По его лицу струился пот, и вообще – похоже было, что он весь взмок.
– Что ты тут делаешь? – нахмурился я, заподозрив неладное.
– Ты знаешь… – осклабился он злорадно и выстрелил. Я едва успел уклониться, но он продолжал палить в прежнем направлении. Пули крошили штукатурку дома напротив.
«Юлия…» – испуганно вспомнил я и, оттолкнув Насима, вломился в двери подъезда. Он распростерся на асфальте, безбожно ругаясь на своем плохо пригодном для этого картавом языке…
Лестница неожиданно вскружила мне голову, словно я был сильно пьян. Пока я поднимался с лихорадочно бьющимся сердцем и тяжелым предчувствием в нем, солнце за окнами померкло: серая хмарь, будто грязная вата, мигом окутала небо. Я застыл на месте, протянув руку к медальону… И тут на меня навалилась вся та безумная мешанина, которую я только что «переварил». «Не-е-т… – сообразил я. – Это уж точно сон! Такого не случается ни в каких реальностях…» Только проснулся я, стоя на лестничной площадке, и у меня отчаянно колотилось сердце… «Рыба»… – одурело вспомнил я.
Сверху мимо меня пролетел окурок, и послышался звук захлопнувшейся двери… Моей двери. Это придало мне сил. Я поднялся еще на два пролета и вспомнил, что у меня нет ключей. Однако ключи и не понадобились – дверь не захлопнулась – щеколду кто-то заботливо прикрутил. Благодаря этому предусмотрительному курильщику я проник в свою квартиру почти бесшумно. С кухни доносились голоса, преимущественно мужские… Что-то слезливо вякнула Ирка…
Когда я появился на кухне, Ирка заметила меня первой.
– Вот он! – с надрывом в голосе воскликнула она, обличительно ткнув в меня пальцем.
А первое, что заметил я, был Кегля… Мертвый Кегля… Кажется, последний мертвый Кегля в этой треклятой вселенной… Он лежал на полу посреди кухни, широко раскинув в стороны руки, и на его белом как мел лице застыло изумление. На стареньком застиранном пуловере Кегли, на груди, красовалось уродливое багровое пятно впитавшейся крови – такое уже не отстирать… Не знаю, была ли смерть Виталика настолько «изумительна», насколько это увековечила его застывшая мимика, но что его могло так изумить, я знал точно, да и Иркин указующий перст был вполне красноречив: Кегля пал от руки своего лучшего друга… Того самого, кто божился ему, что не станет придерживаться каких-то дурацких, безумных древних церемоний… И церемониться не стал…
Зато этот друг проявил «недюжинное» коварство, и я даже знал, зачем он это сделал: ему очень хотелось достать меня. Кажется, его стихией была пылающая жажда земли?.. Ему явно не нравился ветер, который веет, где хочет. И он добился своего: подпалил мою грешную душу… Только это пламя было холодным, как здешняя вода, да и ветер его явно поддерживал…
В кухне было двое мужчин в штатском – видимо, опера – и один мент в форме. Тот, что в форме, направил на меня автомат, а один из штатских достал наручники.
– Будьте любезны, – протянул он их мне со странно заискивающим выражением на лице.
Я молча подошел к тому, что был в форме, взял автомат за цевье и отвел в сторону. Он смотрел на меня выжидающе, словно ему было еще что-то непонятно.
– Послезавтра… – отчего-то охрипшим голосом сказал ему я.
– Что? – растерянно переспросил он.
– Это был его любимый фокус, – кивнул я на распростертого на полу Кеглю.
– Фокус?
Я вздохнул и безо всяких усилий выдернул автомат из его ватных рук.
– Валите отсюда пока, – тихо сказал я. – Позже приходите… Послезавтра.
Они словно только того и ждали и гуськом потянулись в коридор.
– Что сказать-то? – на пороге обернулся ко мне один из штатских.
– Послезавтра, – словно заклинание, монотонно повторил я и бросил ему в руки отобранный «калаш».
Он неловко подхватил автомат, деловито кивнул и исчез вслед за остальными. В прихожей опять хлопнула дверь: щеколду уже кто-то «освободил» по пути.
«Оказывается, его фокусы работают», – отрешенно удивился я.
– Послезавтра? – недоуменно пробормотала Ирка.
– Дура, – постучал я по голове костяшками пальцев. – Могла бы догадаться.
– А… – сказала Ирка и опустилась на табурет, тут же сникнув, словно увядшая ромашка. Она вдруг заплакала навзрыд, как будто моя аномальная правда что-то меняла…
Похоже, боги, в которых я не верил, продолжали пожинать свою смертельную жатву, так что мне было о чем беспокоиться, несмотря на заверения старика.
Я обзвонил несколько гостиниц и выяснил, где остановился Насим: не очень-то трудно было найти в Петербурге залетного француза.
– А вы ему кто? – почему-то решил уточнить у меня портье.
– Друг, – сказал я. – Дайте мне, пожалуйста, его номер…
– Сожалею, но… он сегодня умер.
– Умер?.. А что случилось?
– Какая-то лихорадка, говорят… – сочувственно поведал портье. – Вроде бы он из Африки сюда приехал, да?
– Вроде бы да, – подтвердил я.
– Примите мои соболезнования… Сегодня прилетает его мать, вы с ней не знакомы?
– Нет.
Портье смолк – похоже, он не знал, как ему закончить этот разговор.
– Спасибо, всего доброго, – выручил его я и повесил трубку.
Слишком уж часто я теперь терял друзей, даже с учетом ситуации… Да еще эта странная лихорадка – вот уж чего я не ожидал. Ее вмешательство удивило меня больше, чем сама смерть Насима: она, насколько я понимал, была почти предрешена… Что там вещал старик? «Если вы откажетесь, ваш друг все равно погибнет». Может быть, всякий, кто приходится мне другом?..
* * *
Оружие мне было не нужно, это я знал точно. «Прислушивайтесь к сердцу» – так, кажется? На сердце у меня было муторно. Муторно, но совершенно спокойно… Не думал, что сердце способно так отрешенно страдать.
Пасмурная Кирочная как никогда соответствовала моему настроению. На солнышко меня больше не тянуло. Слишком уж ласковым было солнышко для моего заледеневшего сердца, и я не хотел, чтобы оно оттаяло. Я вышел прогуляться перед заключительной встречей с самим собой – одинокий шизофреник в беспросветном тумане «чистого» разума. Не было ни малейшего желания вонзить нож себе в спину – я хотел посмотреть «ему» в глаза… И он, видимо, тоже…
Я все еще не был уверен, что это возможно, даже если у него теперь есть печать, но интуиция подсказывала мне, что рано или поздно наше свидание состоится, раз уж он к этому так стремился…
Я остановился на ближайшем углу и повернул назад. Мне не пришлось даже касаться медальона: грозовой мрак опустился на город в единый миг. В ноздри ударил едкий запах гари и еще чего-то омерзительно приторного. Господи, как он мог тут жить? Ему, наверно, так хотелось отсюда выбраться… поскорее… А я все тянул и тянул.
Дверей в подъезде не было, они выгорели. Я поднимался по лестнице, словно по снежному насту, только угольно-черному – под ногами скрипела сажа. Странно, на этой девственно-черной саже не было других следов, насколько я мог различить при тусклом свете, едва проникающем в закопченные окна. Видимо, пожар случился совсем недавно. Или он больше не выходил из дома… Дверь в квартиру тоже была покрыта слоем сажи. По привычке я опять полез в карман за ключами, но они не понадобились: дверь распахнулась, и мне в глаза ударил резкий свет электрического фонаря. Я зажмурился.
– Молодец… – сказал он покровительственно. – А я думал, у тебя духу не хватит.
– Меньше думай, – осклабился я в ответ. – Рассудок беспомощен.
– Это точно, – одобрительно согласился он. – Заходи…
Я шагнул внутрь квартиры. Луч фонаря неотступно преследовал мое лицо.
– Убери, – поморщился я.
Он опустил фонарь, направив его в сторону гостиной, и я, как примерный мотылек, двинулся по световому лучу. В гостиной было не настолько темно: за окном ведь стоял божий день какой-никакой…
– Садись, – благосклонно сказал он, выключив фонарь, и сам расположился в одном из кресел.
– Хочешь поговорить? – спросил я, усевшись напротив.
– А ты – нет?
– Похоже, ты приготовил ответы?.. Но у меня нет вопросов. Теперь уже точно нет…
– Странно… Я думал, ты за ответами пришел.
– Хочешь поучить меня жизни перед смертью?
– Думаешь справиться со мной? – оживился он.
– Думаю, мне на это наплевать, – пожал я плечами: он, кажется, не брал в расчет, что я мог иметь в виду и собственную смерть…
– А вот это врешь! – с азартным огоньком в глазах возразил мой неотступный альтер эго. – Не делай вид, что ты выше этого… Повидал я в жизни вашего брата-скопца.
– У тебя печать Насима? – игнорировал я этот выпад. Он ухмыльнулся:
– Насим был крепким парнем, но сдал… Хворь его какая-то подкосила. Он сам отдал печать. Я его даже не тронул.
– Так он жив?
– Оставил напоследок… Может, он и тебе достанется, если ты в самом деле такой прыткий, как думаешь.
«Убить Насима?.. Неужели он думал, что это прозвучит для меня соблазнительно? Неужели эта абсурдная ритуальная игра настолько владела им?..»
