– Потёмкин у аппарата.
– Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Арнольдович, сударь мой. В добром ли здравии пребывать изволите? – раздался суховатый, чуть дребезжащий старческий голос, выговаривавший тем не менее слова очень отчётливо.
– Здравствуйте, товарищ первый заместитель председа…
– Ах, Виктор Арнольдович, ну вам ли со мной церемонии разводить? – развеселился голос на другом конце провода. – Помнится, мне ещё их высокопревосходительство генерал-фельдмаршал Милютин говаривал, мол, без чинов, Иннокентий, без чинов. Вот и мы с вами давайте, сударь мой. Договорились?
– Как вам будет благоугодно, Иннокентий Януарьевич, – проговорил Потёмкин. Ладонь сделалась влажной от пота, и Виктор зло сжал пальцы.
– Будет, будет вам смеяться над стариком, – благодушно усмехнулся Кощей. – «Благоугодно…»
– Я ведь тоже классическую гимназию заканчивал, Иннокентий Януарьевич.
– Знаю, – сообщила трубка. – Ну, а чтобы время рабочее, партией нам отмеренное для трудовых, сами понимаете, свершений, даром не тратить, сразу к делу перейду. Не уважили б вы меня, Виктор Арнольдович, не соблаговолили б сказать, когда удобно было б вам со мной поговорить немного?
– Иннокентий Януарьевич, для вас – в любой момент, – чужим голосом сказал Потёмкин.
– А раз в любой момент, то… как насчёт прямо сейчас? У вас ведь на сегодня ничего не назначено, я не ошибся?
– Совершенно точно. Вы, Иннокентий Януарьевич, поистине маг и волшебник, я-то и сам порой своего расписания не знаю…
– Ах, будет льстить, сударь мой, будет льстить, – дребезжаще рассмеялись за чёрной мембраной. – В общем, машина вас уже ждать должна, приезжайте, Виктор Арнольдович…
– С вещами? – неуклюже пошутил Потёмкин. Он просто не мог этого не сказать, не мог не показать, что не боится, несмотря ни на что.
– Виктор, голубчик, ну что ж вы так? Мы, конечно, органы порой и карательные, в силу печальной необходимости, но не только! Как учит нас ленинская партия и лично товарищ Никита Сергеевич, наш долг – помогать товарищам определиться в трудную минуту…
– Помилуйте, Иннокентий Януарьевич, у нас, слава богу, всё хорошо.
– А коль хорошо, сударь мой, так и ещё лучше! У нас, знаете ли, хватает ещё… отдельных недостатков… кое-где, у части ответственных товарищей, путающих зачастую личное с общественным…
Потёмкин молчал.
– В общем, приезжайте, голубчик, – после паузы закончил Кощей. – Дело серьёзное, государственной важности – и как раз государственной безопасности. Безопасности наших советских граждан…
– Разумеется, – сухо сказал Потёмкин. – Выезжаю немедленно.
На улице его ждала чёрная «Волга». Одинокий водитель в гражданском поспешно загасил «беломорину» и распахнул перед Потёмкиным дверцу.
– Прошу, товарищ генерал-майор.
– Запаса, – поправил Виктор Арнольдович.
– Так точно, – кивнул водитель. – Только генерал-майоров бывших не бывает…
Потёмкин не ответил. Молча сел, водитель захлопнул дверь.
За всю дорогу они не проронили ни слова.
Ехали, однако, не на Лубянку, а куда-то за город.
«В Кощеево царство», – хмуро подумал Потёмкин.
Почти так и оказалось.
Обитал генерал армии Иннокентий Януарьевич Верховенский в просторной, хоть и не шибко новой даче, далеко от шумной дороги, в глубине соснового бора. У ворот – автоматчики охраны, всё серьезно.
– Я провожу, – сказал водитель.
Потёмкин коротко кивнул.
Место было богато магией – и защитными оберегами, и дозорными, и ещё чем-то сугубо специальным, новым даже для Виктора.
Он усмехнулся про себя: «На испуг берёшь, Кощей? Да только не на того напал. Поглядим ещё, кто кого. Имей ты на меня что-то – не здесь бы мы с тобой разговаривали».
Кощей встретил Виктора совершенно по-домашнему, на веранде. Дымил старомодный самовар с трубой, накрыт был чайный стол, розетки с вареньями, какие-то плюшки, явно домашней выпечки, свежий, с пылу с жару, пирог. И сам Иннокентий Януарьевич облачён был в роскошный, но совершенно цивильный шлафрок.
Высокий, очень худой, он всегда держался прямо, не по годам, со старой выправкой. Породистое лицо не портили даже старческие веснушки. Острый подбородок, впалые щёки, бледные тонкие губы и по-молодому яркие глаза под густыми бровями.
И да, сильный, очень сильный маг – двадцать три по Риману, даже, может, двадцать четыре. Если не все двадцать пять. Всегда был силён Кощей, но с возрастом не только развил природный талант до максимума, но и придал своей магии собственный стиль, некую изощрённую элегантность.
– Виктор Арнольдович! – приветливо улыбнулся он. – Здравствуйте, здравствуйте, голубчик! Спасибо, уважили старика. Сами-то давно уж не мальчик, ногу вон приволакиваете, а на приглашение сразу отозвались. Спасибо, сударь мой, спасибо.
– Да за что ж спасибо, Иннокентий Януарьевич…
– Вот за всё и спасибо. Садитесь, не стойте, аки укор совести. Давайте чай пить. И пирог берите. Григорьевна у меня мастерица по части пирогов…
Потёмкин осторожно сел, сам презирая себя за эту осторожность.
– Потревожил я вас. – Кощей аккуратно пригубил чай, так же аккуратно поставил чашку – пальцы его не дрожали, несмотря на возраст. – Потревожил… Виктор Арнольдович, сударь мой… из-за корсунь-шевченковских событий.
«Так я и думал, – мелькнуло у Потёмкина. – Хитёр старый чёрт, сообразителен, цепок, ничего не упустит…»
– Рад буду помочь, – развёл он руками, всем видом демонстрируя полную готовность.
– Конечно, рады, как же иначе! Каждый советский человек рад Родине своей помочь, верно ведь, Виктор Арнольдович?
– Разумеется, – не моргнул глазом Потёмкин.
– Замечательно! Да вы чай-то пейте, пейте. Так вот, корсунские события, – Кощей потёр сухие сморщенные руки. – Трагедия, конечно, ужасная. Эхо войны… Сколько таких ещё сюрпризов земля таит? Наш с вами долг, Виктор Арнольдович, их все найти и обезвредить.
– Двух мнений быть не может, Иннокентий Януарьевич.
Кощей аккуратно снял старомодные очки, протёр, водрузил обратно. Пошелестел бумагами на столе. Привычка эта – общая у Верховенского и Решетникова – проявлялась у каждого из старых магов совершенно по-разному: Александр Евгеньевич протирал очки решительно, крепко, словно токарь, подтягивающий разболтавшуюся деталь в знакомом станке. Будто чувствовал в реальности какое-то «биение», какую-то неполадку, брак, который он, как маг, обязан был устранить и исправить. Иннокентий Януарьевич протирал свои круглые линзочки осторожно и словно бы предвкушающе. Так честолюбивая хозяйка протирает тончайшие бокалы и фарфоровые чашечки, чтобы запереть в «горке» перед приходом бедной родни, или как моет лапки уже севшая на край розетки с вареньем муха.
– Нечасто у нас такое случается, к счастью, Виктор Арнольдович, – тягуче проговорил Кощей. – А если и случается, то, как правило, по причинам хоть и печальным весьма, но вполне понятным. Неразорвавшийся боеприпас, чья-то неосторожность, самоуверенность – и вот вам, пожалуйста, жертвы, которых вполне могло и не быть. Но обычно мы хорошо понимаем, что послужило причиной. А вот корсунский случай… – Иннокентий Януарьевич покачал головой. – Совершенно ни на что не похоже. И по силе воздействия, и по последствиям. В нашем ведомстве такого рода инциденты сразу мне на стол ложатся. Да и вы, голубчик, не пожарная команда, не мотаетесь по Союзу, последствия подобных вещей устраняя. Если выехали на место сами… – Верховенский чуть выделил голосом это «сами», чуть иронично и в то же время холодно, – значит, и нашему ведомству стоит присмотреться. В общем, вы не удивитесь, Виктор Арнольдович, что дело это я взял на личный контроль. Докладываю непосредственно товарищу председателю Комитета. До ЦК дело дошло, вот ведь какая история, сударь мой…
Потёмкин вежливо кашлянул.
– Всё, чем могу быть полезен, Иннокентий Януарьевич. Однако обращаю ваше внимание, отчёт мы составили предельно подробный…
– Да, разумеется, голубчик, разумеется. Референты мои вдоль и поперёк его изучили. Генерал-майор Тульев – вы ведь знаете Михаила Станиславовича, конечно? – особое мнение составил. Ну, и у меня вопросы тоже появились. Интересует меня, само собой, возможная связь корсунской трагедии с фашистской группой боевых магов «Зигфрид»…
– Я подробно всё описал в отчёте, Иннокентий Януарьевич. И член-корреспондент Решетников там тоже руку приложил.
– Сашенька-то? Да, приложил, приложил, – заулыбался Кощей. – Приятно всегда на своего ученика посмотреть, как вырос, до каких высот поднялся, как Родине служит. Нет-нет, хороший отчёт, замечательный. Я его читал, конечно же, с карандашом в руках. Отличных магов наша родная партия вырастила, компетентных, грамотных. Ну, а если они порой небольшие ошибки и совершают, мы, старшие товарищи, их тогда и поправим в порядке дружеской критики, по-нашему, по-коммунистически. – Он заулыбался, показывая отличные, молодому впору, белые зубы.
