Юлия Федотова - Колумбы иных миров

Спасение пришло неожиданно. Ильза почувствовала, что снизу, прямо под пятой точкой, у неё вдруг появилась опора. В следующую секунду чья-то сильная рука вытолкнула её наверх, отшвырнула подальше от гибельной ямы. А затем из воды, фыркая как морж, вынырнул…

– Лавренсий Снурр!!! – позабыв об опасности, девушка кинулась на шею своему спасителю, и тому пришлось спасать её повторно.

– Я прямо сердцем почувствовал, что это вы! – радовалось чудовище. – Вышел на утопленника поохотиться, вдруг чую – не охотиться надо, а выручать! Ах, какая встреча! Сто лет не виделись! Дайте я вас обниму! – а потом спохватилось. – Ну, вот что! Хватит на льду толочься, идёмте-ка к нам! Ильза-то совсем замёрзла, просушить надо, согреть. Да и у всех у вас брюхи мокрые! Идёмте, идёмте! Офелия как рада будет! У неё для вас сюрприз!.. – и добавил, видя общую нерешительность. – Да вы не стесняйтесь! Не чужие ведь!

На самом деле, заминка была вызвана вовсе не стеснением, а перспективой прыгать под лёд, в холодную тёмную бездну. Даже тем, кто уже имел дело с нижними водами и знал про их необыкновенные свойства, было психологически тяжело сделать этот шаг. А ещё тяжелее – убедить тех, кто подобного опыта не имел: Улль-Бриана и лошадей.

Лошади нырять не пожелали. Упёрлись копытами, и ни в какую! Рагнару пришлось довести их до берега и оставить там под присмотром случайного прохожего – хотелось верить, что сторож будет лоялен к властям, и не позарится на богатую добычу. С Улль-Брианом было проще. Не смотря на судорожные протесты, его спихнули в промоину силой.

Жилище Лавренсия Снурра стояло совсем неподалёку. Это была чудесная тёплая пещера, чистая и ухоженная, совершенно не похожая на его прежнее логово – сразу чувствовалась женская рука. Здесь всё было как в настоящем «верхнем» доме, только очень крупное, под стать хозяевам. Накрытая вязаным покрывалом гигантская кровать с прорезными сердечками на спинках, со взбитыми белыми подушками. Красивый посудный шкаф тёмного дерева, высотой с человеческий дом. Стол, покрытый ажурной салфеткой, три стула с высокими спинками…

– На заказ делали! – Лавренсий Снурр с гордостью погладил когтистой рукой грубоватую столешницу. – А половики, – он указал себе под ноги, – Офелия сама ткёт. Рукодельница!

Но главным новшеством была не дубовая мебель и не тканые дорожки в чёрно-бело-голубую полоску. Главное новшество лежало в огромной колыбели и попискивало голоском удивительно тоненьким для существа таких внушительных размеров.

– Его зовут Паскуаль! – оповестил счастливый отец. – Первенца Лавренсия Снурра зовут Паскуаль Снурр! Звучит, а?! Офелия предлагала назвать его Гайусом Октавианом, но я сразу сказал: никаких аполидийских имён! Аполидий – рассадник скверны! Сын Лавренсия Снурра должен носить патриархальное, благочинное имя! Пусть будет Паскуаль, сказал я, и Офелия согласилась! Ну, как он вам?! Правда, красавец?

– Прелесть!!! – взвизгнула Ильза совершенно искренне. А Эдуард от неожиданности поперхнулся. Потому что внешность крошка Паскуаль имел, прямо скажем, спорную. Вот что Хельги писал по этому поводу в своём дневнике.

«Меня давно занимает вопрос: почему детёныши зверей, все без исключения, выглядят такими милыми и приятными, а отпрыски тварей разумных в младенческом возрасте совершенно отвратительны?

Увы, к маленькому Снурру это наблюдение относится в полной мере. Конечно, если бы мне пришлось выбирать между ним и детёнышем человека или, там, сприггана, лично я предпочёл бы Паскуаля. У него расцветка более креативная – в зелёную крапинку. Но в остальном… воздержусь от комментариев!

Но дамское восприятие младенцев, как правило (дисы исключение), лишено объективности – наверное, сказывается материнский инстинкт. К примеру, Ильза от Паскуаля в полном восторге. Целует его, умиляется, издаёт странные звуки, не имеющие отношения к членораздельной речи – что-то вроде «у-тю-тю». Только на руках таскать не может – он почти с неё ростом. А то бы непременно таскала, она всегда так поступает с младенцами, независимо от степени их безобразия. И он, в конце концов, непременно бы на неё надул – младенцы всегда так поступают с Ильзой. Не представляю, что за удовольствие она в этом находит?

Конечно, когда Паскуаль станет старше, я его тоже полюблю. Но пока стараюсь держаться подальше. Особенно когда он начинает плеваться…»

Пожалуй, Хельги был излишне суров в суждениях. При всём своем внешнем безобразии, наследник Лавренсия Снурра обладал одним неоспоримым достоинством. Он был не из тех младенцев, что будят окружающих отвратительными криками. Он мирно спал сам и давал спать другим. Друзья отлично отдохнули за ночь. Плотно закусили рыбой. Ещё раз обсудили ситуацию в Староземьи (Лавренсий Снурр о происходящем наверху почти ничего не знал, сказал лишь, что утопленников в последнее время стало не в пример больше).

И только тогда Рагнар наконец вспомнил о лошадях, оставленных наверху!

Бедный, бедный прохожий! Мог ли он осмелиться нарушить приказ будущего короля? Не мог! Поэтому он так и сидел на берегу, замёрзший и голодный, уверенный в том, что сидеть так ему придётся до конца дней своих. А что ещё он мог подумать? Представьте себе ситуацию: к вам подходит наследник престола, приказывает: «сторожи, пока я не вернусь, да не вздумай обмануть!», затем широким, уверенным шагом направляется к ближайшей полынье и лихо ныряет под лёд! Несчастный прохожий был в полном смятении: что делать?! И лошадей оставить нельзя – нарушишь высочайший приказ, и горестную весть о гибели принца нужно доставить во дворец, и других прохожих, способных помочь его горю, на переправе, как назло, нет ни одного! Так и провёл он ночь, в страданиях телесных и терзаниях душевных. И представьте, что было с ним, когда Рагнар ВЕРНУЛСЯ! Тем же путём – через полынью!

Только вид золота – в раскаянии Рагнар отвалил его столько, что хватило бы на целый дом с обзаведением и коровой в придачу, – вывел прохожего из состояния панического ступора. «Не станет же утопленник расплачиваться за услугу деньгами?» – рассудил тот.

…За рекой оттонские владения не заканчивались. Там лежали вассальные земли, принадлежащие многочисленным родичам Рагнара по отцовской линии. С ночлегом стал тяжелее. Рыцарь отказывался останавливаться в домах. Приходилось затемно, аки татям ночным, пробираться в сараи и сеновалы на деревенских околицах, и затемно же уходить.

– Если до тёток дойдёт, что я проходил мимо и не заглянул погостить, они мне потом всю плешь продолбят! – образно пояснил Рагнар.

– Давай заглянем и погостим! – Орвуд однозначно предпочитал графские замки дырявым деревенским сеновалам.

– У всех не нагостишься! Тебе папашиного пира мало показалось? При том, что отец из всего нашего семейства самый здравомыслящий!

– Не будем рисковать! – живо поддержал рыцаря Хельги…

Восемь дней ковыляли наёмники по занесённым дорогам до оттонских границ. В лучшие дни, напрямик через лес, за этот срок можно было добраться до самого Буккена, даже пешком. Но лес утонул в непролазных сугробах. От лошадей, то вязнущих в снегу, то скользящих, как коровы на льду, пользы было немного – то и дело приходилось спешиваться и тащить их под уздцы, словно упрямых ослов.

– Пешком быстрее дойдём! – не уставал повторять Хельги, действуя всем на нервы. Друзья понимали: на самом деле, демон-убийца никуда не спешит и печётся исключительно о благополучии лошадей, жалеет гонять в непогоду.

– А нас тебе не жалко? – укоряла сильфида.

– Конечно, жалко! – смиренно кивал подменный сын ярла. – При такой черепашьей скорости езды, неподвижно сидеть верхом очень холодно! Недолго и простудиться. Пешком нам будет гораздо теплее! – и важно процитировал мудрое изречение иного мира. – Жизнь есть движение!

Лошадей оставили на границе. Но не потому, что прониклись состраданием к нелёгкой участи четвероногих. По словам пограничных стражей, на землях севернее Оттона свирепствовала бескормица, и сена для лошадей нельзя было достать ни за какие деньги. За сеном шли в Оттон. Ходили слухи, будто один оборотистый десятник с приморского участка уже успел составить неплохой каптал торговлей через границу.

– Спекулянт! Контрабандист! На галеры его! – Рагнар сделал вид, что сердится, хотя на самом деле искренне радовался удаче доморощенного коммерсанта.

– А почему случилась бескормица? Разве лето было засушливым? – полюбопытствовал Хельги. Ему показалось странным: в Оттоне урожай – хоть отбавляй, а на сопредельных землях – голод.

Ответ начальника стражи – именно с ним вели беседу наёмники – был не менее странным.

– Нет. Лето было хорошим. Те, кто приходят к нам на границу, говорят, что они не успели заготовить сено.

– То есть как «не успели»?! Чем же они занимались всё лето?! – теперь возмущение Рагнара было искренним: о чём думают местные власти, позволяя своим подданным бездельничать всё лето?