– Щарап… – прошептал Хач и тут же увидел мелко нарезанное тело старухи, а потом – густой чёрный дым погребального костра, возле которого почему-то стояли Служители.
– Гейра… – Хохот, звенящий во мраке, на мгновение заполнил его слух, а потом исчез – это означало, что Дрянь каким-то образом вырвалась за пределы мира и сейчас вполне довольна жизнью и собой.
– Трёш… – Заиндевевшая статуя Кузнеца, ковавшего когда-то ледяные мечи бледным меченосцам, возвышалась над пирамидой из золотых слитков. Он так и остался в далёком Цаоре, у подножия развалившейся Чёрной скалы, не найдя в себе сил расстаться со своим богатством.
– Хомрик… – По руке поползло мерзкое домашнее насекомое, что-то уныло насвистывая, и Хач тут же прикончил его молодецким ударом.
– Траор… – Тишина и мрак.
– Брик… – Тишина и мрак.
Значит, все Избранные, кроме него самого, либо мертвы, либо пристроились посреди бескрайнего Ничто, в манящих лучах Алой звезды…
– Луциф! – Произнести это имя вслух считалось неслыханной дерзостью, но Кабатчик уже готов был заплатить чем угодно за крупицу надежды, за щепоть Небытия, без которой Избранные уподоблялись смертным тварям, беспомощным и ничтожным.
«Кто здесь?» – раздался в ответ сонный голос, и Хач увидел перед собой огромные голубые глаза, полные истомы и невинности одновременно.
– Это… – попытался представиться Хач.
«Это не важно…» – Светоносный сделал маленький глоток из золотого кубка и прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом неведомого напитка. – «Ты нашёл… Ты нашёл сокровище моё… Приятно встретить понимающего человека. Теперь у нас будет возможность для приятных бесед, а то сколько можно с товарищами перестукиваться. Пока я здесь прохлаждаюсь, мне удалось открыть в себе замечательное качество – лень. Она спасает, когда времени больше, чем дел, которые можешь себе придумать…»
– Я хотел…
«Это не важно…» – Луциф едва заметно усмехнулся. – «Ничто не важно, кроме того, что несёт удовлетворение. Делай всё, что хочешь, а я буду смотреть, смотреть и наслаждаться, если в твоих затеях найдётся пища для наслаждения».
– Но как…
«Это не важно… Не важно как! Важно, чтобы от души. Мой камушек будет давать тебе неисчерпаемые возможности – до тех пор, пока мне не станет противно на тебя смотреть. А посему – не разменивайся на мелочи, играй по крупному. Думай только о себе, но и меня побаивайся изредка. А для начала возьми себе этот город, эти стены, эти корабли и этих людей, что спят сейчас. Спят и не знают, что они отныне принадлежат тебе. Приступай прямо сейчас, ведь у вас там сейчас ночь. Спросонья смертным легче поверить в великие перемены…»
– Но я…
«Это не важно…»
Голос смолк, а сам Светоносный зарылся в тёмное клубящееся, как облако, покрывало. Но это было не важно… Главное – знать, не верить, а именно знать, что всё свершится именно так, как задумано. А что-нибудь задумать никогда не поздно.
– Тромп!
В ответ за железной дверцей послышалось невнятное бормотание и подозрительные шорохи.
– Тромп, вылезай!
На этот раз шум за дверцей, ведущей в винный погреб, наоборот, стих, и это настораживало. Впрочем, не важно…
Хач запалил четыре светильника, теснившихся на одной подставке, и двинулся вперёд – со жрецом и шпионом всё равно надо было что-то решать…
– А-а… Вот и почтенный Хач! – раздался из темноты голос Кунтыша. – Он пришёл, чтобы дать нам волю. Ура! Эй, Иххай, слышишь, что ли?
– Ма-ость па-ади… – Вперемешку со словами слышалось частое бульканье. – Ну, при-ол и при-ол…
Хач просунул светильник в проём и первым, что он разглядел, было тело Тромпа с перерезанным горлом и вспоротым животом. Жрец хлебал прямо из бочонка напиток, от которого обычные люди превращались в оборотней, но при этом оставался самим собой. Видимо, он был оборотнем от рождения, и теперь любое снадобье было ему нипочём.
– А чё он нам выпить не давал! – попытался объясниться Кунтыш. – Нам хотелось, а он не давал. Значит, сам и виноват.
– А ну, вылезайте. Оба. – Кабатчик всё ещё прижимал к груди заветный камушек. – Везёт придуркам в жизни – вот и вам повезло. Вылезайте, веселиться будем. Ничто не важно, кроме того, что несёт удовлетворение…
За ложный донос о воровстве – кара та же, что и за воровство, за ложный донос об убийстве – кара та же, что и за убийство. Любой клеветник или лжесвидетель, будь он хоть землепашцем, хоть мастеровым, хоть торговцем, хоть благородным эллором, карается согласно тяжести своего доноса. За эллорами остаётся право отстоять свою правоту с мечом в руках, если тот, на кого он донёс, согласен принять вызов и имеет на это родовое право.
«Заповеди» Карола Безутешного, лорда лордов
– Олф…
– Да, Служитель. – Бывший начальник ночной стражи не сдержался и поклонился-таки бывшему лорду, как будто тот вовсе не бывший.
– Олф… Вчера, я слышал, по твоему приказу на глазах у всего войска чуть ли не до смерти запороли двух благородных эллоров. – Эрл Бранборг был внешне спокоен, но побелевший кончик носа выдавал, что внутри у него всё клокочет, и не будь он Служитель… – Это теперь уже не моё дело, но, я думаю, ты не откажешь мне в объяснениях.
– Не откажет. Конечно, не откажет! – вмешался герольд Тоом, неожиданно для себя самого припомнив славные времена, когда служил придворным шутом и имел суверенное право говорить всю правду, на которую был способен. – Только они после первого хлыста забыли, что они благородные, и вопили как базарные воришки…
– Молчи, шут! – Бранборгу-старшему тоже припомнились времена, когда он был лордом. – Молчи, а то язык окорочу.
– Только сначала лучше разрезать его надвое, но повдоль, – посоветовал Тоом, – чтобы стал похож на змеиное жало, и…
– Тоом, пойди и передай всем сотникам, чтоб к концу утренней стражи были здесь, – приказал Олф, даже не взглянув на герольда.
Где-то неподалёку весело заржала какая-то обозная лошадь, и герольд, сделав серьёзное лицо, удалился из шатра.
– Вот. – Олф протянул Бранборгу свиток со свисающей на синем шнурке большой восковой печатью. – Совет эллоров, старост и старшин цехов Холм-Дола обращается ко мне с просьбой до возвращения лорда Юма стать регентом и принять на себя всю полноту власти в Холме.
– Ну и что с того? – Бранборг-старший, подобрав рясу, присел на лавку, давая понять, что ждёт исчерпывающего ответа и согласен потратить на это сколько угодно времени. – Возможно, и есть люди, которые справились бы лучше тебя, но здесь главное – верность дому Бранборгов. Но такого я, например, себе никогда не позволял. Я вообще не припоминаю, что такое когда-нибудь было. Эллоров изгоняли, пытали, даже казнили, но пороть!
– Вчерашним утром эти два придворных хлыща вручали мне послание. Один поздравил меня с основанием новой династии, а второй полез руки целовать. – Олф даже скривился, вспоминая, какие угодливые рожи были у гонцов. – Вот и получили, как полагается, – один три дюжины плетей, другой – три с половиной, чтобы губы свои поганые не тянул куда не надо.
– Я бы за это просто отобрал усадьбы и выставил нагишом из Холма.
– А у меня нету сорока поколений благородных предков. Я уж по-простому…
Повисло тягостное молчание, и вдруг Олф почувствовал, что Служитель Эрл явился вовсе не затем, чтобы разбираться насчёт того, как можно наказывать благородных, а как не стоит…
– Олф…
– Да, Служитель.
– Надо уводить войска из Холм-Ала. Немедля.
– Я и собирался. Но зачем спешка-то такая?
– Уже съезжаются Тарлы со всех Холмов, племянники, двоюродные братья, дядьки покойного лорда. Нрав у всех крутой, так что без резни здесь, похоже, не обойдётся. Лучше пусть без нас разбираются.
– Не такой уж он и покойный, лорд этот, – заметил Олф, припомнив, как Сим Тарл с мечом в черепе исчез куда-то, вцепившись в золотой слиток, как будто хотел выжать из него сок. – Чует моё сердце, наследнички с ним ещё повстречаются.
– Повстречаются, – словно эхо повторил Эрл. – Если раньше он не встретится со мной.
– Служитель, а что это вы удумали? – забеспокоился Олф.
– Где тот кусок золота? – вместо ответа спросил Эрл.
– Там и лежит. Никто к нему так и не посмел подойти – не то что прикоснуться.
– Это правильно, что не посмел.
– Хоть что это за штука такая? – спросил Олф, которому до сих пор становилось не по себе, как только он вспоминал, как наткнулся на булыжник, исписанный непонятными знаками, пронзённый золотым штырём. – Я как схватил его, так будто понесло меня куда-то. Едва за рукоять меча удержался.
– Лучше не спрашивай… От такого знания – только затмение в душе.
– Так я спросил уже…
– Тогда подожди. – Служитель высыпал на стол, наспех сколоченный из соснового горбыля, несколько серебряных оберегов, разложил их в определённом порядке, и на полотняных стенах шатра проступили светящиеся знаки. Стихли доносившиеся снаружи голоса, шум шагов и шелест травы, и дневной свет, пробивавшийся сквозь белую материю, померк.
