Оливье сушал молча, и не перебивал Бравлина. Он не хотел верить в возможность такого случая, чтобы горстка стрельцов уничтожила сильный отряд рыцарей, и не позволила ему приблизиться для копейного и мечного боя. Это казалось Оливье фантастикой. Но при этом он хорошо знал и своих соотечественников, которые могут рассказать любую небылицу, лишь бы оправдать свое поражение. Обычно истина лежит где-то посредине. А две стороны рассказа – это крайности, которые противопоставляются одна другой.
– Откуда у тебя такие сведения, князь? – граф Оливье убрал руку с рукоятки меча, но сердито постукивал стальной перчаткой по высокой металлической луке седла[162]. – Мне рассказали совсем другую историю!
– Я ещё не закончил, граф. И утверждаю, что ты ошибся и в другом, заявляя, что воины Годослава и Веслава находились на чужой территории. Переправа лежит между двумя деревнями. На том берегу Лабы деревня принадлежит княжеству бодричей, на этом – княжеству вагров, следовательно, мне. И это моя земля…
– А вот это спорный вопрос, – Оливье не согласился. – Мы утверждаем, что эта земля принадлежит эделингу Видукинду, которого сейчас, впрочем, нет в Саксонии, и он не может заявить свои права. Но принадлежность переправы давно всем известна…
– Вот именно… – ответил Бравлин вполне спокойно. – Поэтому не стоит спорить, проще просто заехать в деревню, и спросить жителей, кто они, и кому принадлежат. Деревню населяют не саксы Видукинда, а вагры Бравлина. И никогда эта деревня не принадлежала Видукинду. Земли же саксов начинаются только через два полёта стрелы в сторону полудня, по ту сторону небольшой речушки, впадающей в Лабу. Там, кстати, тоже есть переправа…
– Но мне сказали, что эта деревня входила в эделингию старого Кнесслера, которому унаследовал Видукинд.
– Такое было давно, но продолжалось это только два года. Кнесслер захватил у меня часть земли, но потом, после короткой войны, когда я уничтожил войско Кнесслера и сжег его дом, я всё вернул. И не вижу здесь основания для спора. Старый Кнесслер больше не претендовал на эту землю. И даже подписал со мной документ на этот счет. Документ, подтвержденный эделингским судом, находится в моей канцелярии. И я всегда могу его представить.
– Хорошо, это, будем считать, еще не решенный спорный вопрос. Давай, князь, вернёмся к первому. Твой рассказ так подробен, словно ты был очевидцам. Тем не менее, ты говоришь с чужих слов. Как и я. Но мои рыцари говорят прямо противоположное тому, что рассказывают тебе твои воины. Почему я не должен верить своим рыцарям? Как нам разрешить спор?
– Простым логическим путём, – предложил Бравлин. – Воины перевозят больного княжича, которого необходимо срочно доставить к лекарю. Есть им дело до кого-то, когда они так спешат?
– В этом есть доля правды. Позволь мне посмотреть на этого герцога Гостомысла, или, как ты говоришь, княжича?
– Поехали… Княжича Гостомысла необходимо как можно быстрее доставить к врачевателю, который давно уже его дожидается.
И Бравлин, не теряя времени, ударил коня пятками…
* * *
Маленькая кавалькада двинулась между строем пехоты вагров и рыцарской конницей франков к самой середине строя. Чтобы пропустить их к воеводе Веславу и княжичу Гостомыслу, франки вынуждены были строй разомкнуть, и пешие вагры тут же устремились в разрыв, сопровождая своего князя. Граф Оливье, конечно же, заметил, что строй первой колонны оказался разрезанным на две части, но не сказал ничего, поскольку желание быть с князем рядом и не оставлять его среди противника казалось вполне естественным. Кроме того, граф уже понял всю проигрышность позиции, занятой первой колонной, а, следовательно, проигрышность и любой позиции, которую займёт вторая колонна, вынужденная прийти первой на помощь. Сейчас ввязаться в бой было равносильно тому, чтобы броситься в доспехах в реку, и попытаться переплыть ее. Но существовал вариант выйти из положения с честью через продолжение переговоров, каким бы результатом они не закончились, и граф, которого всегда отличало благоразумие, ни в коей мере не отнимающее у него честь отважного рыцаря и славного бойца, никак не показал своей обеспокоенности положением разрезанной надвое первой колонны, и не противился присутствию пехоты вагров рядом с собой. При этом, сам человек высокой чести, он считал и Бравлина второго человеком чести, и не думал, что тот замыслил против него коварство.
Веслав со своей дружиной и дружиной словен двинулся навстречу князю раньше, чем кавалькада преодолела строй франков, и встреча произошла прямо перед этим строем. Воевода склонил перед князем голову, ожидая вопросов. Если граф Оливье выделялся ростом среди окружающих, и только один князь Бравлин был ростом только чуть-чуть ниже франка, то рядом с Веславом граф казался совсем не высоким. Здеь сказывался еще и рост коня воеводы. Другого такого громадного коня нужно было еще поискать.
– Воевода, расскажи нам, что произошло у переправы? – князь Бравлин сказал требовательно.
Веслав стал коротко, но послушно рассказывать на славянском языке, а сам князь переводил графу Оливье сказанное, которое полностью совпадало со сказанным ранее.
– Герцога Гостомысла я уже вижу… – сказал Оливье. – Это его, должно быть, поддерживают с двух сторон воины?
– Да. Это он. Носилки, как мне сказали, пришлось бросить, когда разведка доложила о вашей погоне. Княжича посадили в седло. Отправьте его к жалтонесу Рунальду! Быстрее… – отдал Бравлин приказ. – Он глаза уже не открывает, бедняга… Что я скажу его отцу, если Рунальд окажется бессилен… Гостомысл – наследник Буривоя…
Несколько воев-словен окружили княжича плотным строем, словно приготовились защищать его. Группу возглавил тот вагр, что выехал первым к графу Оливье, и все быстро двинулись в сторону города, не дожидаясь развязки драматических событий под стенами.
– Нам ещё предстоит выслушать противоположную сторону, – мрачно сказал граф Оливье, повернувшись в сторону Бравлина. – Командира того отряда, что, по словам Веслава, был уничтожен до рукопашной схватки. Он сам уцелел чудом, и не получил, как говорит, в схватке не царапины, когда весь, практически, отряд был уничтожен. Но… Уничтожен до того, как вступил в схватку… Мне в такое, скажу, князь, честно, верится с трудом. Я немало повоевал, но ни разу не видел, чтобы одни лучники могли остановить рыцарскую конницу. Именно этот момент заставляет меня сомневаться в искренности воеводы Веслава…
Князь перевёл слова графа. Веслав ответил. Бравлин перевёл в обратную сторону:
– Мой воевода сам раньше в это не верил, хотя слышал, что именно так воюет князь-воевода Дражко. И даже постоянно спасает свое княжество от данов именно этой манерой боя. Но теперь мой воевода убедился, на что стрельцы способны… Кого же ты хочешь выслушать?
– Позовите барона дю Колона! – повелительно потребовал граф.
Приказ передали по рядам. И с дальнего края первой колонны в сторону графа и князя поскакал рослый рыцарь на сером в белых яблоках жеребце. Длинная белая грива и такой же белый хвост величественно играли на ветру. Рыцарь приблизился, и поднял забрало, показав красиво-грубое, словно из камня вырубленное лицо, но это лицо было покрыто красными пятнами. То ли от возбуждения, то ли еще от чего-то…
– Расскажи нам, барон, что произошло у переправы.
– Я уже рассказывал…
Барон посмотрел на Веслава, воевода в ответ смотрел прямо на него. Два тяжёлых взгляда столкнулись, и первым не выдержал франк, отвёл взгляд в сторону.
– Мы хотим услышать это все, – настаивал граф Оливье.
– Мы стояли на причале у переправы. Насколько я знаю, эта переправа принадлежит подданному нашего короля эделингу Видукинду, и я хотел выяснить, по какому праву вагры пользуются ею. Права подданных моего короля я должен защищать при всех обстоятельствах.
Бравлин с Оливье переглянулись, но оба удержались от комментариев.
– Дальше… – поторопил граф.
– Вагров высадилось около трёх сотен, мы не препятствовали высадке, хотя я намеревался задать им свой вопрос. Но они атаковали нас без предупреждения, когда мы не были подготовлены к схватке. Начали атаку лучники, сразу существенно уменьшившие общее наше число. В результате мы сразу понесли большие потери, тем не менее, не отступили.
Бравлин переводил Веславу слова дю Колона. Воевода слушал с ухмылкой на бородатом лице, и не пытался возразить.
– Сколько всего продолжалась схватка? – спросил Оливье.
– Около получаса. Но силы были слишком не равны. Когда нас осталось около двух десятков, я дал команду к прорыву. Вырвалась лишь половина, но и ещё пятерых мы потеряли от стрел тех же самых лучников, когда уже чувствовали, что спаслись.
