Дремлющая гарпия подняла сонную морду, зашипела, но, узнав Гейру, вновь залегла на каменную тумбу, возвышавшуюся слева от начала крутой лестницы, которая вела в покои Великолепного. Бывшие покои бывшего Великолепного… Вторая тумба пустовала, а это означало, что из более чем дюжины тварей уцелела только одна. Гейра шагнула на первую ступеньку, отпихнув ногой Хаффи, который попытался прижаться своим мохнатым боком к её ноге. Пока они мчались к Алой звезде, бывший маг покрылся густой бурой шерстью, которая клочками пробивалась сквозь обрывки малинового парчового халата. Ухватив его за холку, она лёгким движением усадила своего спасителя и раба на пустующую тумбу.
– Хаффи, сидеть здесь и ждать тут! – приказала она, и в его чёрных глазах мелькнула преданность и благодарность.
Ничтожный маг пытался подчинить её себе, и с него, конечно, следовало просто содрать кожу. Но именно такие жалкие твари обычно оказывались наиболее полезными. К тому же неизвестно, как проложить обратный путь, а Хаффиз вполне мог бы что-нибудь придумать. Когда ему будет позволено думать… Сюда их привёл коридор парных знаков – когда-то Гейра оставила здесь, на ступенях Алой звезды, отпечаток своей ладони. Желание размягчило камень, на мгновение сделав его подобием сырой глины. А вторая ладонь у Гейры всегда была при себе. Этот путь вёл только в одну сторону, в Несотворённое пространство, но не давал возможности выбраться из него.
– Жди меня тут, Хаффи. – Она потрепала своего верного пса по лохматой спине. – Я вернусь и принесу тебе что-нибудь погрызть.
Гейра двинулась вверх по лестнице, не оглядываясь на преданного ей зверя, который поскуливал, скрёб лапами по шершавому камню, но не смел нарушить приказ Хозяйки.
Нельзя оспорить то, что невозможно объяснить. Таким образом, наиболее бесспорным можно считать то, в чём нет ни капли здравого разумения.
Так однажды пытался шут лорда Холм-Эгера перевести на человеческий язык ржание лошади своего господина
– Стена, дорога, выгоревшее поле, небо под ногами… – Ведунья, выслушав Олфа, долго молчала, а он терпеливо ждал, зная, что Сольвей скажет только то, в чём не сомневается. Домыслы и догадки ему самому были не нужны. – Служители называют это место Надмирной Пустошью, или Лейнором… Туда порой проникают души спящих, и там находят временный приют души умерших, не желающие расставаться с земными заботами или ждущие кого-то, кто был им дорог при жизни. Там побывал каждый, только мало кто помнит об этом, а если и помнит, то не всем это идёт на пользу.
– Да ты мне просто скажи: было всё это или не было? – Олф задул светильник, без которого было уже достаточно светло. – Правда со мной лорд Эрл говорил или мне привиделось?
– Не лорд Эрл, а Служитель Эрл, – поправила его Сольвей, но Олф, казалось, этого не заметил.
– Я и говорю – лорд… И откуда он знать может, что Юм жив? Я бы тоже знать хотел.
– А ты не сомневайся. Жив он, – сообщила Сольвей без тени сомнения.
– А тебе-то откуда знать?
– Я не знаю, я чувствую.
– Вот и он вроде бы так сказал.
– Знаешь, Олф… – ведунья поднялась со скамейки, медленно подошла к выходу из-под навеса и теперь смотрела туда, где вот-вот должен был показаться краешек солнечного диска. – Знаешь, Олф… Есть чувства, которые не обманывают, которые не могут обмануть. Иногда они заставляют нас действовать вопреки здравому смыслу, но не надо путать правду со здравым смыслом. Иногда хочется забыть, что существует время, расстояния, обычаи, запреты. А лучше бы вообще всё забыть – тогда и жалеть ни о чём не надо. Наверное, я плохая ведунья… Дед не хотел, чтобы я занималась ведовством, и только недавно я поняла – почему.
– Ну и почему же? – На самом деле Олфу это было не слишком интересно – ему хотелось поскорее разобраться с мороком, не позволяющим его воинству перейти через реку, и решить, что делать дальше.
– Слишком часто приходится обращаться к силам, источника и сущности которых мы не знаем. – Она прикрыла глаза, подставив лицо первым лучам восходящего солнца. – И не знаем, когда и чем придётся заплатить за их помощь.
– Платить? А чем? Мне вот, например, кроме жизни, отдать нечего. А жизнь моя не так уж дорого стоит. – Олф стал рядом с ней и тоже посмотрел на солнце. – Я давно уже лишнего живу. Чего с нас взять-то?
– Жизнь… Как-то Святитель Герант мне говорил, что человек подобен гусенице, мертвец, пока его не сожгли, – кокон, а что вылупится из кокона – зависит от того, как прожита вот эта самая жизнь. – Сольвей закрыла глаза, и её юное лицо на какую-то долю мгновения стало похоже на маску, подобную тем, в которых актёры выходят на подмостки. – Неужели тебе никто не говорил, что смерти нет – есть только странствие по бесчисленным мирам?
– Говорил… Служитель Эрл во сне то же самое сказал. Но мне пока не до того. Вот однажды какой-нибудь удалец снесёт мне голову, тогда узнаю, что там будет. – Олф говорил спокойно, искренне считая, что воин для того и живёт, чтобы однажды погибнуть. – Да и не об этом сейчас разговор. Что делать – не знаю. Первый раз за всю жизнь мной командовать некому.
– Расскажи, как исчез Юм, – попросила ведунья, не открывая глаз. Её лицо даже в лучах восходящего солнца казалось бледным.
Больше всего на свете Олф не хотел вспоминать о том злополучном вечере: клочья тумана, воины-призраки, подобные теням, суматоха, толчея, безумие, страх, беда. И не хотелось верить в то, что всё это происходит на самом деле… А наутро казалось, что жизнь кончена, и всё, что происходит вокруг – лишь её отражение в мутном кривом зеркале, которое вот-вот лопнет, рассыплется на множество мелких осколков, в которых медленно и мучительно будут умирать отблески багрового заката. Стоп! Это тоже сон, который был забыт сразу же после пробуждения. Тогда, после исчезновения Юма, он не мог уснуть четверо суток, и в конце концов герольд Тоом заявил, что отрубит себе палец, если мастер Олф не выпьет отвара, приготовленного каким-то местным ведуном. Бывший шут оказался, как всегда, прав – ничто бы так не пошло Олфу на пользу, как сутки беспробудного сна.
– Тогда ещё кто-нибудь исчез? – прервала Сольвей его сбивчивый рассказ.
– Пара новобранцев из обозной охраны, только одного потом нашли, то есть сам пришёл. – Олф заметил, что ведунья медленно покачивается из стороны в сторону и что-то шепчет себе под нос. Он даже засомневался, слышит ли она его ответ.
– Я слушаю тебя, Олф, – отчётливо сказала она, и вновь послышалось невнятное бормотанье.
– Так вот – вернулся один, но сказал, что вообще ничего не помнит. А когда хотели его железом калёным приложить для памяти, он взял да и помер.
– Зря вы это…
– Так не приложили ведь, а хотели только. Клеймом с оберегом от одержимости…
– Знаю я это клеймо – им только одну одержимость другой заменяешь, а человек всё равно уже себе не принадлежит.
– А кто из нас себе принадлежит? Я вот, например, лорду служу. Он пропал, а я всё равно ему служу. Может, и я одержимый? А ты сама-то вон из какой дали примчалась. Ну, будь ты просто сама по себе – тоже всё бы бросила?
– Олф… Просто здесь я нужнее, чем там, где была, и… – Она не закончила фразу и вдруг начала медленно опускаться на колени, одновременно отстраняя рукой Олфа, который хотел подхватить её под локоть. – Они призывают Морха, Иблита, Аспара и Луцифа, они призывают тень Великолепного и Гордых Духов, заточённых в недрах Алой звезды. Они обращаются к тем, кто владеет силами Небытия, но утратил путь в сотворённый мир. Если здесь им удастся совершить свои кровавые ритуалы, эти силы сами проложат себе дорогу. Старухе нужна кровь, много крови. И ещё ей нужна боль, нестерпимая и страшная. Боль, ненависть и гнев – для неё пища, утоление жажды, спасение от собственной смерти. Она там, она прислужница Нечистого, хоть и ненавидит его, как и всё, что мешает ей обрести вечность и могущество, все, что не даёт её телу вновь обрести молодость. Они все хотят одного – сделать так, чтобы весь мир служил их похоти. Они все хотят одного, но каждый хочет этого только для себя. Когда-нибудь они истребят друг друга, но ещё раньше вселенная будет лежать в руинах…
Сольвей говорила всё громче и громче, веки её распахнулись, выпуская на волю слёзы, лицо исказилось гримасой ужаса, такой, что заставила Олфа отшатнуться. С той стороны, где поднималось солнце, с громким топотом бежал герольд Тоом, которого Олф накануне отправил обойти посты и слегка взбодрить воинов – перед рассветом начинается самое трудное время для стражи…
– Что с ней?! – кричал он на бегу. – Что стряслось?
– Помолчи! – Олф встал между герольдом и Сольвей. – Не мешай.
Теперь ведунья что-то шептала себе под нос. Слова можно было расслышать, но ни одно из них не было знакомо ни Олфу, ни Тоому. Только имена четырёх идолов временами срывались с её побледневших губ. На её недавний крик уже сбегались воины из ближних шаров, но Олф жестом приказал им остановиться, и они замерли в полусотне шагов.
