Появление мэтра Регмара я тоже прозевала — просто в какой-то момент почувствовала, что меня кто-то держит за запястье, подняла взгляд и увидела устремленный на себя встревоженный взгляд.
— Как вы себя чувствуете, леди? — вслушиваясь в биение моих жил, спросил лекарь.
— Нормально… — выдохнула я. И, наконец, пришла в себя: — Действительно нормально. Просто не выспалась.
Разительные изменения в моем поведении встревожили Регмара еще больше — он сдвинул кустистые брови к переносице, отпустил мое запястье, встревоженно оглядел комнату и угрюмо поинтересовался:
— Никаких… э-э-э… успокаивающих отваров вы, случайно, не принимали?
Поняв, какие именно отвары он имел в виду, я аж побагровела:
— Я? Нет!!!
Он подергал себя за ус, потом подошел ко мне вплотную, принюхался и вгляделся в мои зрачки!!!
— Мэтр Регмар! Вы не верите мне на слово? — вцепившись пальцами в подлокотники кресла, прошипела я.
— Ваша милость, не так давно я дважды напоил вас отваром алотты. Без вашего ведома! — подчеркнув три последних слова интонацией, сказал он. — Что мешает другим сделать то же самое?
— Я ничего не ела и не пила со вчерашнего дня… — начала было я, потом сообразила, что кроме еды и питья яды могут добавляться в свечи, масляные светильники и факелы, намазываться на страницы книг и т. д.
Видимо, выражение моего лица было достаточно красноречивым, так как мэтр Регмар жизнерадостно ухмыльнулся:
— Именно! Но можете не беспокоиться — никаких признаков какого-либо воздействия на вас я не вижу.
— Замечательно, — кивнула я и посмотрела на Атию: — Оставьте нас. И не беспокойте, пока я не позову.
Почувствовав очередные изменения в моем настроении, лекарь подобрался — снова вцепился в свой многострадальный ус, прищурился и слегка склонил голову к правому плечу.
Дождавшись, пока Эрна закроет дверь, я набрала в грудь воздуха и чуть слышно начала:
— Завтра в полдень в Зале Справедливости состоится суд над моим майягардом, Бездушным по имени Кром.
Пока я вкратце объясняла, какие обязательства накладывает на меня клятва Богу-Воину, Регмар только хмурился и изредка дергал себя за ус. Но стоило мне заикнуться о похищении и изнасиловании, в которых якобы признался Кром, он побледнел, как полотно, и жутко заскрипел зубами:
— Тварь!!!
— Он меня не похищал и не насиловал!!! — взбеленилась я. — Его заставили себя оговорить! Заставили, понимаете?
Услышав мое шипение, лекарь взял себя в руки и… с сочувствием посмотрел на меня!
Поняв, что он думает о том, что мэтр Коллир оказался прав и я все-таки не в себе, настолько вывела меня из себя, что я чуть было не вцепилась ему в глотку:
— Он меня не ссильничал, слышите?
— Да, ваша милость!!! — примирительно кивнул он. — Я вас слышу.
— Замечательно! — рыкнула я. — Тогда вы не будете так любезны лично удостовериться в моей невинности?
У лекаря отвалилась челюсть:
— Ч-что?
— Я хочу, чтобы вы удостоверились в моей невинности. Прямо сейчас. А завтра, во время суда, сообщили об этом члену Внутреннего Круга, королевскому судье и королевскому обвинителю.
— Ваша милость, я — мужчина! — покраснев до корней волос, пробормотал мэтр Регмар.
— Согласно Строке шестнадцатой тридцать пятого Слова, осмотр девиц, подвергшихся насилию, должны осуществлять лекари, являющиеся членами Гильдии не менее пяти лет и имеющие безупречную репутацию.
— Вы — дворянка, ваша милость, значит, осматривать вас должна женщина! Лекарей-женщин в Авероне предостаточно, поэтому…
— Мэтр, вы меня не поняли! Ключевая фраза Строки, которую я вам процитировала, — «имеющие безупречную репутацию»! Говоря иными словами, я хочу быть уверена, что завтра, на суде, никому из лиц, заинтересованных в смерти моего майягарда, и в голову не придет сомневаться в безупречной репутации того, кто меня осматривал.
— Но я…
— …мужчина! — вздохнула я. — И при этом вы — самый известный лекарь во всем Вейнаре! Так что выбора у меня нет.
Как ни странно, коротенький — минуты в полторы-две — осмотр выбил из колеи не меня, а мэтра Регмара: когда я слезла со стола и опустила юбки, он стоял красный, как мак, мял руками полы камзола и не сводил взгляда с носков собственных сапог.
Услышав характерное шуршание и выждав минуты три, он склонился в поклоне и робко поинтересовался, позволю ли я ему удалиться. В мои планы это не входило, поэтому я мило улыбнулась и принялась аргументированно доказывать, что достаточно длинная беседа на произвольные темы с хорошим лекарем не может не выявить хотя бы каких-то признаков той самой ненормальности, о которой судачат придворные.
Как оказалось в итоге, возражать Регмар не собирался — поняв намек и дав мне возможность перечислить все имеющиеся у меня аргументы, он извинился за «не очень тактичные вопросы, которые ему придется задавать в процессе беседы», передвинул кресло поближе к моему, взял меня за запястье и поинтересовался, не падала ли я в детстве с большой высоты.
Дальше вопросы стали еще «веселее» — он просил меня перечислить все известные мне наследственные заболевания, передающиеся в роду моего отца и матери, выяснял возраст, в котором у меня начались женские недомогания, их среднюю длительность и степень переносимости сопровождающих их болей. Расспрашивал о детских обидах, поощрениях и наказаниях. Просил перечислить любимые свитки, прочитать какое-нибудь стихотворение или описать внешность наших солдат, слуг и черни из окрестных деревень.
Некоторые вопросы вгоняли меня в краску, некоторые — в ступор. Но я уперто отвечала на них так, как будто сидящий передо мной мужчина был частью меня самой, выкручивая руки своему «не хочу» и не обращая внимания на «страшно» и «стыдно».
Выворачивая наизнанку мою память, Регмар не ограничивался одними ответами. Скажем, спросив, какие цвета мне нравятся, он тут же вытащил из своей сумки десяток пакетиков с разноцветной травой и просил разложить их в том порядке, который мне кажется наилучшим. Потом убрал один, собрал оставшиеся в кучу, перемешал и попросил разложить их еще раз…
В общем, я крайне добросовестно делала все, что он просил. И не замолкала даже тогда, когда его вопросы вызывали в моей памяти слишком болезненные воспоминания о моих родных или о днях, проведенных рядом с Кромом.
Впрочем, первые часа полтора он делал мне больно крайне редко, тактично обходя те темы, которые вызывали у меня хоть какое-то неприятие. А через два, предварительно поинтересовавшись, насколько далеко я готова зайти в стремлении доказать свою нормальность, принялся бить по живому. Причем очень больно!
Сначала проехался по оранжевому цвету, со времен «встречи» с акридом вызывавшему во мне безотчетный ужас, потом невесть как заставил меня признаться в страхе перед пожарами, а в самом конце беседы вытряс из меня такие подробности «знакомства» с лесовиками, что меня пришлось отпаивать успокаивающими отварами.
Отпоил. Проводил в опочивальню. Уложил на кровать, накрыл одеялом и грустно вздохнул:
— Вы нормальны, ваша милость. Теперь я в этом уверен.
— А почему так грустно? — стуча зубами от непрекращающегося озноба, спросила я.
— То, что довелось пережить вам, сломало бы даже мужчину.
Я с благодарностью посмотрела на него и… почувствовала, что засыпаю:
— Вы что, дали мне снотворное?
— Да, ваша милость! Вам надо поспать.
— Мне некогда!!! — взвыла я, откинула одеяло, села и… почувствовала, что куда-то плыву.
— Леди Мэйнария! Прежде, чем гневаться, выслушайте то, что я скажу…
— У вас одна минута, мэтр, — прошипела я, торопливо растирая себе уши.
— Вы не спали три ночи, а завтра вас ждет суд. Если вы не выспитесь, то не сможете связно мыслить и вместо того, чтобы спасти своего майягарда, укоротите его путь на эшафот.
Последние слова лекаря словно вязли в густом тумане, но словосочетание «спасти своего майягарда» я все-таки расслышала. И… горько рассмеялась:
— О чем вы, мэтр Регмар? Он, простолюдин, убил графа Валена Увераша! Значит, завтра его признают убийцей, а послезавтра нас с ним четвертуют…
— Но… тогда… зачем все это, ваша милость? — ошарашенно спросил лекарь.
— Я хочу, чтобы он ушел как Мужчина, достойный Уважения. А не как грязный насильник.
Девятый день первой десятины первого травника
Пламя взлетает по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгает ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькает мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замирает, а потом рассыпается мириадами искр, которые устремляются вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами.
