Сначала показалось – мальчик не ответит. Потом слезы хлынули из его глаз, и со слезами вырвались слова:
– Освободи маму!
– Моурет… – Кар осекся.
– Не хочешь?! Тогда ты… Тогда…
– Тише! Я не сказал – нет! Послушай, – Кар отчаянно искал и не находил слов. Как вышло, что ему не выбраться из тупика, в который он загнал себя сам? – Послушай меня. Ты уже взрослый, Моурет. Постарайся подумать, как взрослый…
Но Моурет не хотел думать, как взрослый. Он не хотел ничего, он требовал ответа, и Кар слишком хорошо его понимал:
– Ты. Ее. Освободишь?!
– Это не в моей власти! – стоило повысить голос, и мальчишка тоже приготовился закричать. Кар быстро поднял ладонь: – Помолчи. Дай мне сказать. Только император может дать ей свободу, не я.
– Попроси его!
– Моурет, я не тот человек, кто может теперь обращаться с просьбами. Император гневается на меня. Я причинил ему горе большее, нежели тебе, и оно, увы, непоправимо. Отправляясь в Империю, я не знаю, что меня там ждет. Клянусь, если император решит заточить меня, как твою мать, это будет с его стороны милосердно! Но ты, Моурет… ты все еще герцог Тосский.
Мальчик кивнул. Он слушал теперь молча, широко раскрыв глаза. По щеке скатывалась запоздалая слезинка.
– Ты примкнул к врагам Империи, – продолжил Кар, – это так, но пока что тебе не предъявили обвинения в измене. Если хочешь, можешь полететь со мной. Сомневаюсь, что император внемлет просьбе, но почему бы тебе не попытаться?
– А ты будешь тоже его просить?
Тело богини, душа змеи, руки убийцы. Лаита.
– Твоя мать осуждена за соучастие в убийстве императора Атуана. Это не клевета и не вымысел, к сожалению. Я был свидетелем заговора. И свидетелем ее лжи, когда она обвинила во всем меня.
Моурет закаменел. Он не желал ничего слышать, не желал верить. Кар продолжил со вздохом:
– В заговоре участвовали четверо. Один казнен; Лаита и баронесса Урнская, твоя двоюродная бабка, содержатся в заключении. Но четвертый, тот, кто отдавал приказы, кто виноват намного больше других, не понес наказания. И уже, наверное, не понесет. Поэтому… не будет чересчур несправедливым просить свободы для твоей матери. Если император станет меня слушать, я поддержу твою просьбу.
– Ладно. Я лечу с тобой.
– Ты должен понимать, что если все обернется худшим образом, я не смогу тебя защитить. Здесь ты в безопасности, Моурет, там же… Там ты можешь быть казнен по обвинению в измене и колдовстве, а я… Не знаю, что будет со мной. Из всех возможностей я предпочел бы смерть от руки императора.
– Но почему? – недоуменно переспросил мальчик. – Ведь ты же выиграл войну!
– Слишком дорогой ценой.
– Значит, ты теперь тоже боишься?
– Нет, сын. Не боюсь.
Он действительно не боялся – не мог. Тревоги и хлопоты магического племени до времени заставляли его крепиться, но когда Ветер описал прощальный круг над шатрами и полетел к западу, Кар понял, что уже наполовину мертв. Он, рожденный быть инструментом в руках Сильнейшего и погибелью для дикарей, восстал и поклялся обратить отцовскую магию вспять, служить дикарям и погубить Сильнейшего. Паче любых ожиданий он исполнил клятву: Амон мертв, Империя в безопасности. Больше никогда истинные люди не будут рабами Владеющим Силой. Когда на закате первого дня пути Кар вдруг понял, что пропустил, не заметив, тридцать четвертый свой день рождения, он с некоторым даже облегчением решил, что тридцать пятого не увидит. Дело его жизни свершилось, теперь была очередь за смертью. Кар намеревался встретить ее без сожалений. Но смерть еще медлила, и дела живых невольно вытесняли из сердца ее ледяное спокойствие.
Кар думал о магах, оставленных им на милость аггаров. Об Аррэтан, которую любил когда-то, которую предал, и которая осталась теперь вдовой из-за войны, им развязанной. Об Эриане, повелителе и брате. О своем сыне. Об упрямой, отчаянно преданной Тагрии. Проживи Кар, подобно своему отцу, тысячу лет, и тогда не смог бы исправить причиненное им зло. Его смерть ничего не искупит – но, может быть, даст им облегчение?
Ветер слышал его мысли и отзывался молчаливым несогласием. Глубже, на дне грифоньей души, куда Кар с трудом находил дорогу, таилась некая забота. Ветер не спешил ею делиться. Тень отчуждения коснулась и этих уз.
Моурет молча сидел на грифоньей спине перед Каром, закаменевший в своем нетерпении, упрямый. Чужой. Кар не мог переступить разделявшую их пропасть. Он вспоминал дни собственной юности, когда, впервые встретив своего незнакомого отца, он понял, что нужен тому лишь как средство к достижению цели. Но все же Кар испытывал тогда сыновние чувства и надеялся заслужить ответную любовь. В мыслях и чувствах Моурета, мрачных, как его собственные, он видел только горечь и неприязнь.
Если Кар обращался к сыну, мальчик отвечал коротко и вежливо. Сам же никогда не начинал разговора, потому большая часть пути прошла в молчании. Спускаясь вниз для отдыха, они делили между собой овечий сыр и ломтики вяленого мяса из заплечной сумки Кара, запивали родниковой водой и так же молча засыпали, Кар – в обнимку с Ветром, Моурет – завернувшись в шерстяное аггарское одеяло. Поутру завтракали и продолжали путь. Когда под крылом засияли умытой белизной древние башни столицы, оба не стали прятать облегчения.
Необычность встретила их еще во дворе, где спустившийся Ветер напугал сразу несколько десятков лошадей и еще большее количество нарядно одетых слуг. Дворец гудел сотней растревоженных ульев. Многочисленные слуги передвигались по лестницам чуть ли не бегом, с видом крайней озабоченности мелькали в коридорах и едва не натыкались на стены; залы и галереи были переполнены, как будто вся знать Империи съехалась принять участие в императорском ужине. Откуда-то раздавались усердные трели флейты. Возвращение брата-принца было встречено волной совсем уж непомерного возбуждения – для магических чувств хуже раскаленного железа. Напуганный Моурет старательно прятался Кару за спину.
Эриана во дворце не было. От совершенно замученного распорядителя двора Кар узнал причину императорского отсутствия, и одновременно стала ясной причина переполоха. Его величество император Эриан отправился с дружеским визитом в имение его милости графа Люция, властителя Дэнжура и Аэллы, преданного вассала и командира личных императорских отрядов, а также любящего отца девицы Ниделии, красавицы и единственной наследницы. Официальная помолвка с вышеозначенной девицей состоялась три недели назад, после чего счастливая чета отбыла в имение будущего тестя. Там, как предписывает этикет, были один за другим даны два бала и один благотворительный обед; сумма, равная пяти сотням в имперских золотых монетах была роздана бедным; кроме того, из императорской казны оплачено строительство двух домов милосердия в одном из принадлежащих Люцию городов – второй, к сожалению, пять лет назад пал жертвой колдовства. Прибытие молодых в столицу ожидалось назавтра, свадьба же – ровно через три месяца после помолвки, что было наименьшей из допустимых по этикету отсрочек.
– Что ж, Моурет, – сказал Кар, выслушав новости, – ты успел вовремя. По случаю императорской свадьбы принято выпускать преступников.
Моурет молча кивнул. Многолюдное великолепие двора ошарашивало новичков даже в тихое время, нынешнее же буйство красок и звуков могло отпугнуть и прожженного светского льва. Так что, когда Кар предложил мальчику расположиться в покоях наследника и чувствовать там себя, как дома, тот даже забыл на время обиды. Последнее, что видел Кар, покидая свои комнаты – торчащие над алым подлокотником кресла мальчишечьи ноги в коротких обтрепанных сапогах.
Тагрии нигде не было, и никто не мог ничего о ней сказать. Кар искал ее с возрастающей тревогой и чувством вины. Ветер восседал на дворцовой крыше молчаливо-золотым упреком. Тишина его мыслей была хуже любых криков и обвинений.
«Ну хватит, Ветер, – взмолился наконец Кар. – Ты же ее чувствуешь! Скажи, где она?»
«Ее здесь нет».
«Ты уверен?»
«Да… – и, наплывом глухой печали: – Я ее не слышу».
Выругавшись, Кар отправился в храм.
Он собирался найти и расспросить бывшего Верховного жреца – мало что ускользало от его пронзительных старческих глаз. Но еще во дворе, кивнув в ответ на почтительные поклоны нескольких молодых послушников, увидел другого. Невысокий щуплый парнишка в широкой не по размеру сутане, пока еще не препоясанной, поспешно отступил за спины товарищей.
– Бетаран, – окликнул его Кар, – подойди.
Приблизившись, тот отвесил довольно изящный поклон.
– Ты, выходит, решил стать жрецом? – спросил Кар.
– Да, ваше высочество.
Кар улыбнулся:
– Посвящения, вижу, еще не прошел. Наверное, уже выбрал стезю?
