Словом, под Марагу воины веры вернулись голоднее и жалобнее прежнего. И не все – сотни три полегло в той бесславной стычке. Позорники. Таким оружие зачем давать, они его стыдом покроют.
Ну так вот. А под Марагой Хаджадж ибн Умар решил с местными приторговаться, и жители окрестных вилаятов устроили под стенами замка здоровенный базар. Марваз туда ходил, ибн Умар туда ходил – ну и карматы из замкового гарнизона тоже туда часто наведывались. Так, бок о бок, они прожили месяцок, потом сходили на штурм, потеряли еще пару десятков людей, и Хаджадж ибн Умар решил, что надо отступать от неприступных стен, ради штурма которых он успел собрать по окрестностям десятка три тачек и аж две арбы. Когда он вернулся в главный лагерь, от смерти позорного вояку спасло лишь то, что он решил доложиться халифу прям на площади посередь палаток, и Тарика успели от него оттащить совместными усилиями двух десятков амбальных тюрок. А так бы все – каюк, снес бы нерегиль ему голову.
Теперь все кучно стояли в виду Саара и судили и рядили, как взять его укрепления. На штурм ходили уже два раза, да все без толку. Да, а Марагу все-таки взяли. Точнее, взяла ее джунгарская полутысяча, которую к замку водил Орхой. Базара, говорили, теперь нет там больше – как, впрочем, и Факельной башни.
А под Сааром стояли уже второй месяц. Крепость торчала над скалой, как крючковатый старческий палец: похоже, три ее многоугольные башни возвели на каком-то старом фундаменте. Странном таком, словно острые арки попалило страшным подземным пламенем, и они покривились и просели. А может, это все промоины в камне, мало ли чего в этих краях примерещится. Тошно здесь было. Тоскливо.
Марваз почесал под мышкой и прислушался: не, точно, орут.
– Что там за крик, во имя Всевышнего? – окликнул он одного из своих.
– Идут жаловаться халифу, о Марваз, – отмахнулся рукой молодой ханетта.
– На кого, о Бадр? – изумился каид.
– На Тарика, – снова отмахнулся парень.
Ах вот оно что. Ну да, вчера вышел приказ: сниматься с лагеря и снова идти к Саару. Засыпать камнями ямы, что хитрые карматы нарыли против джунгарской кавалерии. Ну и выковыривать из земли рогульки-хасак – набросанные среди травы и щебенки железные шипастые звездочки конников тоже не радовали. Понятное дело, Хаджадж ибн Умар возмутился позорным поручением.
– Сходить, что ль, посмотреть…
А все одно делать нечего, а когда правоверному нечего делать, он радует иблиса.
– Пойдем и мы, о Бадр, дабы не уподобиться башмачнику, узнавшему последним о том, что жена его в тягости, – приглашающе махнул рукой Марваз и шумно высморкался.
…Поскольку Тарик сидел в седле, его хорошо было видно даже из толпы.
Ибн Умар тоже взгромоздился на своего хадбана, да еще и опоясался длинным мечом в железных ножнах. Сейчас эти ножны были высоко воздеты над его чалмой: предводитель добровольцев свирепо размахивал снаряжением, осыпая нерегиля руганью:
– О сын падшей женщины! Дети ашшаритов не носят ведра с камнями!
Толпа за спиной Хаджаджа орала в несколько сотен глоток. Сиглави Тарика храпел и вскидывал морду, пятясь от разъяренных воплей. Нерегиль кривил губы в презрительной гримасе, сдерживая коня и разворачивая его к крикунам боком.
– Мы требуем настоящего дела! Мы пришли сюда не для того, чтобы носить камни и ковыряться в земле! Мы пойдем в бой! Мы возьмем Саар или погибнем!
Тарик наконец взорвался:
– Возьмете Саар, о сыны праха?! Забыли про Марагу?! Вы бараны! Тупые, несмысленные бараны! Вспомните себя во время последнего штурма Саара!..
Толпа вскипела возмущенным гомоном, а ибн Умар едва не поперхнулся слюной ярости:
– О враг веры! Разве не ты приказал нам отступать?! Если бы ты прислал нам подкрепления, мы бы вошли в Саар!
– Я не буду рисковать войсками ради вашего стада баранов! – рявкнул Тарик. – Благодарите халифа за то, что он послал вам лекарей и мулов с носилками для раненых! Я бы не дал вам и этого, гребаные обезьяны!
– О незаконнорожденный! Ты бросил нас на произвол судьбы!
– Да! – заорал Тарик, целясь пальцем прям в морду ибн Умара. – Я не двину ради вас и пальцем! Подступят холода, и вы уберетесь к себе по домам! А останутся со мной – мои воины! Только они!
– Как ты смеешь обвинять нас в трусости?! Мы готовы умереть в бою! Мы пойдем на стены! Мы все умрем в бою – разве не для этого мы здесь, о правоверные?!..
Тарик взмахнул, как крылом, рукой в широком черном рукаве:
– А мне не нужно, чтобы вы погибли! Мне нужно, чтобы мы взяли Саар с как можно меньшими потерями! Так что если кому-то здесь не по нраву – дорога домой открыта и лежит вон там!
И палец нерегиля уперся в серый горизонт над далеким морем.
Тут раздались новые вопли:
– Шурта! Сюда идет шурта!
Толпа вокруг Марваза редела с невероятной быстротой.
– Пойдем-ка отсюда, о брат, – пробормотал Бадр, и каид решил, что им и впрямь пора.
С армейской шуртой шутки плохи: господин Меамори в последнее время пребывал в скверном настроении и предпочитал действовать с аураннской простотой. Рассказывали, что в этих сумеречных землях есть только одно наказание – смерть. За все проступки.
Хаджадж ибн Умар продолжал что-то кричать, но без прежнего воодушевления. Тарик, видимо, окончательно вышел из себя и гаркнул:
– Вон отсюда! Считаю до двенадцати, обезьяньи отродья, и если увижу кого-то на счет тринадцать, натяну его кожу на барабан!
Марваз с Бадром прибавили ходу – и правильно сделали. Верховые стражи порядка размахивали палками, тесня добровольцев прочь из главного лагеря.
* * ** * *Глядя в спину убегающим, Тарег презрительно сплюнул под стремя.
– Сейид?..
Гулямчонок опасливо подошел поближе. Мальчик зябко ежился в шелковом кафтанчике, нос совсем покраснел. Про Младший дворец рассказывали, что женщинам харима даже зимой не положено носить ничего поверх легкого платья – чтоб обзор, так сказать, халифу не заслонять. В прохладный сезон кашель, насморк, простуда косили невольниц не хуже мора. Впрочем, любимым джаварийа и, конечно, женам позволяли кутаться сколько душе угодно. Странно, неужели теперь правила харима распространяются и на гулямов…
Закрываясь рукавом, мальчишка чихнул и принялся размазывать сурьму под заслезившимися глазами. Чихнул еще раз, вытащил из-за пазухи платок, высморкался. Густо накрашенные ресницы текли, помада тоже смазалась.
– Чего тебе? – очень терпеливо спросил Тарег.
Отсморкавшийся мальчишка задрожал еще сильнее и, глядя в землю, пролепетал:
– Халиф тебя требует, о сейид…
У ног гулямчонка мелькнуло черное, Имруулькайс тихо мурлыкнул:
– Возьми меня на седло, сиятельство, я щас все расскажу…
– Иди, – кивнул мальчику Тарег.
Перегнулся с седла и дал джинну вцепиться когтями в рукав плотной шерсти. Гулямчонок смылся не хуже оборотня: видно, и впрямь не на шутку боялся. Затащив кота на седло, нерегиль вяло поинтересовался:
– Ну?..
И тронул сиглави.
– Караван с провизией разбили.
Джинн затоптался на высокой луке, прилаживаясь к шагу коня.
– Где но-Нейи? – тихо спросил Тарег.
– Как где? – сварливо отозвался кот. – Готовится к самоубийству, конечно! Третий караван за два месяца!
– Пусть погодит самоубиваться, – усмехнулся нерегиль. – Так где он, во имя сторожевых башен Запада?
– Ждет тебя у палатки аль-Мамуна, – вздохнул джинн. – Очень желая самоубиться. Халиф, когда узнал о караване, отлупил но-Нейи тростью. От души. При свидетелях. Потом приказал, чтоб привели тебя.
– Чудесно… – пробормотал Тарег.
В сереньком небе хлопало яркое, черное знамя Умейядов: перед халифской палаткой вкопали высокий шест с рийа эмира верующих. Нерегилю уступали дорогу, воровато отводя глаза.
Меамори и впрямь сидел у порога здоровенного красного шатра аль-Мамуна. Его окружала красноречивая пустота – даже позлорадствовать никто не собрался. В тени внушительного сооружения аураннец гляделся жалко и потерянно: голова опущена, хвостик волос на затылке растрепался и обвис. Завидев Тарега, но-Нейи и вовсе припал лицом к ладоням и покаянно забормотал, мешая аураннский и ашшари.
– Как это случилось? – резко спросил нерегиль, спешиваясь.
Бормотание тут же прекратилось, и Меамори четко отрапортовал:
– Засада в ущелье под Дахуром. Потерян груз сухих лепешек и вяленого мяса. Погибли все проводники и все воины охраны.
– Я спросил не что случилось, а как случилось, но-Нейи, – мрачно сказал Тарег.
– Обстреляли со скал, Тарег-сама, – горько отозвался аураннец.
– Где были твои горные части? Почему кухбанийа не отследили и не уничтожили засаду?
В эти войска набирали горцев – большей частью из Ушрусана и Дейлема. Они несли стражу на перевалах и на вершинах скал, подавая караванным сигналы флагами: мол, все чисто, путь свободен, идите безопасно. Ну и расчищали дорогу, конечно, – от карматских отрядов, охочих до халифского продовольствия.
