Подойдя, он лицом к лицу столкнулся с выходящим из императорской палатки Верховным жрецом. Тот шел, согнувшись, как будто старость в одночасье вернула себе права над упрямцем, и, казалось, искал, на что опереться. Трехцветный пояс первосвященника он сменил на простой, серый.
– Да поможет вам Бог, ваше высочество, – негромко сказал жрец.
Кар кивнул, впервые не вспомнив о своей ненависти к старику. И вошел.
Сперва он увидел свечи – множество свечей, они выстроили огненную ограду вокруг императорского ложа. Та, что лежала на нем, до подбородка укрытая пурпурным плащом, выглядела мирно спящей. Император стоял рядом. На коленях. Занавесь была отдернута.
Эриан оглянулся всего на миг. Ничего не сказал, не поднялся с колен. Следующие несколько шагов показались Кару длиннее вечности. Остановившись за спиною брата, он молча ждал приговора.
И приговор последовал.
– Она сама этого захотела, – сказал император. – Никто не смог бы ее заставить и никто не смог бы отговорить, если она решила. Я это знаю, помни. И – ты сегодня победил. Ты спас Империю, спас всех. Это я тоже знаю. Но сейчас… Уходи, Кар. Или я тебя убью.
– Убей, – ответил Кар, понимая уже, что слова эти лишь эхо давних, произнесенных когда-то императором, что звучат они на этот раз бессильно и жалко. – Я не стану противиться.
Эриан не шевельнулся.
– Уходи.
Кар молча пошел к выходу. В последний миг задержался.
– Что будет с пленными, Эри?
– Не сегодня, – ответил император.
Кар вышел, остановился, невидяще глядя перед собой. Впереди страшным памятником лежало поле сражения, и тучи воронья хрипло кричали, прославляя людской обычай убивать друг друга большими компаниями. За спиной клонилось к закату солнце того же дня, когда Кати рано утром выскользнула из его палатки, оставив тоскливый холод смерти и любви, что не смела быть. Казалось, с тех пор прошло несколько лет. На губах застыли кровь и гарь.
Вечер и ночь он провел с магами. Добился, чтобы им освободили удобное место под лагерь, в ложбинке меж холмов, где негустые заросли осин могли послужить и топливом для костров, и хоть каким-то укрытием от посторонних глаз. Воины с храмовыми значками расположились вокруг широким кольцом, но близко не подходили. Из вещей у магов оставалась только одежда на плечах – остальное пришлось бросить на пути от Злых Земель. Буквально разграбив имперский обоз, Кар добыл хлеб и мясо, крупу, посуду, мыло, бинты, одеяла и несколько палаток. В них разместили тяжелораненых. Переговорив со жрецами, Кар позволил применять магию – исключительно для излечения, и сам работал до глубокой ночи, исцеляя раны, поднимая безнадежных и воскрешая тех, кого еще можно было воскресить. Силу он не берег. Она, все еще бурлящая внутри огненным колесом, была хуже любого проклятия, Кар с радостью отдал бы ее всю. Когда добровольные кашевары из полукровок и младших магов обнесли всех немудреной, но горячей пищей, с ранами, угрожающими жизни, было покончено. Беспокойный сон постепенно сморил магов. Только сейчас Кар до конца понял, как измучены они долгим соседством с ими же освобожденными тварями, каким облегчением стала для них возможность заснуть, не опасаясь проснуться в роли чьего-то позднего ужина. Возможная смерть от рук дикарей едва ли могла их теперь напугать.
Сам Кар не хотел ни есть, ни спать – непривычная наполненность Силой подавила в нем телесные потребности. Он до рассвета просидел, привалившись спиной к поваленному осиновому стволу и глядя на далекие огни разведенных жрецами костров. Там, у костров, не спал никто. Еще дальше, но все же слишком близко для больного сердца, не спал император. Кар знал, что он молча стоит на коленях перед мертвым телом. Ни о чем не просит, ничего не ждет, лишь иногда встает, чтобы зажечь новые свечи, обходит вкруг палатки, разминая затекшие ноги – и вновь падает на колени.
А здесь, посреди уснувшего лагеря магов, напротив Кара сидели и не спали двое. Сильный Лэйн, последний выживший член Совета, и лохматый насупленный мальчик, почти уже юноша. Моурет. Оба молчали, и Кар тоже не находил в себе сил заговорить. Наконец Моурет заснул, уронив голову на плечо Сильного. Лэйн бережно уложил его в траву, накрыл одеялом. Кар благодарно кивнул. До утра оба не произнесли ни звука и не сомкнули глаз.
Утром над миром воцарились скребущие звуки вгрызавшихся в землю лопат, шлепки земляных комьев и удары сбрасываемых в общие могилы тел. Туши звероподобных сваливали в кучи на построенные из бревен костры и поджигали, обложив хворостом и облив маслом. Смрад разливался на мили окрест.
Как и было обещано, Вождь вождей аггарских племен и император истинных людей обменялись клятвами на поле победы. Земли от Тосса и Салианы до Ничейной Полосы принадлежали аггарам; Империя обязалась впредь не претендовать на них. Аггары обещали хранить границы и первыми встать на защиту Империи от угрозы из Злых Земель, если таковая когда-нибудь возникнет снова. Старшие служители храма во главе с новым Верховным жрецом стояли за спиной императора; напротив собрались немногочисленные на фоне своих имперских собратьев Голоса Божьи.
Когда с клятвами было покончено, жрецы обоих народов отправились в долгий путь к Злым Землям – восстанавливать заслон. Как они намерены это делать, Кар не знал. И не хотел знать. Довольно было и того, что сами жрецы уверены в успехе. От Империи поехали только лучшие из лучших – носители белых, синих и черных поясов пятой и шестой ступеней, но с их отбытием алых сутан вокруг стало поменьше. Недостаток, который с лихвой восполняли бдительные воины со значками вольных жрецов.
Атуан уехал еще утром – сопровождать в столицу тело Сильной Кати. Непонятно было, вызвался ли он сам или Эриан спровадил своего доверенного советника с глаз долой так же, как накануне вечером прогнал Кара. Бывший Верховный жрец присоединился к траурной процессии не из почтения к покойной, но ввиду пошатнувшегося здоровья и желания оказаться подальше от императора. Таким образом единственным, кто не сбежал и на ком скорбящий повелитель мог выместить свой гнев, остался Кар.
Он ждал императорского гнева как спасения, как заслуженной расплаты, за которой станет легче. Он принял бы упреки и проклятия, принял бы смерть от императорской руки. Эриан молчал. При утверждении мира с аггарами, на похоронах, на прощальной церемонии, на тризне по усопшим Кар был с ним, как принц и наследник. Он принимал осторожные слова хвалы и благодарности, как тот, кто, пусть и с помощью колдовства, обернул поражение в победу и обрушил гибель на врагов. Но даже на миг он не смог остаться с императором вдвоем, и за все время Эриан не сказал ему ни слова.
Будущее пленных магов оставалось неясным. Воины храма сторожили их неустанно; единственным, кто свободно ходил туда и обратно, был Кар.
Когда молчать дальше стало невозможно, Кар сказал – в присутствии жрецов и военачальников, обращаясь к императору как один из просителей:
– Выскажите свою волю, государь. Пленные ждут вашего решения.
Эриан долго молчал.
– Пусть займутся уборкой, – сказал он наконец. – Все трупы этих существ необходимо сжечь или закопать. Мы не сможем задержаться здесь так надолго; завтра закончим с похоронами и вечером же выступим. Ты останешься и проследишь за всем. С тобой я оставлю тысячу вольных жрецов, этого должно хватить, чтобы держать колдунов в повиновении.
– В этом нет необходимости, ваше величество. Я Сильнейший. Моим приказам будут повиноваться.
– Тем не менее воины останутся. Когда земли наших союзников аггаров будут очищены от этой скверны, оставь колдунов и возвращайся в столицу. К тому времени я приму решение об их дальнейшей судьбе.
– Государь, – произнес Кар, опустившись перед братом на одно колено. – Я прошу о личной аудиенции.
– Нет.
Потом что-то дрогнуло в глазах императора, и он добавил:
– Мы поговорим, когда ты вернешься. Сейчас займись колдунами.
Кар встал и отправился заниматься колдунами.
Даже собственному грифону он с трудом мог смотреть в глаза – после утреннего разговора, когда на признание, что Тагрия уехала, не простившись, Ветер ответил недружелюбно: «С тобой не простившись».
И, отвернувшись, принялся чистить перья.
«Ветер! – воскликнул тогда Кар. – Ты что, виделся с ней?»
«Она позвала, я прилетел» – сказал грифон.
«Почему же ты не позвал меня?!»
«Она не хотела».
И Кар не нашел, что ответить. От Ветра скрыть не удавалось ничего, он видел, конечно же, что Кар намеренно задержался у магов до отбытия процессии. Частью из-за стыда перед Тагрией, частью – не желая встречаться с Атуаном. Тот, единственный кроме Верховного жреца, заранее знал о замысле Кати, знал – и не сказал ни слова ни Кару, ни императору. Кар не мог винить его за скрытность. Но и видеть не хотел.
