И если она побежит – это конец всему, вдруг поняла она.
Зверь не жесток. Но он и не знает жалости. Зима убивает заблудившегося путника. Пропасть принимает жертву.
Она пройдёт по мосту или не выйдет отсюда вообще.
Как же это… похоже на госпожу Старшую.
Интересно, а она сама стояла вот так на краю обрыва? Стояла, замерев, с безумно бьющимся сердцем, прижимая руки к груди, а за спиной замерла, плотно сжав тонкие бескровные губы, другая старая колдунья, Верея?
Наверное, да. И так же, как Молли, она, наверное, сбросила свой touloupchik, так же, как Молли, осторожно переступая, мелкими шажками приблизилась к мосту.
Обратной дороги нет. Вернее, она начинается на той стороне.
Если она хочет увидеть и маму, и папу, и братика, и Фанни, и своих подружек, и если хочет отыскать Сэмми – она должна пройти.
Молли выдохнула и ступила на мост. Заставила себя оторвать от перилец покрытые пóтом ладони.
Снизу шёл сухой жар. Словно чья-то рука гладила её щёки. Внизу…
– Не смотри! – каркнула за спиной Старшая.
Но она всё равно взглянула.
Чёрный камень и алый огонь лавы. И пустота. Тянущая, влекущая, зовущая неслышимым шёпотом.
Она застыла. Пошатнулась. Широко раскинула руки, широко раскрывшимися глазами смотрела вниз, неотрывно.
Тишина. Старая колдунья за спиной перестала дышать.
Не удержаться. Земные пути – не для неё.
«Молли! Моллинэр Эвергрин Блэкуотер! Что вы тут себе думаете, мисси?!»
Она словно наяву услышала строгий мамин голос. И зов бездны начал слабеть…
Иди. Шагай. Земля не предаст. Нужно ей просто верить. Верить.
Шире руки. Вдохни и выдохни. Ты должна пройти. Для Волки. Для Младшей и Средней. Для Старшей. Для… для него. Пусть даже он этого никогда и не узнает.
Она сдвинулась с места, и Зверь шевельнулся, словно одобряя.
Шаг. Ох, что такое, ведёт то вправо, то влево, руками, руками работай, балансируй, Молли!
На чёрных земли путях крепко стой, крепче шагай! Верь шагу, верь камню, верь скале. Верь темноте.
Это не страшно. Не страшно. Напротив, крепко, надёжно, вечно. Земля не предаст. И пещеры – не страшные логовища, а уютные убежища, где отдыхает зверь и человек, где укрывается от непогоды и от врага.
И каменная толща над головой – надежная защита от тяжёлых снарядов Королевства. Защита, а не готовая сорваться и раздавить тяжесть.
Молли шла. Шла над огнистой пропастью, и с каждым шагом в сердце рос вольный, расправляющий крылья восторг – я могу! Я пройду! Я сумею!
«Конечно, сумеешь», – сказал Зверь.
Молли уже почти бежала.
Красные глаза лавы одобрительно глядели снизу.
– Всё! – услыхала она крик Старшей.
И замерла. В полушаге от края.
Что такое?
Нет ни моста, ни пропасти. Тянется перед нею и позади неё каменный карниз, ограждённый надёжным барьером, отделяющим его от пропасти слева.
Это же…
– Молодец. – Старшая шла к ней, широко улыбаясь. Получалось довольно-таки пугающе.
Молли попятилась, вся дрожа.
Что это? Что было? Обман? Мираж?
– Ты прошла земным путём. – Старшая остановилась в полушаге. – Так было нужно. Посмотри вокруг. Как следует.
И только тут Молли вдруг осознала, что алые отсветы исчезли, тьма надвинулась со всех сторон. И только в морщинистых ладонях старой ведьмы – крошечный жёлтый огонёк.
Где Зверь? Где лава? Где… где всё?
– Так было нужно, – повторила старуха. И ухмыльнулась. – Не злись, Молли Блэкуотер. Ты просила помощи у Зверя Земли – ты её получила. Ну, оглядись же наконец! Оглядись как следует!
Молли послушалась, хотя в глазах уже закипали слёзы.
Тьма послушно прижалась, словно кошка Ди. Мягкая, пушистая, совсем не страшная.
И каменная толща над головой – надёжная крыша. Устоит пред любой грозой, защитит от любой беды.
Пути земные, пути подземные. Всюду дороги есть, надо лишь увидеть и не бояться на них ступить.
Эх, мониторы-дредноуты, бронепоезда-дестроеры…
Просто вас рисовать, мешанину прямых линий. Ну, или кривых – выверенных, рассчитанных. А как нарисуешь Зверя? Как вычертишь, как обсчитаешь? Как и вообще с магией, тут не помогут арифмометры, хоть ручные, хоть на парý.
Молли стояла в темноте и знала, что где-то там, внизу, в неведомой глуби, лежит искорёженный броневагон, наивная попытка Королевства превозмочь железом и паром силу древних гор.
И ещё она знала, что земля не враждебна ей. Надо только поменьше думать, как оно всё устроено. А просто протянуть руку – тепло в ладони! тепло, текущее в кончики пальцев! – и:
– Svet, – сказала она. Сказала на языке этих неведомых Rooskies.
Все пять пальцев послушно увенчались золотистыми коронами огоньков, словно Молли держала пять зажжённых свечей.
– Smotrite, gospozha Starshaya…
Звуки странного языка больше не казались чужими.
– Molodetz! – гаркнула госпожа Старшая, хватая Молли за левую руку. – А теперь идём отсюда. Зверя нечего без нужды беспокоить.
Как ни странно, но, когда они выбрались на поверхность, их встретило ночное небо, великая и страшная бездна, только, в отличие от пропастей земных, поистине не имеющая дна.
– Теперь не боишься? – Сухая рука старой колдуньи обхватила Молли за плечи.
Молли помотала головой.
– Utro vechera mudrenee, сейчас спать ложись, а назавтра…
– Госпожа Старшая! А можно спросить?
– Ну, чего тебе, egoza?
– А почему утро умнее, чем вечер? Я так утром жуть как спать всегда хочу, и не думается вообще!
– Мне тоже, – усмехнулась Старшая. – Наше, колдовское время – ночь. С давних времён это повелось. Но люди привыкли так говорить, ну и я за ними.
Они шли ко двору госпожи Старшей, и головы на частоколе почтительно замолкали, разве что какая-то из них едва слышно пыталась подольститься.
После подземелья Зверя дела у Молли с Землёй и впрямь пошли на лад. Нельзя сказать, что все затыки, препоны и прочее исчезли как по волшебству, но заклятия теперь хотя бы не теряли форму, а госпожа Старшая перестала хмуриться и выразительно поглядывать на кадушку с пучком розог.
«И чего пугали меня они все? – раздумывала Молли. – И Таньша, и госпожа Средняя… чего тут такого уж страшного, у госпожи Старшей? Ну, всыплет порой по заднице, ну так ведь без злобы и за дело! Я б, наверное, сама себя тоже за такие глупости б выпорола. Чего тут страшного?..»
А спустя всего лишь два дня к ним в ворота постучали.
Хорошо одетый, в новом touloupe, расшитом по вороту, низу и обшлагам, дородный краснолицый путник с большими усами и большим же животом. Он шёл пешком, ведя за собой пару мохнатых лошадей под вьюками. Вид у него был растерянный и напуганный – чего вообще-то в стране Rooskies Молли почти не видывала.
Госпожа Старшая высунулась из окна, несмотря на холод. Крикнула:
– Gei, dobryi molodetz! Chego pozhaloval? Dela pytaesh’ ali ot dela lytaesh’?
Молли с грехом пополам могла понять, что старуха осведомляется, с чем явился незваный гость. Ответ его девочка не уразумела уже совсем, но, судя по тому, как вдруг нахмурилась колдунья, ничего хорошего слова его в себе не содержали.
– Та-а-ак, – протянула она сквозь зубы. – Кажется, придётся тебе кое-что увидеть, мисс Моллинэр. Кое-что такое, что даже я б не сразу стала тебе показывать. Верея старая меня до этого только на второй год допустила, невесть сколько веников об меня до того изломав, пока не сочла, что я готова. Но… ничего не поделаешь, мисси, взявшись за гуж, не говори, что своя рубашка ближе к телу.
Молли стало не по себе.
– Ступай огонь разожги. В подвале.
Девочка повиновалась. Хотя в животе вдруг сделалось очень нехорошо – уж больно Молли не нравился взгляд госпожи Старшей. Сухой, режущий, беспощадный.
…Огонь в очаге уже жарко пылал, когда Старшая спустилась в подвал вместе с гостем – его густые усы обвисли, все мокрые, лихорадочно дёргался кадык. Он боялся, смертельно боялся и отчаянно потел, капельки сбегали вниз по вискам и щекам, срывались с пористого мясистого носа.
В нём была сила, Молли ощутила это мгновенно. Наверное, подобно тому, как мама сразу же ощущала, болеет Молли или нет, даже не прикоснувшись к её лбу и не имея врачебного факультета за плечами, как у папаы.
В человеке была сила, и он тяжко маялся ею. Маялся, словно от вздутия кишок, если не от их же заворота.
– Не может направить. Не может совладать, – вполголоса бросила колдунья, продолжая всё это время выспрашивать гостя на языке Rooskies. – Беда близко, Молли. Будешь мне помогать. Надумаешь в обморок падать или, не знаю, тошниться – сама о себе позаботься, матрасик принеси, чтобы не ушибиться, или там кадушку, грязь не разводить.
Молли судорожно кивнула.
Человек, косясь на девочку, снял пропотевшую рубаху, оставшись в коротких холщовых портах до колен. Одежда была хорошей, белой и чистой, явно только что надетой, но уже успевшей промокнуть почти насквозь. Он пытался ухватить госпожу Старшую за руку и что-то спрашивал, спрашивал тонким умоляющим голосом.
