– Служитель, а что это вы удумали? – забеспокоился Олф.
– Где тот кусок золота? – вместо ответа спросил Эрл.
– Там и лежит. Никто к нему так и не посмел подойти – не то что прикоснуться.
– Это правильно, что не посмел.
– Хоть что это за штука такая? – спросил Олф, которому до сих пор становилось не по себе, как только он вспоминал, как наткнулся на булыжник, исписанный непонятными знаками, пронзённый золотым штырём. – Я как схватил его, так будто понесло меня куда-то. Едва за рукоять меча удержался.
– Лучше не спрашивай… От такого знания – только затмение в душе.
– Так я спросил уже…
– Тогда подожди. – Служитель высыпал на стол, наспех сколоченный из соснового горбыля, несколько серебряных оберегов, разложил их в определённом порядке, и на полотняных стенах шатра проступили светящиеся знаки. Стихли доносившиеся снаружи голоса, шум шагов и шелест травы, и дневной свет, пробивавшийся сквозь белую материю, померк.
Олф вдруг обнаружил, что он стоит на краю обрыва, а внизу среди небесной голубизны клубятся обрывки облаков. За спиной наверняка высилась крепостная стена, а за ней лежала дорога, ведущая в никуда. Надмирная Пустошь… Хорошо хоть, места знакомые, только вот как потом проснуться, если знаешь, что не спишь?
– Если мы будем говорить об этом здесь, то ни на кого другого не навлечём беду. – Служитель Эрл присел на край обрыва, как в прошлый раз, и жестом предложил Олфу садиться рядом. – Теперь слушай. Три элоима – Луциф, Аспар и Иблит – решили, что превзошли Творца величием своих замыслов. Познав язык Творения, они вывернули его наизнанку, создав зеркальное письмо, и начали выискивать в бесконечности крупинки Несотворенного пространства, первозданного Хаоса. И сказал Творец: «В мире может быть только одно Совершенство, одна Красота, одно Добро, одна Справедливость, одна Любовь и один Закон, а всё, что существует помимо них, – не суть, а подобие». И тогда гордые элоимы восстали против Творца, решив, что не сотворят они своего мира, пока всё, что Им создано, не будет вновь обращено в Хаос. И была битва, от которой долго сотрясались небесные сферы и земная твердь, и были гордые элоимы низвергнуты в Бездну, которую сами же и создали в недрах Несотворенного пространства…
– Знаю я это всё, – сказал Олф, которому вдруг стало невтерпёж вернуться обратно, в свой шатёр. – Герант рассказывал. Только мне всё это ни к чему. Сказали бы – Олф, надо сделать то-то и то-то, и я бы сделал, если в силах…
– Но Луциф, который из всех троих был самым могущественным и безжалостным, оставил в мире своё Око, а за пределами мира – свои Печати, и там, где грань между Сотворённым миром и Несотворённым пространством становится особенно тонка, Печати могут покинуть Небытие. Так вот – то, что ты нашёл, – это Печать Лорда Мира Сего. Тебя спасло только то, что ты разбил камень, что знаки, начертанные на нём, распались и утратили силу, и золотой стержень…
– Клин там был золотой. Да и тот сильно помялся.
– И золотого стержня хватило только на одно – отправить того, кому он предназначался, к другой Печати Лорда.
– И где же она?
– Возможно, там, куда отправился Святитель Герант. Там, где сейчас, возможно, находится лорд Юм.
– И где это?
– То место называют теперь Холм-Эстом, а когда-то там стоял замок Эрлоха Незваного.
Олфу показалось, что всё его тело от пяток до макушки пробила холодная молния. Если знаешь или хотя бы догадываешься, где может находиться исчезнувший лорд, значит, надо и самому отправляться туда же – со всем войском.
– Я понял, о чём ты подумал… – Служитель Эрл положил ладонь Олфу на плечо. – Если ты сейчас поведёшь войско через земли варваров, ничем, кроме большой крови, это не кончится. Сам погибнешь и Юма не спасёшь.
– И что же мне делать? – Умом Олф понимал, что Служитель прав, но как можно оставить в беде своего лорда, если знаешь…
– Туда, где сейчас может быть Юм, отправлюсь я. Да простит мне Творец тот путь, который я выберу… – Служитель поднялся, отряхнул рясу, хотя к ней не прилипло ни пылинки, и медленно двинулся к стене.
– А мне-то что делать?! – почти крикнул Олф.
– Уводи войско. – Эрл даже не оглянулся. – Пока можешь помочь лорду Фертину против прибрежных варваров – ему сейчас надо…
Служитель Эрл исчез, и только в последний момент Олф заметил, что тот вовсе не прошёл сквозь каменную стену, а скрылся за пологом шатра…
Чем больше в жизни происходит событий, тем быстрее проходит сама жизнь, и тем более долгой она кажется, если потом оглядываться назад. Вот только оглянуться порой бывает некогда, разве что уже после того, как она закончится, после того, как начнётся что-то новое, что-то иное. Смерти нет – есть только странствие по бесчисленным мирам. Судьба, которой можно избежать, – не твоя судьба, и дело вовсе не в том, что всё предопределено Творцом. Он подарил нам этот мир и эту жизнь, и теперь мы сами должны распорядиться бесценными дарами… А если мы окажемся недостойны этих даров, всё равно каждый будет спасён, и все вернутся к Тому, кто вдохнул жизнь в Первородную Глину, а значит, вновь наступит Великое Одиночество…
Эрл Бранборг, лорд, по воле Откровения ставший Служителем, теперь двигался навстречу Небытию, но теперь уже по собственной воле. Хотя есть ли собственная воля у того, кто связал свою жизнь и судьбу с Храмом? Воля, Жизнь, Судьба – а не одно ли то же всё это? Три ипостаси бытия, три состояния веры, три столпа, на которых держится Бытие… И вот однажды тот, кто провозгласил себя Лордом Мира Сего, подменил Неутолимой Жаждой и одно, и второе, и третье, положив начало Злу…
Печать, точнее, то, что от неё осталось, действительно лежала на том же месте, где исчезло чудовище, бывшее когда-то Симом Тарлом. Только золотой блеск скрывался теперь под слоем ржавчины, и ещё – земля никак не хотела впитывать бурую кровь того, кто ещё недавно хотел ею повелевать. Теперь надо оставить всё серебро, все обереги, все мысли о вере и Творце – иначе Печать не сработает и не перенесёт его туда, где, может быть, находится Юм, туда, где сгинул Святитель Герант, туда, где скрывается Зло, желающее уничтожить этот мир до основания, чтобы потом сплясать на пепелище и попытаться Ничто превратить в Нечто, а потом это кособокое Нечто превратить во Всё… Страха не было – была неизбежность, с которой трудно смириться, но которая на то и неизбежность.
И страдания мучеников воздадутся им Благодатью, Покоем и Светом…
И за последним порогом жизни земной откроется перед ними Жизнь Вечная…
И…
Всё! Довольно утешать себя. Хватит держаться за прошлое. Если путь избран, надо идти…
Он стиснул пальцами рыхлый пористый кусок металла, который тут же рассыпался в прах, но в последнее мгновение порыв горячего ветра сбил с травинки каплю искрящегося солнечного света, и наступила тьма.
– Ау! – Только назвав имя, Созерцатель добился того, чтобы она оторвала взгляд от собственных ладоней. Черты её лица заострились, и глаза теперь казались ещё более огромными, чем тогда, то ли мгновение, то ли вечность назад… – Здесь не место для страданий, здесь не место для тебя.
Её тело стало прозрачным, и сквозь него был виден лепесток лотоса, уходящего корнями в Ничто. Казалось, даже слабое дуновение ветра способно смешать нимфу с Небытием, но и для ветра здесь тоже не было места.
– Древние существуют для радости и созерцания прекрасного… Без этого тебе незачем жить. – В голосе, звучавшем из пустоты, слышалось удивление и испуг, но нимфа, казалось, не слышала ничего – всё заглушал стон, который она держала внутри себя.
Случилось то, чего не должно было случиться, что было противно природе и всякому смыслу… Впервые кто-то из Древних познал горе и при этом не расстался с жизнью… А ведь, казалось бы, всё так просто: жизнь есть радость, горе есть смерть, и только благодаря незыблемости этого закона первенцы Творения ещё продолжали украшать собой Дивный Сад.
– Я даже не дала ему имени… – говорили её глаза, полные невидимых слёз.
– Он всё равно не должен был здесь оставаться. – Теперь Созерцатель скорее самому себе объяснял, почему он позволил двум неведомо откуда взявшимся пришельцам забрать младенца. – В нём слишком много человеческого, чтобы я мог позволить… Чуждая воля изменила бы Дивный Сад, чуждая воля могла его уничтожить.
– Дивный Сад всё равно исчезнет. – Её глаза спорили с ним, и это было ещё более нелепо, чем всё, что произошло раньше. – И ты исчезнешь, Невидимый. А я останусь. Останусь до тех пор, пока есть надежда.
– Надежда… – словно эхо повторил Созерцатель. – Надежда – это когда ждёшь неизвестно чего и хочешь того, чего не может быть. Избавься от этих мыслей и исчезни – так будет лучше для всех, и для тебя тоже. Посмотри – лотос, на котором ты сидишь, уже начал увядать. Надежда – это заразно, тоска – это смертельно, смерть – это навсегда. Разве ты хочешь, чтобы по твоей милости погиб Дивный Сад, последнее, что осталось в этом мире прекрасного, поистине прекрасного.
