– Проклятье. Крутятся? Нет?
Сверху что-то цокнуло, гул изменился. Что-то заскрипело в мачте.
– Пошла, родимая! Пошла! Все, уходим! Теперь все зависит от этих шаркуньих выродков на третьей палубе! Хорошая работа!
– А зачем это? – спросил я у Грэга, который оказался рядом.
– Спроси инструментариев. Я знаю только то, что может заклинить двигатели. Покрутятся ветряки пару часиков, а потом Шестерня попробует запустить нашу красавицу. И мы уйдем из этого богами проклятого места! Куда-нибудь к теплым бабам и горячему пойлу. Неужели все закончилось, а?
Моряк пропустил в люк Саблю, посмотрел назад, на мачту.
– Во мне пробуждается Шон, малец. Мне как-то тоже хочется оказаться подальше от таких приключений.
– Ты можешь себе это позволить, – холодно сказал оказавшийся рядом Половой. Он был угрюм. Я вспомнил татуировку корсара, покрывающую почти все его тело. У старшего матроса нет другой доли. Либо петля, либо вольная Пустыня.
У меня зачесалась рука, на которой осталась метка гильдии рыбаков, поставленная в далекой шахте. Но ее, в отличие от знаков Полового, можно было спрятать.
Даже на первой палубе, забывшей об отоплении в первый же день остановки, было теплее, чем снаружи, а уж когда мы дошли до кухни – мне показалось, что я попал в баню!
Моряки, с шутками и преисполненные надежд, скидывали с себя парки, даже Крюкомет улыбался. Я пробрался внутрь, к своему лежаку, и только сейчас заметил расстроенное и испуганное лицо Фарри, сидящего рядом с угрюмым капитаном.
Что случилось?
«Смерть… Она никуда не делась, Эд. Хоть запусти десяток двигателей – со «Звездочки» она не уйдет».
– Все готово, капитан! – бодро отрапортовал Крюкомет. – Скоро уже двинемся! Пусть Темный бог поможет инструментариям: если они запустят двигатели – значит, не зря грелись в тепле, пока мы корячились в этой метели!
Мрачный Дувал сидел у печи и кутался в волчью шкуру. Взгляд капитана поднялся на вошедших, и Аргаст хрипло произнес:
– Мертвец, Старик, Крюкомет, за мной. Нужно кое-что обсудить. Сейчас.
Едва офицеры вышли, Фарри знаком подозвал меня к себе, и мы вместе покинули кухню. Где-то вдали слышались шаги уходящих мужчин, а мой друг потянул меня в противоположную сторону.
– Что случилось? – не выдержал я. В коридоре было холодно и темно. Я не видел лица Фарри, но чувствовал его смятение.
– Один из штурмовиков в лазарете умер, – тихо сказал мой друг.
– И? – цинично спросил я. Осекся, почувствовав стыд.
– От него почти ничего не осталось. Я вижу, он странный какой-то. Коснулся рукой… А он в труху. Рассыпался. Одежда и пыль… Пыль!
– В каком смысле – пыль?
– Я не знаю, Эд! Но я видел это. Я принес обед. Попытался разбудить Квана, но тот лишь лежал и дрожал, словно от холода. Такой горячий… Торос спал, второй моряк что-то стонал, а этот, с лицом развороченным, не шевелился. Я его коснулся – и он осыпался, словно сухой снег! Капитан сказал, чтобы я держал язык за зубами. Но я так не умею! Это же как Лис, понимаешь? То же самое случилось с Лисом!
– Как это вообще возможно?
Фарри тяжело вздохнул.
– Я не знаю! Но мне страшно. Что, если завтра нас так же в пыль обратят, а? Ведь никто не проснулся! Он просто высох! И Лис высох… И еще… Пойдем. Ты одет?
– Не успел переодеться.
– Хорошо. Надеюсь, протиснешься… Пойдем.
Нас прервал возмущенный возглас из темноты, куда ушли офицеры. Мы замерли, вслушиваясь.
– Вы там оледенели совсем? – послышался крик Крюкомета. – Открывай! Эй, кривая морда, слышишь меня?
– Пойдем… – Фарри потянул меня за собой, прочь от офицеров.
– Открывай шлюз, отброс! – зло гаркнул Крюкомет. Командиры «Звездочки» остановились около трапа на нижнюю палубу.
– Какого демона? – возмутился Старик. – Дувал, что происходит у тебя на корабле, а?
– У нас на корабле, – хрипло поправил его капитан. – Резаки у инструментариев внизу, верно?
– Где же им еще быть, а?
– Спокойнее, Курц!
– Какое спокойствие? Ты похоронил столько ребят Крюкомета и моих, а теперь еще бунт на третьей палубе пропустил?
– Прекрати шуметь, – безмятежно встрял Мертвец.
– Вот кого я слушать…
– Заткнись! – рявкнул Крюкомет. – Достал. Есть проблема поважнее!
Фарри рванул меня за собой, так что чем закончилась перепалка офицеров, я не услышал.
Мой друг ориентировался в темных лабиринтах каким-то шестым чувством, не иначе. Пару раз я ловил себя на мысли, что не представляю, где мы уже находимся, в каком из технических коридоров оказались. Но Фарри уверенно вел меня дальше, пока не завернул в узкий отворот:
– Здесь.
Вновь щелкнула крышка компаса, и синеватое сияние выхватило из тьмы заиндевевшие железные стены с черным квадратом лаза над головой. Я все никак не мог прийти в себя после услышанного у трапа. Тревога забилась в сердце, словно выброшенная на лед рыба.
– Что там случилось? – наконец спросил я.
– Я не знаю. Шестерня запер ход на третью палубу. Мы с капитаном ходили туда, хотели шамана позвать, чтобы тот глянул на тело у Квана. А боцман стоит за закрытой дверью и бубнит, что механикам нельзя мешать перед запуском. Что шаману нельзя мешать. Как заведенный. Аргаст голос сорвал на него… И потому я пошел сюда… Давай за мной.
Он вцепился в поручни и ловко вскарабкался наверх, а затем нырнул в провал.
– Что это?
– Вентиляция.
Фарри помог мне забраться в шахту.
– Молчи! – наказал он, с трудом развернулся в лазе, выставил перед собой компас и пополз. Свет от артефакта залил ребристый короб грязной вентиляции. От темной стали тянуло холодом. Не таким, что поджидал путников в Пустыне. Более тяжелым, если так можно описать поглотивший корабль мороз.
Листы под коленями и руками то и дело чуть прогибались, отчего по вентиляции прокатывался низкий гул.
– Тише! Осторожнее! – каждый раз говорил Фарри. Он на четвереньках полз впереди, очень аккуратно проверяя металл перед собой, и если находил подозрительное место, способное поднять тревогу, то старался обползти его как можно медленнее. Теснота заброшенных ходов давила на меня сильнее ледяных лабиринтов, прорытых черными демонами под Пустыней. Мне казалось, что короб сужается, что мы застрянем в нем навсегда и будем часами бессильно молотить кулаками по старому железу, в надежде, что нас кто-то услышит.
«Что ты тут делаешь, Эд? Что ты тут делаешь? Сейчас нужно быть там, на кухне, у офицеров. Сейчас твое будущее зависит от них, а ты как ребенок прячешься в темных закоулках».
Фарри безошибочно вел меня сквозь лабиринты вентиляции. Свет компаса выдергивал из темноты следы предыдущей вылазки хитрого беглеца из гильдии воров. Осыпавшаяся снежная крошка, замерзшая пыль с отчетливыми царапинами. Я лишь подмечал эти знаки.
Сложнее всего было на поворотах – там приходилось ложиться на бок и ползти, минуя очередное ответвление. Несколько раз мы тихонько соскальзывали в темные провалы уровнем ниже, и с каждым спуском тревога Фарри лишь росла.
Неожиданно он остановился.
– Что такое? – прошептал я и тут же получил несильный тычок ногой. Фарри лишь чудом не попал мне в лицо, но его грубый сигнал дал понять, что разговоры сейчас неуместны. И я прислушался. Зажатый в коробе вентиляции, вымазанный в грязи, замерзающий, объятый синим сиянием компаса, я напрягал слух, стараясь разобрать хоть что-нибудь, кроме собственного дыхания и сопения Фарри. Тот старался медленно дышать ртом, чтобы не сильно сипеть и не мешать мне.
И я услышал.
– …Жажда. Жажда. Я виноват, но жажда…
Голос раздавался откуда-то спереди и снизу. Едва уловимый, словно лицо говорившему заткнули тряпьем. Многие слова звучали так тихо, что я улавливал лишь обрывки фраз.
– …Виноват. Кровь… Хотел…
Фарри о-о-о-очень медленно подтянул к себе ноги, скрючился в три погибели, разворачиваясь. Его лицо оказалось рядом с моим.
– Слышишь? – одними губами проговорил он. Между нами сиял компас. Я кивнул.
– Столько лет… Столько лет… Я виноват… Я поторопился… Простите… Его кровь… Докторишка… ничего лучше никогда…
Говорил Балиар. Дребезжащего, испуганного голоса старика сложно было не опознать. Только теперь в нем воцарилось жуткое безумие. Лихорадочное, голодное, чуждое.
– Знания Девятки ничто… перед… перед вами… эта сила…
– О чем он? – тихо-тихо прошептал я.
– Не знаю. Он говорил почти то же самое, когда я приползал сюда, – почти беззвучно ответил Фарри. – Только чуть громче. Тихо!
Лицо моего друга застыло, словно кто-то схватил его за ногу. Голос чуть приблизился.
– Они не поймут. Они захотят изменить… Не должны видеть сейчас… Сейчас… Не готовы!
Слова терялись, превращаясь в бубнение, но от тех обрывков, что мне удавалось выделить из бормотания Балиара, на голове шевелились от ужаса волосы. Когда Балиар стал… таким?
– Не время! Не время! – заорал вдруг далекий шаман и страшно захихикал, словно извиняясь. – Да-да, я понимаю. Понимаю… Много льда. Много холода. Да-да-да. Все получится! Ваша воля закон для меня. Мы… Обязательно… Да-да… Почему вы не взяли меня? Почему?
