Эпос вполне внятно описывал визит Этаны на небо. История эта звучала примерно так: орел, заключивший союз о дружбе со змеей, предательски нарушил его, сожрав одного из ее детенышей. Змея, по совету некоего Шамаша – бога солнца и хранителя договоров, – подкараулила орла, напала на него, ощипала перья, вырвала когти, сломала крылья и сбросила в глубокую яму, чтобы он умер в муках от голода и жажды…
«Жизнеутверждающее начало»… – подумал я. Сразу было ясно, что добром эта история не закончится…
В это самое время Этана, как было сказано, – «муж, наделенный отвагой и силой, но не имевший детей для продления рода», обратился к Шамашу с молитвой. Изобретательный Шамаш посоветовал Этане освободить орла. Царь отыскал пропащую птицу, вытащил из ямы, напоил, накормил и залечил раны. В благодарность орел отнес Этану на небо – к богу Ану, где царь надеялся раздобыть то ли «траву рождения», то ли «камень родов» (вероятно, в зависимости от варианта перевода), дабы его супруга смогла разродиться наследником.
Ниже следовало пояснение, что конец мифа утрачен, а завершающая часть оставшегося текста сильно фрагментирована и из-за этого почти непереводима. Однако имелось мнение, что речь в ней идет о снах Этаны… Тем не менее «трава рождения», видимо, была добыта, поскольку в хрониках упоминался сын Этаны, по имени Балих. Считалось, что полетов было два или даже три, и последний закончился гибелью царя. Современные исследователи полагали, что сказание о полетах передает в трансформированном виде рассказ о поисках шаманом-знахарем духа покровителя в образе животного. Из чего они вывели такое заключение, я, откровенно говоря, не понял…
Я смотрел на это буйство древнего фольклора в ясном понимании, что мне не дано извлечь из данной истории какой-то скрытый смысл, если он там и есть. Душераздирающие подробности сложных отношений двух друзей с явными тотемными признаками – представителя пернатых и представительницы пресмыкающихся – еще можно было как-то привязать к моральному кодексу ранних цивилизаций, но что касается полетов на небо, то тут явно просматривались какие-то галлюциногенные факторы, тем более что в тексте упоминалось о снах. Имел этот эпос отношение к медальонам или нет, учитывая, что конец его был утрачен, оставалось неясным. Однако Иркина версия текста видимо отличалась от того, что удалось найти мне.
«Может ли быть, чтобы содержание эпоса менялось в зависимости от текущей реальности?.. – подумал я. – Или в какой-то из реальностей просто нашлась его утраченная часть?» В принципе, ничего более сверхъестественного, чем то, что уже случилось с реальностью, в подобном предположении не было: минимум мистических «издержек», если можно так выразиться, – то, к чему я и стремился.
– Может, это и есть камень родов? – выдвинул предположение Кегля, ознакомившись с моими изысканиями. – Во всяком случае, на траву рождения он точно не похож…
Виталик пытливо прищурился, вперившись взглядом в золотой логотип, висевший у меня на шее: примерно так люди всматриваются в облака, выискивая очертания какого-нибудь сказочного животного.
– Рожать я все равно не намерен, – пожал я плечами. – Еще идеи есть?
– Надо бы тебе к специалисту обратиться.
– К акушеру? – усмехнулся я.
Кегля вздохнул и с озабоченным видом откинулся в кресле, заложив руки за голову.
– Ты говорил, с тобой какой-то ученый связывался по поводу медальона… Может, стоит с ним еще пообщаться?
– Может быть, – согласился я. – Не знаю только, как его теперь найти… Трубка в милиции осталась.
– В милиции?
– Не здесь… – пояснил я. До этого момента я едва ли испытывал какие-то неудобства от того, что мой мобильный сгинул в одном из «параллельных» отделений Министерства внутренних дел, – звонить мне было практически некому…
Мобильник я купил новый, и пока в нем был забит единственный номер – телефон Кегли. А городской номер Каргопольского мне удалось раздобыть в обычном справочном, благо фамилия была не слишком распространенная. Я не был уверен, простирается ли мое знакомство с ним на эту ветку реальности, но надеялся, что он, по крайней мере, меня выслушает.
– Здравствуйте, Игорь Моисеевич, это Валентин, – представился я.
– Валентин?.. – Он явно был удивлен, но, кажется, не тем, что впервые слышал мое имя, во всяком случае, мне так показалось…
– Как ваши дела, Игорь Моисеевич?
– Так вы живы?..
– Выжил, Игорь Моисеевич, – слегка приукрасил я местную действительность.
– Уверены?
– Не понял?..
– В последнее время никому нельзя верить, – холодно сообщил мне Игорь Моисеевич.
– Это точно, – по-житейски аморфно согласился я, хотя меня слегка насторожило это проницательное заявление: исходя из опыта, кроме нас с Виталиком, никто тут больше вроде бы не затачивался над подобными банальностями.
– В том числе и себе, – добавил Каргопольский. – Вы действительно Валентин?
Тут у меня возникли трудности с ответом – это ведь смотря кого он имел в виду…
– Мы можем встретиться? – спросил я.
– Хотите показать медальон? – откликнулся Каргопольский после недолгой паузы.
– А вы разве не видели?
– Каким же образом?..
«Не в этой жизни, – заключил я. – Может, оно и к лучшему…»
Через полчаса я уже был у него дома, на Моховой. Игорь Моисеевич обитал в огромной обветшалой комнате, в коммуналке. Квартира тоже была огромная – комнат двенадцать, не меньше – и такой несуразной, извилистой планировки, что, повстречайся нам по пути Минотавр, я бы не сильно удивился.
Сам Игорь Моисеевич выглядел вполне под стать своей архаичной обители – благообразный, седовласый, бородатый старик с крючковатым носом и ясными голубыми глазами.
– Ну, показывайте ваше сокровище, – снисходительно вздохнул он, усадив меня за стол, заваленный пыльными стопками книг и бумажных папок. – Чаю хотите?
– Спасибо, не беспокойтесь, – отказался я и расстегнул ворот рубашки. Не очень-то мне хотелось выпускать медальон из рук, но я сделал над собой усилие и выложил его перед Каргопольским.
– Так-так-так… – оживился Игорь Моисеевич, вооружившись лупой. Его снисходительность мгновенно улетучилась. Глядя на его взволнованный вид, я даже пожалел, что так долго оттягивал свой визит: было совершенно очевидно, что если кто и может мне что-то рассказать о медальоне – так это он.
Несколько минут Игорь Моисеевич в полном молчании исследовал медальон, потом положил его на стол и строго посмотрел на меня:
– Откуда он у вас?
– Из Африки, – пожал я плечами.
– Невероятно… – сокрушенно покачал головой Каргопольский. – Вы знаете, что это?
– Шумерская печать, – бесстыдно козырнул я своей двуличной осведомленностью.
– Верно… Вы кому-то ее уже показывали?
И что я должен был на это ответить?
– Мой приятель кому-то показывал.
– Ясно… А что вы хотите от меня?
– Это ведь символ трех стихий?
– Совершенно верно… Единства трех стихий, если точнее.
– А надпись переводится как «Весь мир в твоих руках»?
– Зачем же я вам понадобился, если вы и так все знаете? – недоуменно спросил он.
– Да нет… не все, – смутился я. – Вернее, это как раз все, что я знаю, а хотелось бы узнать больше.
– Что именно?
– Да что угодно – все, что возможно.
Игорь Моисеевич задумался.
– Можно поискать такой оттиск среди копий сохранившихся текстов, по ним есть приличная база данных. Больше, к сожалению, ничего не могу предложить… Кстати, а почему вы решили, что надпись переводится именно так?
– Я?.. Я ничего не решал… А что, тут что-то другое написано?
Видимо, мне не удалось сдержать невольный протест против такого откровенного передергивания со стороны реальности – слишком уж это было неожиданно, и Игорь Моисеевич уловил мое настроение.
– Я вас ни в чем не обвиняю, просто эту надпись можно перевести двояко, – мягко пояснил он, – поскольку этот клинописный символ имеет не только значение «все», но и значение «целое», или «единство», – он протянул мне лупу, чтобы я сам убедился. Но я поверил ему на слово.
– Так что я бы все же перевел данное выражение как «единство мира», или «целостность мира», тем более что и символ самой печати тематически роднее такому толкованию. Вы не находите?
– Я-то нахожу. Это уже явно ближе к делу.
– В каком смысле?
– В том смысле, что больше похоже на правду, – выкрутился я. – Можно еще кое о чем вас спросить? Извините, если что не так, я все же дилетант…
– Спрашивайте, – пожал плечами Игорь Моисеевич.
– Был такой древний аккадский царь, Этана. Вы о нем что-нибудь знаете?
– Что-нибудь знаю.
– А эта печать не может иметь к нему отношения?
– Вы действительно странные вопросы задаете, – покачал головой Игорь Моисеевич. – У вас что – есть какие-то сведения на этот счет?
– Нет, – сознался я.
