– Не выходите! Не выходите наружу!
И в уши ударил топот копыт.
Айша развернулась – и закричала от нового ужаса. Над ней вздыбился, молотя копытами воздух, молочно-белый конь, поплыла в воздухе длинная грива. Всадник призрачно светился, и Айша ясно видела, что его одежда заскорузла от крови. Копыта грохнули о камень прямо перед ней, ноги коня разъехались на гладких плитах, бледное лицо с темными провалами глаз прижалось к выгнутой шее белой лошади. Асет заверещала – и Айша тоже увидела длинный прямой меч, с которого стекала черная жидкость. Конь снова встал на дыбы. В желтеющих масляным светом арках входа метались тени:
– Айша-а! Де-то-чка-аа!
Лошадиный храп, грохот копыт на камне:
– Не выходите!!! Я сказал – не выходите во двор!!!
И снова цокот подков по плитам двора – конь шарахнулся боком, загоняя вопящих женщин обратно под тройные арки.
– Асе-е-ет!
В этом крике разбивалось сердце.
Пронзительное конское ржание – и немыслимый вопль на жутком языке. Тень всадника метнулась в освещенном проеме.
Айша схватила девочку за руку и рванулась вперед:
– Мама-а-а!!!
Через мгновение аль-Ханса уже держала ее обеими руками, прижимая к груди. Асет рыдала где-то рядом. Со двора доносились страшные крики на непонятном языке и лязг железа. Айша нашла в себе силы обернуться.
Над матово блестящей плиткой двора клубилось и извивалось что-то серое. Метнулась тень, другая. И вдруг надо всем этим в воздухе кувыркнулось – то самое существо с мечом. И снова невесомо подлетело, хлопнули полы одежды, от меча брызнуло красным.
– Бежим отсюда, мама! – крикнула Айша. – Фатима, Асет, Сулайман, Хашайр! Бежим, они повсюду! Нам нужно наружу!
И они помчались, как стая кроликов от коршуна – стремглав через мощеный двор, под арку входа в аль-каср, наружу, к стене сада, и уже оттуда, быстрее, быстрее, спотыкаясь, падая, вставая, быстрее, быстрее – к воротам.
Из замка они выбежать не успели.
С криком «Во имя Праведного!» под щербатый свод в желтой стене влетали, один за другим, всадники в белых чалмах. Самый первый осадил плотного рыжего кохейлана перед Айшой, забросав шарахнувшихся женщин комьями земли и мелкими камушками. Голова всадника была непокрыта, а когда он спрыгнул с седла, девушка поняла, что короткие волосы юноши – совершенно белые. Он был седым, этот молодой человек с властным красивым лицом. Шагнув к Айше, он сказал:
– Прости меня, я едва не опоздал. Теперь вам нечего страшиться – все опасности миновали. Отныне вы находитесь под покровительством эмира верующих.
Его глаза жадно вбирали всю ее, с ног до головы – от макушки до пят, такой, какой она стояла перед ним: с распущенными черными волосами, в одной рубашке. Девушка пошатнулась и почувствовала, что падает. Сильные руки подхватили ее, и Айша неведомо как оказалась в объятиях молодого человека. И поняла, кто это, – потому что в аш-Шарийа навряд ли бы нашелся другой юноша с совершенно седыми волосами. Ее прижимал к своей груди Аммар ибн Амир, эмир верующих. Айша осторожно перехватила рукоять ханджара. Почувствовала на себе его испытующий взгляд. Подняв лицо, она отстранилась на расстояние ладони, заглянула в спокойные серые глаза и сказала:
– Сегодня ночью ты оказался далеко от столицы, о повелитель.
– Древние говорили, что влюбленные – это пастухи звезд в бесконечности ночи.
Айша подняла руку, чувствуя, как ищет крови длинное древнее лезвие, видевшее небо над пустыней Али. Халиф нежно обнял пальцами ее пальцы на рукояти кинжала. Лицо девушки запрокинулось. Аммар наклонился, не отпуская глазами ее глаза, все так же мягко придерживая запястье под занесенным ханджаром.
– Отойди, – тихо предупредила Айша. – Я ударю.
– Один поцелуй будет стоить мне жизни, – спокойно сказал Аммар. – Но я умру счастливейшим из людей.
И он ее поцеловал. И, все сильнее впиваясь в губы, больно сжал кисть руки с кинжалом. Айша придушенно застонала, пальцы выпустили ханджар. Аммар перехватил ее бьющую, как крыло, руку и крепко прижал к телу. На мгновение оторвался от поцелуя, сказал:
– Все, Айша, хватит. Я поймал тебя, о лань Умейядов, и теперь ты моя.
И снова прижался губами к ее губам.
Мадинат-аль-Заура, дворец халифов, два месяца спустя
…Наш жених – красивейший из юношей города,
О наш жених, он красивее всех!..
Хлопая в ладоши и звеня браслетами, женщины разливались в веселой песне. На террасах садов Младшего дворца звенели вибрирующие крики радости – они неслись от павильона к павильону, от пруда к пруду.
Наш жених – он Антар Абс своего племени,
О юный храбрец, воистину он подобен ему!
О солнце, знай, сегодня земля встречает нашего жениха!
Он подобен утру, он испросил руки девушки и был храбр и отважен!
Утреннее солнце мягко золотило зелень, под кипарисами еще не высохла роса. Не зря Младший дворец прозвали Йан-нат-ан-Арифом – ибо сады его были подобны райским и возвращали молодость всякому, кто вступил на их травы. На нижних террасах настелили толстые ворсистые ковры для женщин – и для слепых музыкантов, которые уже настраивали свои инструменты. Аммар ибн Амир не скупился и делал все, лишь бы порадовать свою белокожую красавицу-невесту, – перекупил все свадебные оркестры столицы, и теперь слепцы изо дня в день звенели струнами лаудов и цитр в садах харима.
Повелителю верующих воистину не терпелось, перешептывались в переходах Баб-аз-Захаба, золотого дворца халифов. Слыханное ли дело, всего четыре дня как провели церемонию обручения и обменялись кольцами, а Аммар ибн Амир уже отдал приказ готовить свадебное торжество.
Над сочной зеленой травой снова зазвенели веселые крики женщин.
Приложив руку козырьком ко лбу, юная Утба закричала:
– Ой, ой, идут, да как много!
И все вскочили, звеня ручными и ножными браслетами, сбрасывая сафьяновые и кожаные туфли, показывая друг другу ладони, бегая между большими медными кувшинами с крышками – туда предстояло сложить все драгоценности с запястий и щиколоток, пока рисовальщицы будут расписывать руки и ноги хенной.
По верху низкой широкой стены, соединявшей сады Йан-нат-ан-Арифа и дворец, шла пестрая толпа женщин и смотрителей харима. Убирать невесту и ее подружек направлялись расчесывательницы волос, подстригальщицы ногтей, продавщицы ароматов – и, конечно, рисовальщицы узоров-мехди.
За спиной Айши весело рассмеялась Шурейра – девочка красовалась в ярко-алом расшитом платье и такой же красной с золотом шапочке-шашийе. Ее мать, Таруб, выбрала остаться с мужем: после похищения торговцы вывезли их на восток, и женщина досталась наместнику Фаленсийа. Это был пожилой добрый человек. Он сразу взял Таруб в законные жены: его первая супруга давно болела и не могла больше рожать детей, а все четверо малышей умерли один за другим, не пережив младенческого возраста. Наместник не только безропотно передал Шурейру явившимся в его дом людям из тайной стражи, но и разрешил любимой супруге отправиться на свадьбу. Но Таруб отказалась ехать – она была на втором месяце, и ее тошнило от любого запаха. Зато Шурейра беззаботно веселилась: халиф пообещал ее просватать за одного из военачальников, и девушка щебетала с невольницами, расспрашивая про каждого – женат ли, да каков нравом, да красив ли и обходителен.
Другие женщины из харима старого Умара тоже разлетелись, как птички из открытой клетки в праздник весны. Один лишь Иман с матерью оставалась пока в Малаке – бедная девочка лежала при смерти.
Так что сейчас рядом с Айшой сидели лишь мать и Фатима. Дочка Фатимы, юная Асет, веселилась вместе со всеми, вытаскивая из ларцов и прикладывая к себе драгоценности, поднесенные Айше в подарок женщинами харима.
Старшая госпожа, Утайба умм-Амир, матушка покойного отца халифа, приняла невесту в своих комнатах и потрепала по щеке морщинистой рукой:
– Какая ты красивая, дочка, какую радость ты мне доставила… Теперь у моего непутевого внука будет красавица-жена, смотри, роди нам кучу мальчишек, я уж заждалась правнуков!
И подарила ей крученое золотое ожерелье ханьской работы с подвесками в виде огненных птиц и драконов.
– Ой, ой, смотри, сестричка, какая красота!
Асет с подружками – теперь к ним на ковер присела Шурейра, ярким пятном выделяясь даже в пестрой стайке девушек, – в шесть рук вынимали из ларца ослепительную, сверкающую золотой вышивкой-гладью ткань. Платье знаменитого шекинского шелка, темно-синее с зелено-коричневыми узорами, переливалось шитьем на солнце. Девушки захлопали в ладоши от восторга и принялись просовывать невесомую тонкую ткань сквозь золотое колечко. И что вы думаете, рассыпающийся складками шелковый ворох покорно прошел испытание – с торжествующими возгласами девушки вытащили платье с другой стороны кольца.
И тут со стороны розария зазвенели струны старинной лютни, и голос певца вывел:
