Но Айша не собиралась уступать и сказала:
– Мама, вспомни слова Благословенного: если джинны досаждают тебе, сотвори молитву. Или ты и Книге уже не веришь?
– Да что ты такое говоришь, доченька, – напугалась аль-Ханса. – Конечно, верю, но как-то боязно все ж таки…
– Мама, – голос Айши прозвучал твердо и непреклонно, – ты должна понять: нам следует опасаться не мертвых. Нам следует бояться живых. В любом оазисе Рас Авала нас подстерегает большая опасность, чем… – Тут девушка вздохнула и все-таки решилась произнести страшные слова: —…В Красном замке.
– …Ки-ки-ки! Вот он, вот он!
– Кииии! Эй, кафир, ты еще не подох? Подними морду, неверная собака, и поприветствуй господина, на что он вам только, о благородный господин, кииии!..
Суровый человеческий голос произнес:
– Отойдите, дайте дорогу! Пожалуйте, о господин, вот он, мы его нашли!
Прошлой ночью у Тарега достало сил перевернуться обратно на бок, но сейчас он об этом жалел: лицо таяло под лучами полуденного солнца, пот градом катился по крыльям носа и затекал в залепленные пылью и грязью глаза. Нерегиль подтащил к носу ладонь и прикрылся от палящего света, но это не спасало от зноя. Зрение покинуло его еще под утро. Раскрыв глаза, он понял, что в беспощадном огне дневного светила растаяло и хен.
Над Тарегом нависла чья-то тень, подарив мгновения прохладной передышки. Затем в плечо уперлась жесткая подошва, и его опрокинули на спину.
– Ки-ки-ки! Ну-ка, ну-ка, прояви вежливость, язычник, когда к тебе жалует правоверный ашшарит из рода благородных Умейядов, потомков Благословенного!.. Кииии!..
Рассказывали, что Красный замок ни с чем нельзя перепутать – до того красив его гордый очерк над лесистым холмом. И впрямь, сейчас, когда небо желтело к закату, Айша против воли залюбовалась открывшимся видом: узкие стройные башни подпирали зубчатую стену, слева вздымалась четырехугольная главная башня с высоким шпилем на плоской крыше, а справа стены сходились к тонкому силуэту дозорной аталайи.
Равнину вокруг заросшего мощными дубами холма давно затянули кустарник и чертополох – хотя среди оползших холмиков еще виднелись каменные основания разрушенных домов. Кое-где белели покосившиеся круглые столбики надгробий. Но в ссыпавшихся арыках уже не текла вода, в полях сеялись лишь лопух да колючая ежевика. Оливковые рощи одичали и заросли густой сорной травой в половину роста дерева. Ряды лысоватых чинар еще отмечали исчезнувшие улицы стертых с лица земли вилаятов, но к замку не вела ни одна торная тропа. Дорога к Азруату, с которой их верблюды сошли совсем недавно, закладывала широкую петлю и обходила долину стороной.
Решительно ткнув верблюда палкой, Айша направила его в изрытый корнями растений коридор между пожелтевшими тополями. Остальные шесть дромадеров ее жалкого каравана плелись следом.
К воротам они пробились с трудом – роща каменного дуба заросла подлеском, низкие ветви били по плечам, верблюды пугались хлещущих листьев. Когда путники наконец-то оказались перед щербатой аркой, за которой виднелся заваленный обломками, поросший жухлой травой двор, солнце уже готовилось садиться. Небо окрасилось в красно-фиолетовый цвет, а в ветвях дубов завозились и заверещали ночные птицы.
Громко хлопая крыльями, с карнизов башен снялась стая сизарей и закружила в небе над замком. Впрочем, даже если бы кто-то и наблюдал за ними с дороги, то уж точно бы не решился подняться на холм и проверить, кто потревожил покой проклятых развалин.
Спешившись, Айша приказала рабам разгружаться. Еды было предостаточно – она оставила женщинам половину вырученных от их продажи денег, но даже половины суммы, полученной за восьмерых красавиц, с лихвой хватило на покупку припасов и всего необходимого для дальнего путешествия.
Обернувшись, Айша вдруг поняла, что вместо пятерых невольников вокруг вьючных верблюдов суетятся всего трое.
Сбежали. Сбежали по дороге.
Что ж, она могла их понять. Рабов – туповатых сильных зинджей – они купили в Куртубе перед самым отъездом, и эти люди ничем не были обязаны Бени Умейя. Впрочем, видно, даже зинджи что-то почуяли, глядя на одичавший пейзаж в окрестностях Красного замка.
Айша махнула рукой остальным – мальчишки и женщины сгрудились жалкой трепещущей стайкой. Они стояли, подхватив узлы, и со страхом разглядывали мощные стены главной башни. Ведущая в нее лестница уцелела, разбитые ступени проросли корнями деревьев и травой, но по ним все еще можно было подняться к зияющему темному провалу входа. Несмотря на свое неверие в призраков, Айша решила не искушать судьбу и пошла к пролому в невысокой стене, когда-то огораживавшей сад.
Пролом оказался воротами – деревянные рамы створок еще гнили в траве, а сад одичал совершенно. Лопухи и отвратительный чертополох вымахали там чуть ли не в рост человека, фруктовые деревья стояли голые и пожелтевшие, а кипарисы торчали темными похоронными свечками среди сорняков. Ни беседки, ни павильона в саду, конечно, не сохранилось.
Айша глубоко вздохнула – им все-таки придется идти искать место для ночлега в том, что еще оставалось от развалин дворца. И делать это нужно как можно быстрее – пока солнце не село окончательно. Тени уже стали длинными-длинными, и во втором дворе, в который они свернули, обойдя стену сада, ощутимо смеркалось.
Аль-каср сохранился на диво – задрав головы, они обнаружили, что черепица на крышах осталась на месте. Пройдя под подковой входной арки, Айша и ее спутники вошли во внутренний двор.
Прямо перед ними листьями из умирающего сада заметало чашу фонтана. За ним темнели высокие арки входа в главные залы. Направо длинный двор раскрывался двухэтажными галереями, опоясывающими весь периметр здания. В красно-желтом закатном небе четко вырисовывались две смотрящие друг на друга приземистые башни – с обеих сторон над галереей надстроили третьи этажи, и их парные маленькие оконца близоруко таращились на взломанные травой и сорняками плиты двора.
Аль-Ханса подошла к Айше и сказала:
– Я бы не хотела забираться слишком… далеко, доченька. Давай зайдем прямо… туда.
И показала на тройную арку входа в главный зал. Айша кивнула. Они пошли внутрь, стараясь не смотреть направо. Там, в середине длинного двора, затягивало грязью и песком другой мертвый фонтан. Плиты вымощенной вокруг него площадки разъехались, но все еще составляли правильный восьмиугольник. Именно у этого фонтана, говорилось в семейных преданиях Умейядов и Сегри, Имран ибн Умейя, отец Умара, приказал умертвить всех приехавших к нему на переговоры Сегри, числом двадцать один человек. Рассказывали, что ржавые разводы крови до сих пор пятнают чашу фонтана и мраморные плиты вокруг него.
Айша и ее спутники не стали подходить ближе, чтобы проверить это.
– …Ки-ки-ки! Ааа, неверная собака хочет пить! Глотай-глотай, не подавись только! Киии!..
– Оставьте нас в покое! – рявкнула на распоясавшуюся шелупонь Майеса. – Ньярве, дай им хорошего пинка, Тарег-сама не заслужил, чтобы его оскорбляла кладбищенская дрань и срань!
– Аааа, язычница! Кафирка! Как ты смеешь оскорблять правоверного джинна!
Сидевший в ногах у нерегиля Ньярве с угрожающим лязгом раздвинул ножны и рукоять меча – и вечернее солнце, переливающееся в высоченном окне, ослепительно сверкнуло на приобнажившемся лезвии.
– Ой, напугал, напугал! Киии-и! – И кваканье оборвалось – джинн, вереща, кувыркнулся из окна.
– Тьфу, дрянь какая, – пробормотала Майеса.
И принялась распутывать узел на желтом в красный горох платке, перевязывавшем прядь ее длинных волос. Освободив шелковый лоскут, она смочила его водой из фляги и принялась снова протирать лоб и щеки нерегиля. Голова Тарега лежала у нее на коленях, глаза оставались закрытыми. Похоже, бедняга опять потерял сознание.
Когда они нашли нерегиля, тот еще пытался что-то сказать сквозь кашель и уходящее на глазах дыхание. Тарегу-сама обмыли лицо и дали напиться. Джунайд и его ученик долго сидели над распростертым на камне телом – похоже, они и нерегильский князь прекрасно понимали друг друга, общаясь мысленной речью. Наконец, одинаково покачав головами, супруг Тамийа-химэ и мальчишка встали и отошли к стене комнаты.
Майеса покосилась на них – ашшариты сидели, скрестив ноги, погруженные в медитацию и совершенно не доступные ни кваканью джиннов, ни болтовне занимающихся Тарегом сумеречников. Помимо Ньярве, в ногах у несчастного несли стражу две дамы из свиты княгини, Тамаки и Амоэ, а еще Эда, оруженосец Джунайда. Все они разделяли возмущение Майесы:
– Где это видано, а? Этот мерзкий гаденыш, чтоб ему трон к заду прилип и не отлипал, мало того что беспрерывно оскорбляет Тарега-сама, так еще и не дает ему ни отдыха, ни покоя – вы когда-нибудь видели, чтобы существо из Сумерек довели до такого состояния?
