– Вот видите, сэр, – тихо сказал Токслей, глядя профессору в глаза. – Как это ни ужасно, но детей распускать нельзя. Если убийца среди них – одним богам ведомо, чего ещё он может натворить, оказавшись в семье. Мы-то уже, по крайней мере, предупреждены и будем начеку. А как вы станете объяснять родителям? «Следите за своей девочкой, возможно, это именно она заколола двух наших воспитанников»?
– Да, – только и сказал Инджерсолл, – да.
На него стало жалко смотреть, в одну минуту человек будто состарился на десять лет: плечи поникли, взгляд потух, бессильно упали руки.
Спасибо ещё, что Поттинджеру хватило то ли ума, то ли такта, никак не комментировать ситуацию. Он просто поднялся и ушёл, так что обошлось без высказываний типа «Ну что я вам говорил!»
Люди растеряно молчали.
– Я полагаю, собрание на этом можно закрывать? – непонятно к кому обращаясь, спросил директор деревянным голосом.
– Но разве мы не должны обсудить, какие меры следует принять, чтобы максимально обезопасить наших учеников? – мягко, будто обращаясь к больным, напомнил Токслей.
– Верно! – воскликнул Инджерсолл, оживляясь: утопающему протянули соломину, и он в неё вцепился. – Конечно, мы должны что-то предпринять! У кого какие соображения, господа? Мистер Токслей, мистер Веттели, вы люди военные, вы можете что-то предложить?
К такой постановке вопроса Веттели готов не был – у него (да и у всех остальных) уже успело войти в привычку, что на школьных совещаниях он исполняет роль безмолвного статиста. Впрочем, ответ был очевиден, странно, что Токслей не озвучил его первым… хотя, нет, не странно, а наоборот, очень предусмотрительно. Это избавило лейтенанта от незавидной участи превратиться в мишень для язвительных острот.
– Конечно, – тихо и скромно, почти себе под нос, сказал Веттели, недоумевая, что тут можно обсуждать. – Просто до того, как убийца будет пойман, воспитанники должны перемещаться по школе группами не менее трёх человек и ни при каких обстоятельствах не оставаться в одиночестве. Кроме того, свободу передвижения желательно свести к минимуму.
Казалось бы, что может быть логичнее?
– Неужели? – ехидно прищурился мистер Лэрд, преподаватель латинского. – Это как же понимать? Если во время урока кто-то один попросит разрешения выйти, я должен буду снарядить сразу троих? Это уже какой-то туалетный поход получится!
Гаффин по-мальчишески хихикнул, остальные неприятно заулыбались.
– Да разве за всеми уследишь? – подключился зловредный хозяин милейшего авокадо. – Этим несносным мальчишкам только скажи, чтобы ходили по трое – они из кожи вон вылезут, чтобы разбежаться поодиночке!
– А может, нам расширить штат и приставить к каждому по паре личных воспитателей… нет, лучше сказать, надзирателей! Интересно, выдержит такую нагрузку школьный бюджет?
– «Свести свободу к минимуму» – каково, а? Между прочим, у нас престижная школа, а не исправительное заведение для малолетних!
– Да-а! Вы, мистер Веттели, стратег, ничего не скажешь! Если в нашей армии все офицеры такие – не удивительно, что мы проиграли войну в песках! – ага, значит, всё-таки проиграли. Ну, хоть какая-то ясность.
В общем-то, коллеги напрасно упражнялись в остроумии – Веттели их выпады нисколько не задевали, он, как всегда отстранённо, наблюдал за развитием событий – и только. Но Эмили, кажется, была расстроена, а профессора Инджерсолла последний пассаж так задел за живое, что на скулах заиграли желваки, а по щекам пошли красные пятна. Ещё ни разу Веттели не видел его таким рассерженным.
– Господа, да что с вами? Опомнитесь, всему есть предел! Капитан Веттели попал на службу в колонии, когда ему и семнадцати не минуло…добрые боги, да он был младше нашего бедного Мидоуза! Из целого эрчестерского выпуска, ушедшего на войну младшими офицерами, он единственный остался в живых. И вам хватает совести пенять этим несчастным мальчикам за проигранную войну?
– Но я же совсем не это имел в виду, я никого не винил, – принялся запальчиво оправдываться Уилберфорс Дампти. – И вообще, знаете ли, когда все погибают, а один остаётся жив, невольно напрашивается вопрос…
– Да как вы можете? – взорвалась Эмили. – Кто дал вам право…
– Так, знаете что? – это встала со своего места ведьма Агата. – Профессор, вы не станете возражать, если мы с мистером Веттели и мисс Фессенден покинем почтеннейшее собрание? Боюсь, оно послужит очень дурным примером для наших молодых коллег.
