Теперь дело пошло быстрее. Император, должно быть, еще не въехал осиянным славой победителем во врата столицы, когда перед остатками магов легла мертвая степь Ничейной Полосы. И Кар сказал – хватит. Аггарские земли очищены; прочее пусть гниет, мертвому краю не станет хуже от разбросанной мертвечины.
Тронулись в обратный путь – длинные вереницы усталых пеших и почти столь же усталых конных, позади немногие повозки с остатками жреческого обоза. Грифоны сопровождали их по воздуху. Редкая живность, уцелевшая после нашествия звероподобных, становилась теперь добычей грифоньих когтей, и даже жрецы встречали крылатые тени без опаски, как единственную надежду получить ужин.
Потом разоренные земли остались позади. В благодатном изобилии аггарских лесов повеселели и стражи, и пленные. Кар выбирал путь в обход селений, так что за все время они только раз встретили людей, зато позволял долгие стоянки в глухих уголках по берегам рек и озер, среди звенящей тишины ягодных полян. Спешить было некуда. Кар знал, что не станет возвращать свой народ в Империю – ту самую Империю, чья земля однажды уже напиталась кровью магов.
Аггары, не понаслышке знакомые с горьким уделом скитальцев, готовы принять побежденных – и быть по сему. Здесь обретут они новый дом, а что потом, сумеет ли древнее племя пережить свое последнее падение или же исчезнет навсегда, судить не Кару. Звание Сильнейшего не отменило его долга перед императором Эрианом. Пока жив, Кар останется его слугой и братом, даже если сам Эриан о том позабудет. Потому, доверив магов защите верного Чанрета, Кар собирался отправиться в Империю, для суда ли, для милости – безразлично.
Пока же победители и побежденные вместе возвращались к жизни. Боль множества смертей не исцелить в одночасье, быть может, ей вообще нет исцеления. Но все же отдых, солнце и черничный сок на губах понемногу становились мостами через тысячелетия ненависти. И он, Кар, принц истинных людей и Сильнейший народа Владеющих Силой, стал таким мостом, даже не прилагая к тому особых стараний. Вольные жрецы под хмурыми взглядами жрецов настоящих снимали и прятали подальше храмовые значки. Впервые прозвучавший смех был странен, как снегопад в середине лета, но дни проходили в шелесте листвы и ласковом журчанье рек, а ночи – под куполом звезд, огромных и ярких, и вскоре никто уже не вздрагивал удивленно при звуках смеха или неловких попытках выговорить слова чужого языка. Оставляя пленных под надзором вольных жрецов, Эриан едва ли мог ожидать такого исхода. Не ожидал его и Кар, позабывший за годы войны, что люди бывают человечнее собственных предубеждений.
Он с трудом нашел подобающие слова, когда в конце пути рыцарь из вольных жрецов попросил его, как военачальника, об отставке и сразу – как Сильнейшего о разрешении остаться с народом магов навсегда. Причина столь необычной просьбы стояла рядом со своим избранником, вызывающе расправив плечи, готовая к укорам и насмешкам.
– У тебя дома осталось имение, – сказал рыцарю Кар. – Здесь у нас пока нет ничего. Жизнь среди магов не будет легкой, Сабрил. Смотри, как бы тебе не пришлось пожалеть о своем решении.
– Мой отец еще нескоро выпустит имение из рук, – ответствовал тот. – Не могу я взять ее в Империю, ваше высочество, и ждать что ни день, когда придут забрать мою жену на костер! А потерять ее тоже не могу, никак не могу. Позвольте мне остаться, ваше высочество, а я уж постараюсь пригодиться вам, хоть где!
– Ты действительно этого хочешь? – спросил Кар женщину.
Та молча кивнула.
– Тогда мне остается только радоваться за вас и надеяться, что вы послужите добрым примером другим. Простите, друзья, что не могу преподнести свадебного подарка: нынче я так же нищ, как любой бродяга.
– Благодарю, ваше высочество, – поклонился Сабрил.
– Спасибо тебе, Сильнейший, – прошептала его подруга.
Как только влюбленные скрылись за деревьями, Кара дернул за рукав неотступный, как тень, Зарамик.
– Глядишь, и колдуном станет, – сказал он завистливо. Почесал в затылке и объявил: – Я, ваша милость, тоже остаюсь.
– А тебе я разрешения не давал.
– Что это, ему, значит, можно, потому как девку завел?! Так я это быстренько…
– Зарамик! И думать не смей! Что я скажу твоим родителям и Баргату, если ты не вернешься?
– А что? Я ж не оттого не вернусь, что мертвый. Скажете, так, мол, и так, не могу впредь обойтись без вашего сына. Дядька Баргат ворчать не станет, раз я с вами.
– А кто сказал, что я не могу без тебя обойтись?
– Ну как же! Напьетесь, кто ваше высочество домой потащит?
– На этот счет больше не тревожься, – усмехнулся Кар. – И тебе, если останешься, о выпивке придется забыть.
– Да запросто! Так что, можно?
– Что с тобой делать…
Так сообщество бездомных пополнилось двумя новыми членами – к вящему неудовольствию служителей храма и, возможно, к будущему гневу императора. Все еще оставалась возможность, что Эриан в угоду храмовым законам потребует смерти пленных. Кар не верил, не хотел верить в подобный исход. Но и исключить его полностью не мог. Холодная неприязнь в чувствах императора была слишком заметна в последнюю их встречу. А Жалин, новый Верховный жрец, славился прямотой и твердостью убеждений. И если так, если доверие и дружба в прошлом, тогда разве что договор с аггарами сможет удержать Империю от попытки силой вернуть для казни проклятых колдунов.
Окончательно стали лагерем на расстоянии трех полетов стрелы от крайних домов селения Круглого Озера. Чанрет от имени всех вождей аггаров подтвердил готовность дать магам убежище. Теперь, оставив свой народ на его попечении, Кар мог отправляться к императору. Но медлил, дожидаясь возвращения уехавших восстанавливать заслон жрецов.
Те появились наконец в сиянии божественной славы, счастливыми и гордыми победителями, чья вера восторжествовала через творимые их руками чудеса: как встарь, единая молитва была услышана и невидимая преграда отделила мир людей от мира нелюдей. Заслон был восстановлен. Аггары встречали новость дружным ликованием. Кар от восторгов удержался, но вздохнул с облегчением: одной великой заботой меньше. В глубине Злых Земель наверняка остались живые твари, рано или поздно они пришли бы опять. Теперь о звероподобных можно было забыть на несколько тысячелетий – как раз достаточно, чтобы разораться с прочими бедами.
Когда алые сутаны в последний раз полыхнули на солнце, и стройные отряды жрецов пропали из виду, чтобы через три дня быть уже в Тоссе, Кар собрался наконец в путь.
– Ты вернешься? – беспокоился Чанрет.
– Когда тебя ждать? – спрашивал Лэйн.
– Скоро, если буду жив, – отвечал Кар обоим.
В последний вечер, когда он пешком возвращался из селения, от шатров, что подарили магам аггары, вышел Моурет. Медленно пошел навстречу, пиная траву. В Империи близился праздник Благодарения, но ни в воздухе, ни в листве не ощущалось признаков осени. Кар задержал шаги. Ему так и не удалось подружиться со своим взрослым и незнакомым сыном. На все попытки завести разговор мальчик глядел исподлобья и отвечал коротко, враждебно.
– Моурет, – сказал Кар, когда расстояние уменьшилось до пары шагов. – Ты ищешь меня?
Тот остановился.
– Ты завтра улетаешь, да?
– Да. Я могу что-то для тебя сделать?
Мальчик молчал.
– Моурет, – начал Кар как можно мягче. – Ты избегаешь меня, не хочешь говорить. Я понимаю. Я не был тебе хорошим отцом, признаю, но…
– Ты никаким не был! – зло, почти со слезами перебил тот.
– Да! Да, это так. Я кругом виноват перед тобой. И знаешь, ты такой не один – труднее найти того, кому бы я не причинил зла. Это проклятие, наложенное когда-то моим отцом. Еще до моего рождения он предрек, что я буду нести горе и смерть всем вокруг, так и получилось. Поверишь ли, если я скажу, что не хотел этого?
Молчание.
– Моурет. Мой сын, скажи, могу ли я хоть как-то искупить свою вину перед тобой?
Сначала показалось – мальчик не ответит. Потом слезы хлынули из его глаз, и со слезами вырвались слова:
– Освободи маму!
– Моурет… – Кар осекся.
– Не хочешь?! Тогда ты… Тогда…
– Тише! Я не сказал – нет! Послушай, – Кар отчаянно искал и не находил слов. Как вышло, что ему не выбраться из тупика, в который он загнал себя сам? – Послушай меня. Ты уже взрослый, Моурет. Постарайся подумать, как взрослый…
Но Моурет не хотел думать, как взрослый. Он не хотел ничего, он требовал ответа, и Кар слишком хорошо его понимал:
– Ты. Ее. Освободишь?!
– Это не в моей власти! – стоило повысить голос, и мальчишка тоже приготовился закричать. Кар быстро поднял ладонь: – Помолчи. Дай мне сказать. Только император может дать ей свободу, не я.
– Попроси его!
– Моурет, я не тот человек, кто может теперь обращаться с просьбами. Император гневается на меня. Я причинил ему горе большее, нежели тебе, и оно, увы, непоправимо. Отправляясь в Империю, я не знаю, что меня там ждет. Клянусь, если император решит заточить меня, как твою мать, это будет с его стороны милосердно! Но ты, Моурет… ты все еще герцог Тосский.
