– В каком смысле?
– В том смысле, что больше похоже на правду, – выкрутился я. – Можно еще кое о чем вас спросить? Извините, если что не так, я все же дилетант…
– Спрашивайте, – пожал плечами Игорь Моисеевич.
– Был такой древний аккадский царь, Этана. Вы о нем что-нибудь знаете?
– Что-нибудь знаю.
– А эта печать не может иметь к нему отношения?
– Вы действительно странные вопросы задаете, – покачал головой Игорь Моисеевич. – У вас что – есть какие-то сведения на этот счет?
– Нет, – сознался я.
– Тогда почему вы об этом спрашиваете?
Вероятно, Игорь Моисеевич удивился бы значительно больше, если бы я сказал ему, что в определенном смысле он сам меня спровоцировал.
– Мне говорили, что про Этану есть эпос, и там упоминается какая-то печать, – сказал я.
– Эпос есть, – подтвердил Игорь Моисеевич. – И я довольно хорошо помню, о чем там речь. Однако ваша печать, увы, не имеет к этому эпосу никакого отношения. Текст вполне доступен, могли бы поинтересоваться… Кто вам сказал про Этану?
– Один знакомый.
– Знаете, молодой человек, – хмуро заметил Игорь Моисеевич, – в последнее время я встречаю все больше людей, склонных выдумывать всякие небылицы. Впрочем, меня такие поступки всегда приводили в недоумение, так что уж не обессудьте…
Не иначе, Игорь Моисеевич каким-то образом сумел избежать пагубного влияния местного морального климата… В таком случае не было ничего удивительного в его упреке, учитывая то количество тумана, которое я тут перед ним напустил.
– Вы тоже это заметили? – кротко поинтересовался я.
Он внимательно посмотрел мне в глаза:
– Я заметил, что вы чего-то недоговариваете. Я всегда вижу, когда человек что-то скрывает, уж извините за прямоту.
– Верно, недоговариваю, – кивнул я. – Но у меня есть на то причины, честное слово.
– Причины? – скептически откликнулся он.
– Бывает ведь, что просто невозможно сказать правду, – тебе все равно не поверят.
– Некоторые считают, что ложь можно использовать как инструмент для достижения цели. Особенно если это так называемая «ложь во спасение», – сказал он задумчиво. – Но это неверно. Если б человек был способен охватить разумом все последствия лжи, он бы споткнулся на первом же кривом слове.
– Даже если я расскажу вам всю правду, это ничего не изменит, и, скорее всего, вы действительно мне не поверите. Решите, что я, наоборот – совершенно заврался или вообще сошел с ума, – беспомощно пожал я плечами. – Что же мне в таком случае делать?
– Верные слова подбирать, – коротко заметил он.
– Так вы мне поможете?..
– Чем?
Я вздохнул.
– У меня есть информация, что эта печать все же как-то связана с Этаной. А кроме того… вы как к мистике относитесь?
– Я ученый.
– Понимаю.
– Вряд ли понимаете правильно. Я историк, культуролог… лингвист. А вся история человечества буквально пронизана мистикой, во всяком случае, та ее область, которую мы называем культурой. Это и религии, и предания, и мифы.
– Но для вас это просто научный материал, вы же не станете всерьез воспринимать сюжеты мифов, к примеру. Ясно же, что это всего лишь фольклор – игра воображения. Тем более что мифы иногда бывают такие нелепые, что вообще непонятно, в чем заключается их смысл и кому подобное могло прийти в голову… Я другую мистику имею в виду.
– Я понял, что вы имеете в виду, – возразил Игорь Моисеевич. – То, что мы воспринимаем мифы как выдумку и не видим в них явного смысла, вовсе не означает, что его там нет. Это только расхожее мнение, что мифы порождены человеческой фантазией. Основным источником мифотворчества всегда служили трансцендентные состояния сознания – трансы или сны, – так что содержание мифов скорее спонтанное, чем рациональное. Поэтому они и кажутся нам иногда загадочными или вообще нелепыми.
– Сны? – без энтузиазма переспросил я: такая трактовка и в самом деле многое объясняла. Да и в аннотации к эпосу об Этане упоминалось о снах. Только это вряд ли могло мне помочь.
– Юнг, к примеру, считал, что сны – это послания коллективного бессознательного, во всяком случае, некоторые, – заметил Каргопольский.
– Бессознательного?.. – снова флегматично откликнулся я.
– Юнг посвятил анализу сновидений шестьдесят пять лет своей психиатрической практики, – подлил масла в огонь Игорь Моисеевич.
– Ясно… – вздохнул я. Похоже, куда бы я ни сунулся, все мои поиски упорно приводили меня прямиком к психиатрам.
– Вижу, вы плохо представляете себе, что имел в виду Юнг под коллективным бессознательным, – улыбнулся Каргопольский. – Я поясню… Юнг выдвинул гипотезу, что есть некая область сознания, недоступная нам в состоянии бодрствования, поскольку наш разум почти полностью блокирует ее. Однако во время сна она заметно активизируется. Юнг провел большие исследования и пришел к выводу, что эта область содержит информацию, которая проявляется в виде снов на протяжении всей истории человечества. Совершенно независимо от культурной, социальной или бытовой среды, эта информация методично всплывает из нашего подсознания в качестве устойчивых символических конструкций – так называемых архетипов. Из этого Юнг заключил, что на уровне бессознательного мы все каким-то образом связаны, поэтому он назвал эту область «коллективным бессознательным». На основе архетипов и формируются мифы.
– Видно, я не вхож в этот бессознательный коллектив, – заметил я. – Что-то не припомню, чтобы мне хоть раз приснился миф… Или… архетип?
– Вряд ли вы уделяли столько внимания своим снам, чтобы категорично это утверждать, – усмехнулся Игорь Моисеевич. – Архетипы расшифровать непросто, поэтому без углубленного интуитивного анализа они часто представляются нам бессмыслицей.
– И для чего все эти сложности?
– Это наши собственные сложности… Наше поверхностное сознание рационально, и мы настолько прониклись его манерой восприятия, что уже не способны ощущать непосредственно. Но более глубокие слои сознания содержат информацию, которая рационально невыразима. На таком уровне доступен лишь язык символов, и чрезвычайно редко подобная информация облекается в слова.
– Но все же случается? – полюбопытствовал я: кажется мы отвлеклись от темы, однако мне было интересно.
– Случается, – подтвердил старик. – Юнг писал, что во сне вербальные послания бессознательного обычно доносит до нас некий посредник, чаще всего – в образе противоположного пола. Вероятно, это связано с тем, что человеческая душа изначально двупола, и ее скрытая часть пребывает в области бессознательного. Поэтому у мужчин в роли такого посредника выступает женщина, и наоборот… Юнг назвал эту посредницу анима, от латинского «душа». Обычно анима высказывает не очень приятные вещи – те, которые человек не желает о себе знать.
– Но это не очень-то похоже на науку, – осторожно заметил я.
– Одно из направлений психиатрии… – удивленно поднял брови Каргопольский, – хотя Юнг, конечно, стоит особняком в этой отрасли… Однако он помог сотням, если не тысячам пациентов вернуть психическое здоровье.
– Да, я понимаю.
– Но мы говорили о мифах… Мифы несут в себе информацию различного уровня доступности, – неторопливо продолжил Каргопольский. – Легче всего мы воспринимаем эстетическую составляющую, ведь эстетические переживания доступны любому человеку, хотя бы просто на уровне «нравится – не нравится»… Довольно часто мы обнаруживаем в мифах и этическую сторону – обычно в том случае, если наша собственная этическая платформа более-менее соответствует содержанию мифа. Но это лишь верхушка айсберга…
– А что под ней? – вежливо поинтересовался я, поскольку Игорь Моисеевич театрально прервал свой монолог, явно ожидая реплики с моей стороны, и мне пришлось ему подыграть.
– А вот тут и начинается мистика, – удовлетворенно вздохнул он. – Дело в том, что и этика, и эстетика рациональны лишь до какого-то предела. Именно поэтому мы не способны понимать красоту рассудком, хотя и не прекращаем попыток «конструировать» ее, опираясь на рациональное постижение. На самом деле красота – это лишь поверхность – неотъемлемый элемент чего-то гораздо большего. И это касается не только искусства. Вы никогда не слышали такого выражения – «если теория не красива, то она не верна»?
– Да, конечно… Правда, еще я слышал, что красивые теории, как и красивые женщины, часто бывают неверными.
– Это эхо, – поморщился Игорь Моисеевич. – Но и у него есть право на существование.
– Да, но… мы ведь говорили о мистике.
– А это, по-вашему, не мистика?
Я пожал плечами.
– Вы знаете что-то, чего не знаю я, но из-за предрассудков не можете говорить откровенно, – констатировал он.
– Но я… я бы мог рассказать, просто…
– Не надо, – без намека на позу отмахнулся Игорь Моисеевич. – Так вы будете чай или нет? – ультимативно вопросил он.
