– Так чем же еще? Здешние правители очень худо обходятся со своими военачальниками. Я беспокоюсь за вас, Тарег-сама…
Майеса зябко поежилась в нижнем хлопковом платье. Князь отложил сандаловый гребень в сторону и по своему обыкновению принялся перебирать мягкие, как шелк, пряди, пропуская их сквозь пальцы. Она где-то читала, что мужчины нерегилей считают длинные волосы женщины наипервейшим знаком ее красоты. Любопытно, отчего так: аураннцы-то заглядывали первым делом в вырез платья на спине. Но волосы так волосы, Майеса была не в обиде – князь таял от удовольствия, расчесывая ее длиннейшую гриву цвета ночного мрака. Хотя, приспуская с плечей платье, сначала надеялась на большее.
Впрочем, странно ждать безумной страсти в браке по сговору…
Тарег-сама, меж тем, начал заплетать ее волосы в толстую косу. Ей уже начинало нравиться это ашшаритское изобретение – коса.
И все же, отчего князь молчит? А вдруг… Пугаясь собственной смелости, Майеса перехватила и погладила его запястье:
– А вдруг он вас… я слышала страшную повесть о судьбе полководца Афшина…
– Не бойтесь. Причин для беспокойства нет. Аль-Мамун… не завидует. – Князь мягко удержал ее пальцы.
– А что же он делает?
– Он… Увы, я не знаю нужного слова на аураннском! – рассмеялся Тарег-сама и отпустил ее руку.
И принялся заплетать косу дальше.
– Ну так расскажите! – С князем она становилась неприлично любопытной.
И невежливой – хорошо, что Тарег-сама этого не замечал.
– Ну… хорошо. Однажды ашшаритские любознатцы решили измерить окружность земли.
– Зачем? – искренне изумилась Майеса.
– Аль-Мамун попросил, – фыркнул Тарег-сама. – Наш халиф может быть очень, очень любопытным. Так вот, астрономы отправились в пустыню Синджар под Куфой, славящуюся тем, что почва там совершенно плоская. Они измерили высоту Полярной звезды, а затем с помощью веревки измерили расстояние между этой точкой и тем местом, где положение звезды изменилось на один градус. Потом они пошли в обратном направлении и снова измерили расстояние до того места, где звезда на градус опустилась. Расстояние оказалось одинаковым. Потом они умножили его на триста шестьдесят градусов и получили длину земной окружности – восемь тысяч фарсахов.
– Вот как… – недоверчиво протянула Майеса. – А что измеряет ваш господин, Тарег-сама?
– Он желает узнать, что приносит войску победу: моя удача или то, что воины считают меня непобедимым. Аль-Мамун – мутазилит, он не может ничего принять без предварительного доказательства…
Майеса рассмеялась так, что пришлось прикрыть губы рукавом:
– О, я поняла! Во время первого штурма аль-Бара ашшариты знали, что вы не ведете их на бой, а завтра они будут думать так же, но вы будете среди нападающих!
– Именно так и случится, моя госпожа, – и Тарег-сама принял у нее из рук ленту и накрутил на кончик косы.
– У нас в Ауранне так не поступают – оттого и слова не нашлось! – снова засмеялась Майеса.
Меж тем князь осторожно потянул вниз ворот ее нижнего платья. От неожиданности Майеса ухватилась за расходящиеся на груди полы и попыталась удержать сползающую с плеч ткань. Потом опомнилась и медленно разжала пальцы.
Жмурясь от прикосновений, Майеса подумала: нет, зря она полагала, что Тарег-сама не ценит истинно аураннскую красоту ключиц, изгиба шеи и ложбинки между лопатками… Он ее… мммм… ценит…
Ах, эти проклятые правила… они требовали от женщины нежно ворковать в объятиях любимого… Но ей-то, ей-то хотелось отдаться неприличной страсти и… и – быть смелой тигрицей!.. Ах, почему она не женщина из квартала наслаждений… Про них говорили, что во время соития они позволяют себе – кричать от удовольствия!..
* * *Пылища стояла такая, что еле видать было башню замка, – здоровенный прямоугольник желтоватого камня плыл в мареве сплошной песчаной взвеси. На плоской вершине стояла метательная машина-аррада, кучка людей тянула за веревки, почти переваливаясь через каменные зубцы ограждения. Рычаг был откинут назад – видимо, накладывали камни в пращу.
Здоровенная деревянная балка взмыла вверх, раскручивая сетку на длинной веревке: ш-шух! Каменюки вылетели и стали падать по длинным, расходящимся в стороны дугам. Вертевшиеся под стенами верховые джунгары Элбега прыснули в стороны, спасаясь от смертоносных снарядов. Когда же у карматов закончатся камни?..
Аль-Мамун сморщился и обернулся к своей метательной машине – ханьцы пискляво перекрикивались, распутывая канаты. Здоровенные ножищи опорных треног манджаника источали густой смолистый запах, огромная балка пока лежала, упершись концом в землю, и походила на срубленную корабельную мачту. Машину собрали быстро, и теперь аль-Мамун жалел, что не решился ее использовать во время первого штурма. Ханьский мастер мяукал через толмача в том смысле, что манджаник хорошо бы приберечь для стен и башен карматской столицы: Хаджар славился крепостью своих укреплений. Мол, устройство с таким тяжелым противовесом рассчитано на конечное число ударов: сотрясение разрушает осадную машину. Развалится чудо механики при штурме захудалого замка – что будем делать?
Сейчас Вэй Юй стоял над деревянным ящиком этого самого противовеса и наблюдал, как туда сгружают свинцовые чушки.
– Что делают! О Всевышний, вы только посмотрите, что делают! – вдруг ахнул кто-то из рабочих.
К воротам подползла «черепаха» под большими плетеными щитами – уже вся утыканная стрелами и дротиками. Хорошо, что у карматов не оказалось в запасе нафты и смолы. А все крупные камни явно подняли к аррада на башне…
Вытирая грязные руки о набедренные повязки, обслуга манджаника размахивала руками и тыкала пальцами. Ханьцы тоже побросали канаты и кивали друг другу бритыми головами.
На плоской вершине надвратной башни карматы деловито целились из луков. Хорошее у них вооружение: луки мощные, тюркские. Да и больших, почти в рост человека хватало: из таких стреляли бедуинские племена Ямамы. Все при кольчугах. Кстати, великолепное вооружение и доспех куплены в аш-Шарийа на награбленное у ашшаритов золото. Купцы даже под страхом смерти не могли отказаться от торговли оружием с карматами. Круговорот вещей в природе, как об этом писал ибн Сина: они нам смерть, мы им золото, они нам золото, мы им оружие, они нам смерть. Чудесно.
– Что они хотят сделать? – раздраженно бросил аль-Мамун.
Поправляя на лице платок, халиф обернулся к Элбегу ибн Джариру. Молодой военачальник красовался в парсийском шлеме со сложной чеканкой: от обода до макушки хищно вышагивали злые львы Хативы. Городские оружейники славно расстарались для джунгарского джунда: а что, воины Элбега прикрывали их от каких-то новых наглых пришельцев из западных степей. Журжени, что ли, их называли. Рассказывали, что они уже лет десять как терзают границы Хань. Теперь вот стали наведываться в гости к ашшаритам…
Элбег отвел от лица черный шарф и блеснул белыми-белыми зубами:
– Хотят открыть ворота, о мой халиф!
– Горе тебе, что ты говоришь, о Элбег! У них нет тарана!
– Разве не сказано в жизнеописании Пророка, составленном ибн Хаукалом, что ансары плечами выломали ворота Хайбарской крепости?
– Тьфу на тебя, о Элбег! – сплевывая мгновенно набившийся в рот песок, пробурчал аль-Мамун.
Ну что за дурь – вот так ломиться, без надлежащего снаряжения, без…
Обернувшись снова – надо приказать этим дурням уходить, пока их не перестреляли, как сайгаков! – Абдаллах не обнаружил рядом с собой молодого джунгара. Тот стоял рядом с Вэй Юем и быстро трещал по-ханьски, тыча пальцем в сторону замка.
Ханец кивнул, махнул рабочим, те налегли плечами на канаты. С жутким стоном и ахом в небо взмыла мачта манджаника. Дерево напряженно, зло гудело, россыпь камней из пращи медленно разлеталась в желтой пыли осады.
– Просили залп по стене. – Элбег быстро подбежал и чихнул, завороженно глядя на замок.
С резкими хлопками пыли камни бились об стену – а несколько ударили по зубцам и снесли кирпичи вместе с защитниками.
– Еще залп! Шуганите их снова! – рявкнул Элбег, потирая руки.
– Кто просил? – До аль-Мамуна стало доходить, что происходит. – Кто просил, я сказал?
Джунгар воровато прищурил и без того узкие глазки:
– А никто ничего не знает, о мой халиф. Сейид говорит мысленной речью только со мной, вы же ж сами мне приказали не выпускать его из виду…
– Где он?! – прорычал аль-Мамун.
– Так простым ратником пошел в десятке моего двоюродного брата, о мой халиф!..
Над головой снова со скрипом охнуло и загудело. Машина выдала еще один каменный залп – поприцельнее. Со стены, вопя и дрыгая руками и ногами, падали люди.
Шакалий визг и подвывание джунгарских всадников заглушило все звуки мира. Глумливо вереща, они подкатились под самые стены. Вверх полетели осадные крючья на длинных канатах, по разоренной, исходящей пыльными дымками стене беспорядочно метались окровавленные защитники. На веревках тут же гроздьями повисали джунгары – бросая коней, они карабкались вверх на стены.
