– Починить – это к Механику, – попытался я пошутить.
– Ага, с Механиком твоим мы еще свидимся, ох, чувствую, свидимся. Глянет он на всю эту кагалу набежавшую да скажет – мол, мой это город, а вы все валите на хрен, за моря, за сини горы катитесь колбаской.
И было так, как он сказал. Нет-нет, не с Механиком. С таверной. Маленькое уютное заведение где-то между портовой частью города и центром. Оно притаилось в чистеньком, но неприметном переулке. Видимо, завсегдатаи и так знали о нем, а чужих здесь не особо жаловали. Но разве способен кто-то отказать в приюте схимнику, который облюбовал для себя именно это место?
Дверь украшало резное изображение коней. Да и вообще любили здесь конские мотивы. Конек крыши вполне оправдывал свое название. Ставни были изукрашены рисунками резвящихся лошадок. Внутри – низкие потолки, с балок свисают связки чеснока, некоторые из них человек роста Барчука вполне мог задеть головой. Кругленькие столики совсем не похожи на те, которые я привык лицезреть в кабаках для наемников. И вообще мебель не рассчитана на добрую драку. Завсегдатаи – ремесленники средней руки и столь же среднего возраста. Такие предпочитают уютный покой тихого уголка и кружку доброго пива в хорошей компании шумной разнузданной попойке, когда хмельное течет рекой, а аргументами в спорах часто служат зуботычины.
Хозяин – низенький, чуть полноватый. Нос картошкой, на котором сидело новомодное изобретение златомостских стеклодувов, именуемое «окулярами». Маленькие подслеповатые глазки и добрая, приветливая улыбка на круглом краснощеком лице дополняли облик тавернщика. Помогали ему две дочки, тоже низенькие и полненькие, пышущие здоровьем.
Ловец долго и придирчиво инспектировал пивные запасы и наконец остановился на каком-то сорте, который оказался именно таким, как он говорил, – темным, мягким, с легкой горчинкой. Нашлись и осьминоги. Хозяин быстро накрыл на стол, даже не поинтересовавшись наличием у нас денег. Мы устроились в темном углу, который не освещали свечи и красный свет, лившийся из камина – странной открытой печки, о которой я лишь слышал, но не видел нигде до сегодняшнего утра.
Ученики мои устроились поближе к огню. Малышка достала скрипку. Песни ее сегодня были тихи и мелодичны. Как раз то, что требуется в подобных местах. Мелодия полилась рекой, и, глянув на лицо хозяина таверны, я понял, что денег за еду с нас сегодня не потребуют. Опершись о стойку, толстячок протирал чистой тряпицей свои окуляры, глаза его были полузакрыты, а на губах блуждала чуть печальная улыбка. А после третьей песни он сам принес целый поднос с блюдами, распространявшими восхитительный аромат, сноровисто расставил их на столе и произнес с отеческой нежностью:
– Покушай, маленькая, оно, глядишь, и пальчики по струнам быстрее порхать станут.
– Ну что? – спросил меня Ловец, мельком взглянув на эту картину. – Мятежник нам не помощник?
– Сам догадался? – ехидно поинтересовался я. – Или подсказал кто?
– Да больно уж быстро ты от него ушел. Да, быстренько. Даже о себе ничего не рассказал.
– Что ему рассказывать? Что у него спрашивать? Он нынче в своем горе, нырнул в него по самую маковку и сидит, вылезать не хочет.
– Он лишился большинства послушников. Разве это не повод для ненависти? И разве не хочешь ты помочь ему против Империи?
– Не знаю. Я услышал одну сторону. Схима пошла против схимы. Кто виноват? Мои ученики однажды схлестнулись с его. По недоразумению. Нас за имперцев приняли, а мы просто охраняли торговый караван. Если бы кого-нибудь убили, кто оказался бы виноват? Я или Мятежник?
– Искатель, то – караван, а здесь весь город вырезали! Бочага больше не существует! Мертвый город! Имперские мечи не щадили никого.
– И кто виноват? Император, пославший ратников на подавление обычного мятежа, или Мятежник, вливший свою боль в каждого горожанина, как сегодня влил в меня отчаяние? В меня, схимника! Да и ты держался лишь потому, что нет у тебя с ним такого сродства, как между учениками одного учителя. Кого винить?
– Я не знаю. – Ловец смешался.
– Вот и я не знаю. Надо обе стороны выслушать, а тогда уж решать. Пойми, Ловец, ну нет во мне уверенности, что Империя – это плохо. Да, она создала неудобства мне, тебе, возможно, еще кому-то. Мятежника не берем. Не о нем речь сейчас. Не будь Императора – он нашел бы против кого бунтовать. Мне нужен еще кто-то, нужен его взгляд на Империю, его мнение. Не хорошее и не плохое – другое. Понимаешь?
– Понимаю, – тяжело вздохнул он.
– Проклятый Караванщик! – Я ударил кулаком по столу. – Если бы он не был таким упрямым ослом, я уже получил бы то, что мне требуется. Взгляд еще одного бродяги, измерившего ногами пол-Империи, – как раз то, что надо. Не пришлось бы с Мятежником встречаться. Знаешь, Ловец, сейчас я бы его с удовольствием зарезал.
– Кого? – Глаза моего собеседника округлились.
– Караванщика, не Мятежника же. Хоть и понимаю, что неправильно перекладывать на другого ответственность за свои решения.
– Вот именно, – назидательно произнес Ловец. – Ты сам искал Мятежника. И сам ушел, хоть, возможно, твоему брату сейчас нужна помощь.
– Нет. Не нужна. Ему покой сейчас нужен и одиночество. Переварить случившееся и принять. А он не может, все мечется в потугах отомстить. Эх, что же вез тот караван, вокруг которого сплелись в узел интересы моего брата и имперцев?
– Не знаю.
– Конечно, не знаешь. Откуда? А возможно, это знание многое объяснило бы. И почему я тогда не проявил больше любопытства!
Малышка закусила и опять взялась за скрипку. Спокойная мелодия заполнила небольшой общий зал. Солнце давно зашло, посетителей не становилось больше. Но и те, кого мы застали, не спешили уходить. Наверно, не так часто выпадает им случай послушать красивую музыку. Краем уха слышал я, что играют в других подобных заведениях. Абсолютно примитивные мелодии, дурацкие слова. Поневоле задумаешься, куда катится наш мир.
– Вот смотри, я Искатель, а ты Ловец. – Мой голос звучал тихо. – А местечко это ты нашел. Хотя должен был я.
– Ты другое ищешь. Не таверны и кабаки. Скорее, я его поймал, как людей ловлю, – в тон мне отозвался Ловец.
– Ты ведь степняк. У вас кумыс пьют. Где так насобачился в пиве разбираться?
– Это еще до схимы, – откликнулся он. – Я ведь убийцей наемным был. У нас в семье это мастерство от дедов-прадедов идет. А в степи для таких, как я, работы много. Ханы вынуждены подчиняться обычаям при общении друг с другом. Война редко объявляется. И повод должен быть весомым. А иногда так хочется избавиться от чем-то насолившего соседа или от кого-то из его особо талантливых подручных. Вот тогда и нанимали меня. Да, меня или моего отца. Только он погиб рано. Своей смертью в моей семье никто не умер. И казалось бы, чего там – человека убить. А на сердце потом так гадко. Ой, гадко, Искатель. Если издалека, стрелой или метательным ножом – то легче, а когда горло перерезаешь или саблей лицом к лицу – так потом хоть самому в петлю лезь. Вот тогда и начал я пить все, в чем есть хоть чуть-чуть хмеля. Бывало, на месяц в запой уходил, до нового заказа. И вот однажды заказали мне певца одного. Что-то не то он про хана спел, как-то вроде бы восхвалял, а получилось, что осмеял. Потом на северо-восток подался, в пустыню. Но я его и там настиг. А с ним были еще двое, Дервиш и Палач.
– Так это тебе Акына заказали, – вдруг понял я.
– Его. Только Акыном он тогда не был еще. А я – Ловцом. Дервиш меня, конечно, скрутил, саблю отобрал, а потом уже рассказал про схиму. Вот так я с ним и остался. В степь не вернулись, сразу в пустыню ушли. Учитель решил, что нас троих ему за глаза хватит.
– Ты же говорил, что вас пятнадцать было?
– Так это еще до меня. Учитель сперва двумя учениками собирался ограничиться. Да, двумя, а тут я под руку подвернулся. Решил взять с собой зачем-то.
– И правильно решил. Хорошие у Дервиша ученики вышли, – кивнул я, и в словах этих не было и капли лжи. Палач, как вы помните, стал мне другом. Да и Ловец нравился, хоть знал я его всего лишь день.
– А кем ты был до схимы? – спросил он.
– Кем только не был. – Я отмахнулся. – Отец мой был переписчиком книг. Только не прельщали меня пыль фолиантов и пальцы, измазанные в чернилах. Собрал кое-какие пожитки и подался куда глаза глядят. Побродил немало. Довелось и перебиваться случайной работой, и грабить, и от городской стражи бегать. А потом прибился к разбойникам. Прижился, пообтерся. Тогда и с Мятежником встретился. Правда, звали его по-другому в те времена. Он из знатных, Лихославич. Все жалел, что Империю без него развалили, не довелось поучаствовать. Поднял бунт против князя, своего троюродного дядюшки, получил по рогам, но костяк своих сторонников спасти сумел. Подался в дальние веси, собрал новую армию, опять получил по рогам. А потом, кажется, еще раз или два. В общем, долго не могли его задушить.
