– Княже… Прискакал гонец от восходных ворот. В город въезжает княжич ильменских словен Гостомысл. С ним две сотни воев. Сотник городской стражи приказал воям отправиться в загородное имение князя-воеводы, где они стояли раньше…
– Их там примут… – согласился Дражко. – Места хватит…
– Вовремя, но совсем нежданно… – сказал Годослав с удивлением.
– Я не думаю, что это помощь нам, – попытался просчитать ситуацию Ставр. – Всего две сотни. Скорее, это посольство…
– Мы как раз собираем бояр, – Годослав согласился. – Но если бы Гостомысл ехал с официальным посольством, он обязательно предупредил бы. Если это посольство, то вовсе не официальное. Я думаю, что княжич пожелает сначала поговорить с нами здесь, без бояр, если вообще пожелает говорить при них. Сташко…
– Слушаю, княже.
– Проведи Гостомысла сюда, как только он появится.
Сташко поклонился, принимая приказание.
– Он уже появился, – князь-воевода Дражко кивнул за окно, из-за которого слышался топот копыт. – И, судя по всему, со свитой. Скорее, это всё-таки официальное посольство.
– Сташко узнает, и поступит так, как надо, – решил Годослав. – Мы подождём здесь, и обсудим пока некоторые вопросы с Веславом.
Сташко вышел, а Веслав шагнул к Годославу.
– Нам, воевода, удалось убедить посланца Карла Каролинга в своём тяжёлом положении. Оно, кстати, и в самом деле тяжёлое… Но мы, в любом случае, оказались неспособными помочь королю стрельцами, способными нейтрализовать ваших стрельцов…
– Если бы ещё и лютичи оказались такими же сообразительными… – посетовал Веслав.
– Каролинг послал и к лютичам? – удивился Дражко.
– Он желает там нанять стрельцовский полк.
– Вот уж, совсем некстати я показал Карлу лучшие стороны славянских войн… – посетовал князь-воевода. – Хотя и слабым себя показывать – тоже не лучший вариант.
– Я надеюсь, что лютичи, которые постоянно живут под угрозой вторжения франков… – начал Годослав.
– Они, княже, живут не под угрозой вторжения, – поправил Годослава волхв, – а в постоянном состоянии вторжения. Если Карл и не ведёт объявленной войны, то его бароны без конца совершают грабительские походы внутрь территории лютичей и сорбов[109]. Думаю, скоро Карл нас попросит в земли лютичей вторгнуться.
– Тем лучше… Может быть, Свентовит просветит Ретру[110], и лютичи откажутся помогать франкам против вагров, памятуя о собственной безопасности…
– Нам остаётся только надеяться на это, – согласился Веслав. – Но Карл обратился не к князьям лютичей и сорбов. Он послал вести с продажными купцами о том, что будет очень большие деньги платить славянским стрельцам, поступившим к нему на службу. Надеюсь, что те и другие наши братья сильно свои дома любят, и не пойдут служить к франкам. Хотя кто-нибудь обязательно найдется и среди них. Но даже то, что вы сумели избежать обязанности выставлять в помощь Карлу войско, уже принесёт нам облегчение, и я от имени князя Бравлина Второго благодарю вас, братья и соплеменники. Долг требует моего отбытия, чтобы передать радостное известие своему князю, но я хотел бы попросить у князя Годослава разрешения задержаться, и повидаться с княжичем Гостомыслом, который пять лет назад, совсем ещё юношей, приводил нам в помощь свою дружину, и помог тогда отстоять стены Старгорода против тех же франков. Мы с Гостомыслом были в самых добрых отношениях, какие только могут быть между княжичем и простым воем, как я.
– Конечно, воевода, оставайся, – согласился Годослав.
В это время в дверь вошёл глашатный Сташко, и ударил посохом в пол.
– Из дальних земель, от словен ильменских, княже, к тебе княжич Гостомысл с поклоном…
– Зови! – радостно улыбнулся Годослав, и сам шагнул к двери, чтобы встретить своего хорошего друга. Гостомысл вошёл, и Годослав сразу и без слов обнял его. И только после этого, отступив на шаг, посмотрел на вошедшего сразу за Гостомыслом молодого воя, лицо которого показалось отдалённо знакомым. Но признать воя сразу он не смог.
– Кого привёл с собой наш нежданный, но от этого не менее желанный гость? – спросил князь, широко улыбаясь.
– Дозволь представить тебе… – начал Гостомысл, остановился и основательно пошатнулся, чем привлёк к себе внимание окружающих. Только сейчас Годослав заметил, что гость его чрезвычайно бледен, и еле-еле на ногах держится.
– Я сам представлюсь, княжичу говорить трудно… – князь Войномир шагнул вперёд, и поклонился. – Я князь Войномир, сын твоей родной старшей сестры, следовательно, твой племянник, Годослав, и, на сегодняшний день, пленник раненого княжича Гостомысла…
Сам Гостомысл, казалось, готов был упасть, и, может быть, даже упал бы, не шагни вперёд воевода Веслав, и не подхвати его своей надёжной, как крепостная стена, рукой. Тут же подскочили два воя из словен, и поддержали своего княжича с двух сторон, избавляя воеводу от заботы о раненом. Но Гостомысл старался держаться, смотрел вокруг воспаленным взглядом, словно пытался понять, что такое странное с ним происходит, и понять никак не мог…
Необычайно лютый мороз пришёл внезапно, за одну единственную ночь крепко сжатыми колючими пальцами обхватив Славен, Ильмень-море, Волхов и все окрестности. Брёвна городских домов, городские стены, тротуары и дороги, мощёные такими же брёвнами, мосты – всё, что сделано из дерева, на ночном морозе потрескивало проникшей в них долговременной осенней сыростью, и это заставляло домовых слуг чаще бегать в решётчатые дровяные пристрои[111], чтобы к утру растопить печи пожарче. Хорошо еще, что снег лег раньше. Старики говорили, что если снег ложится на сухую подмороженную землю, то это к неурожаю, потому что земля с осени не успела влагой пропитаться. А если снег ложится раньше морозов, если идет сначала мокрым, а, порой, и вместе с дождем, то урожай на следующее лето обещает быть отменным.
Гонец из Карелы прискакал на рассвете, традиционно приходящем зимой поздно – всю ночь, надо думать, и не одну, без роздыху гнал коня, и был сразу проведён к Вадимиру, который уже давно поднялся, и даже успел сходить на городские стены, чтобы ещё в темноте посмотреть, как там обстоят дела. Вадимиру не нравилась торопливая суета варягов-русов вокруг пленения князя Войномира, и он ожидал каких-то активных действий со стороны соседей, может быть, даже попытки освободить князя силой, которая у русов имелась, но которой явно недоставало словенам. Это заставляло быть готовым к любым неожиданностям, но быть полностью готовым возможности тоже не было – то там, то здесь в обороне просматривались прорехи, и это сильно беспокоило. Война в Бьярмии забрала немало средств, которые раньше посадский совет по требованию князя Буривоя безвопросно выделял на дружину и на оборону города. Чем-то приходилось жертвовать, и Буривой жертвовал обороной, поскольку с самой Русой не воевали уже давно, и этот участок казался наиболее спокойным.
Гонец снял шапку, как и полагается по обычаю, и расстегнул овечий тулупчик, чтобы сразу не взопреть в тепле.
– Нос и щёку отморозил… – соболезнованно констатировал Вадимир, разглядывая его. – Потри-ка рукавицей, потри…
Провожавший гонца вой стражи громко хмыкнул, и потёр себе нос. Нос у него был и без того красноват, а теперь, показалось, в полумраке засветился. И только после этого вой вышел.
– С ветру это… – гонец всё же и нос, и щёку тоже потёр, но только рукой, поскольку меховые рукавицы его были вдеты в рукавицы кольчужные, и ими обмороженную кожу тереть рискованно – до кости ободрать можно. Но потом глянул долгим взглядом на Вадимира. – И ты, княже, на случай, тоже лицо закрывай… Нехороший ветер… Жжёт уж больно сильно…
Это уже прозвучало откровенным приглашением собираться в дальнюю дорогу.
В горницу из боковой двери неслышной походкой вошла Велибора, жена Вадимира. Последние слова уловила, и посмотрела на мужа внимательно.
– Куда ехать-то в такую пору надумал?
– Куда это я в такую пору надумал? – в свою очередь, спросил Вадимир гонца.
– Батюшка твой, княжич, зовёт…
– Что-то срочное? – спросил Вадимир спокойно. Он почему-то решил было, что варяги-русы всё ж обложили Карелу, и запертой в крепости дружине требуется подмога. О серьёзности раны отца как-то и думать не хотелось, и то, о чём старший брат при расставании предупреждал, казалось неким далёким и не обязательно возможным событием.
Гонец же всем своим видом обратное показал:
– Плох он… Рана воспалилась… Горячка князя изнутри жжёт… Не встаёт, и порой сознание тает… Бредит, ругается с кем-то, большого ведмедя себе просит…
Нехорошо задавило в груди. Теперь-то сразу вспомнилось предупреждение Гостомысла, высказанное на мокрой дороге. «Заветное слово»… Если уж сам Буривой зовёт, человек, от которого сыновья никогда звука слабости не слышали, значит, дело его, в самом деле, плохо. Но ответить Вадимир не успел:
