В глазах мутилось. Врачи занялись нами уже за кулисами и заверили, что все у нас обоих будет в порядке. Правда, пару дней придется полежать в клинике. Конечно, супруге моей отправят сообщение с посыльным. Она умеет читать? Если нет, могут отправить посыльного с устным известием. Никаких проблем.
Местная больница выглядела очень солидно и снаружи, и изнутри – располагалась она в огромном старинном здании, слегка напоминающем оборонительный бастион, мощь стен напрочь глушила звуки шагов. Тишина здесь царила мертвая. Холодно не было, потому что все стены были обшиты деревянными лакированными панелями, а полы застелены чем-то теплым, но легко моющимся. Палаты – строгие, но при этом почему-то намного более уютные, чем у меня на родине, – вмещали в себя от трех до десяти мест. Кровати – удобные, мягкие, присмотр – вообще на высшем уровне.
А еще раньше меня впечатлила здешняя операционная. Меня штопали в две пары рук, на соседнем столе то же самое проделывали с моим недавним противником. Анестезия оказалась какая-то очень уж своеобразная, должно быть, магическая, потому что боли не было совсем, но сознание мы оба сохранили в полной ясности. Никто не мешал нам переговариваться. Диалог начал он, я же, опасаясь отвлечь хирургов от работы, сперва молчал. Потом понял, что те не имеют ничего против болтовни штопаемых пациентов.
Войдя во вкус, обсудили условия жизни и работы гладиаторов, качество оружия и тренировочного оборудования. Он похвалил мою технику, я – его, а заодно узнал, что такая вот манера боя пришла откуда-то с дальнего юга и именуется «скок через порог». Причем подразумеваются не люди и входные двери, а реки и рыбы. Посмеялся, прокомментировав, что техника и в самом деле «рыбная». В ответ прозвучало, что я это не первый говорю, и оригинальностью мое замечание не блещет.
– Порядок, – заявил нам хирург. – Мага звать не будем, это лишнее. И так все в ажуре. Тренируйтесь получше, ребята. Особенно ты. – И ткнул в мою сторону. – Это ж надо: подпускать противника так близко к горлу! Чуть правее – и была бы сонная артерия, парень! Сюда бы не успели довезти. Непорядок.
– Я проникся.
– Нам придется еще как минимум раз встречаться, – сказал мне недавний противник. – Ничья всегда за собой тянет повторный бой. Публика хочет точно знать, кто круче. А я в другом клубе работаю. Где бы нам встретиться, чтоб потренироваться вместе?
– Потом обсудите этот вопрос, – одернул врач, заканчивавший перевязку. – Сейчас будете спать и во сне обдумывать свои ошибки.
– А когда домой?
– Утром посмотрим швы и, может быть, отвезем. Или послезавтра – по ситуации. Но к тренировкам вернетесь не раньше, чем через неделю.
Что меня удивило по-настоящему, так это реакция на случившееся моей жены, под опеку которой меня сдали уже на следующий день. Вернее сказать – отсутствие реакции как таковой. Моя соотечественница, не привыкшая к роли супруги регулярно выступающего бойца, тут же подняла бы вой, охам и вздохам не было б конца, а может, и причитаниям: «Как же так можно, ужас какой, бросай эту жуткую работу, ты ж угробишься»!
Здесь же Моресна захлопотала вокруг меня с улыбками и сдержанным сочувствием, но сочувствием в первую очередь к проигрышу и болезненности ран, не более того. Так можно было бы виться вокруг именинника, подшофе затеявшего гонку на самокатах и расшибившего коленку. Чувствовалось, что она просто не представляет себе, как можно усомниться в праве мужчины выбирать себе образ жизни и род занятий по своему вкусу, и лишь стремилась облегчить мне столкновение с неприятной стороной избранного занятия.
Она даже, пожалуй, гордилась мной. Достаточно было послушать, как и каким тоном она поясняла забежавшим соседкам: «Моего мужа ранили на позавчерашнем выступлении, но он скоро поправится. Нет, не проиграл, в бой вмешался судья, остановил поединок. Ничего, мой муж еще покажет своему противнику!» Я вслушивался в эту беседу с удовольствием, которого даже немного смущался.
А кроме того, Моресна готовила, готовила, готовила все те блюда, которые, как ей казалось, мне нравятся.
Я ожидал неприятных сцен и скандала с женой по поводу моего ранения – чему удивляться, срабатывали усвоенные на родине стереотипы. Это был тот самый случай, когда обманутое ожидание не разочаровало. Наоборот, я испытал такую благодарность, что лично для самого себя решил – все недостатки, ждущие мужчину в традиционно-патриархальной семье, ничто по сравнению с главным преимуществом.
А уж каково оно – каждый понимает сам для себя. Мне было очень важно знать, что, вернувшись домой, я окунусь в уют и тепло родного гнезда. И не обязательно, чтоб там мне предлагали обед из трех блюд или каждодневно баловали свежим постельным бельем – это все приятно, но лишь факультативно. Зато обязательным было ощущение тыла, крепкого и надежного не мощью, но желанием непременно хранить равновесие чувств и отношений, заботой, внутренней поддержкой, вниманием. Любовью.
Именно это я сполна ощутил в своей молодой супруге.
Подивившись в который раз здешнему магическому лечению, я поднялся с постели уже на следующий день. Раны болели умеренно, не мешая осторожно двигаться и даже слегка помахать топором. Правда, топор у меня быстро отобрали, заверив, что растопки достаточно, больше не надо.
– Если нужно заплатить врачу, то тут должно хватить, – сказала Моресна, заглядывая в плетеную шкатулочку. – И я еще откладывала, прятала в подпол, там жерновка четыре серебром будет.
– Не волнуйся, у меня страховка.
– А что это такое? – удивилась она. Выслушав объяснение, покачала головой: – Что только городские ни придумают.
– Да, мы такие…
Посмеялись вместе.
– И ты уже через неделю снова будешь биться? А тебе не трудно будет?
– Не через неделю, а через десять дней. Магические мази творят чудеса. Справлюсь.
– Ну, будем надеяться. – Моя супруга посмотрела с опаской, впрочем, тщательно замаскированной. – Скажи, а можно моя мама приедет сюда на пару дней? Она может пожить в комнатке под крышей – той, которую ты недавно закончил отделывать.
– Зачем же под крышей? В мансарде еще не все готово. Она может устроиться вот в той комнате.
Моресна залилась краской.
– Ну, здесь она может побеспокоить… Она и на постоялом дворе готова остановиться, если тебе покажется, что так удобнее. Мама просто хочет посмотреть, как я устроилась, все ли хорошо… Убедиться, что я тут веду себя, как положено.
– В смысле – как положено?
– Что веду дом, как нужно. Посмотрит, может, подскажет чего.
– Э-э! Учти, что меня все устраивает! Никаких изменений я не хочу!
Она смущенно заулыбалась.
– Я ей так и скажу.
Впрочем, теща нисколько не напрягла меня своим присутствием. Она почти не показывалась на глаза, когда я присутствовал дома, – сидела в своей комнате, гуляла по поселку, по двору или крохотному огородику, разбитому моей женой. Со мной матушка моей благоверной общалась с каким-то ярким, неприкрытым подобострастием, улыбчиво и очень-очень редко, лишь по необходимости. Она действительно прогостила всего пару дней и укатила, строго наставив дочку вести себя как следует.
– Ну что? – полюбопытствовал я, не сумев справиться с собой. – Как твоя мама – довольна зятем?
– Еще бы! Как может быть иначе?! Она и раньше говорила, что мне слишком уж повезло.
– Как по-доброму…
– Но она права. Я не особенно-то красива, да и…
– Так, опять? Я ведь уже сказал тебе, как смотрю на твою внешность. Ты – красивая, и не о чем больше говорить.
– Да, прости. – Жена с готовностью улыбнулась мне. – Но ведь я и происхождением не особо-то вышла, и приданое не такое уж большое. Словом, родители боялись, что ты на самом деле не женишься на мне. А потом боялись, что в первый же день отправишь обратно. Это, конечно, не было бы так уж в ущерб семейной чести. Намного лучше, чем когда дочь вообще замуж не берут.
– Странно такое их отношение. Я ведь тоже не олигарх. В смысле не настолько богат, чтоб за меня держаться всеми руками и ногами.
– Ты ведь выступал перед императором. Ты гладиатор, причем даже не из средних – средние не могут похвалиться такими наградами. Ты предложил хороший дом и обеспечил средствами, и даже не торговался из-за приданого. Ты молод и хорош собой… Словом, мама еще раз напомнила, как мне повезло, и велела держаться за тебя. И стараться, чтоб тебе было хорошо.
– Ну, тогда приступим к этому делу. Давай-ка попьем чаю, а потом запремся в спаленке, идет?
На подобные предложения Моресна никогда не отвечала отказом, и мне хотелось верить, что она видит в своей податливости не только долг, но и удовольствие.
…Все шло потихоньку и своим чередом. Поединок на ножах мы повторили, и опять вничью, но зато почти без ран – так, по мелочи, ерунда. Публика оживленно требовала продолжения и ясного финала, и распорядитель поединка, подмигнув мне сперва, потом, уже вне залы, пояснил:
