– Там, в твоей сотне…
– Что?
– Лошадь, стало быть, околела…
– И что?.. – не понял сотник, о чём речь, поскольку Телепень красноречием не отличался. – Как околела?.. Отчего вдруг? Убили?..
– Нет… Пена вдруг изо рта, како в водовороте… Упала, и биться стала… Стрельцу своему ногу сломала. Мы её, стало быть, копьём добили…
– Отчего упала-то? – Русалко так ничего и не понял.
Телепень долго думал, чтобы ответить, но всё же ответил:
– Воевода Веслав сказывает, что, никак, яд…
– Опять яд? – с угрозой и с удивлением спросил сотник Бобрыня. – Да что мы, неведомо с чего вдруг в змеиное царство попали?
– Сам Веслав идёт, сейчас скажет, – сообщил оставшийся у окна Заруба.
Веслав вошёл вскоре, точно так же, как Телепень, склонился в дверном проёме, поскольку ростом был ещё выше, чем дружинник словен, и точно так же осмотрел всех, но взгляд остановил на сотнике стрельцов. Широкий меховой плащ держал запахнутым, и прятал под ним руки.
– Тебе, вижу, уже сказывали… Лошадь от яда околела…
– Почему именно от яда? – не понял Русалко. – Кто сказал?
– Подо мной однажды лошадь отравленной стрелой ранили… Видел… Так же точно… И стрелец твой ногу сломал… Стрелец Семуша из твоей сотни…
– Есть у меня такой. Хороший стрелец, издалека метко бьёт. В малую птицу на лету попадает. Значит, надо ногу ему в лубок завязать.
Воевода долго смотрел на сотника, собираясь что-то сказать, но будто бы не решаясь.
– Да, похоже, что стреляет метко… Ты хорошо его знаешь? – наконец, задал вопрос.
– Как и других… С детства, как нас в свой полк княжич Вадимир собрал[168].
– Что он за человек такой?
– Человек, как человек. Что душа нараспашку, не скажу. Не много о себе говорит, молчалив. В деле хорош, неуступчив.
– Лицом и волосом он чёрен. И глаза враскос… Отчего?
Русалко плечами пожал, не понимая суть вопросов и цель, которую воевода преследовал.
– Мать его, как мать жены княжича Вадимира, была хозарской рабыней… Но у нас так издавна повелось – кто среди нас, тот наш, словенин, стало быть, пусть хоть десять раз до того хозарином был… А что случилось?
– Случилось… Я этого Семушу на правёж отправил к княжескому кату?
– Как так? – встрепенулся Русалко. – Почто?
Воевода вытащил руку из-под мехового плаща, и бросил на скамью большой походный тул со стрелами. Тул был слегка помят, как бывает, когда лошади боками одна другую заденут, и тул к крупу придавят.
– Вот… Тул со дна сбоку прорвался… Стрела наконечником вылезла, и лошадь оцарапала… Оттого и околела… Вокруг царапины всё воспалилось, и пупырыши, как у княжича… Где был Семуша, когда Гостомысла ранили?
– Сейчас и не вспомнишь, в каком крыле… – Русалко стал серьёзным, и задумался. – Надо десятника спросить.
– Спросим. Мог Семуша в княжича стрелять? Специально – в него… Мог попасть издалека, когда никто не заподозрит, в кого он стреляет?..
– Зачем ему это? – не понял Русалко. – Не стал бы, конечно. А попасть… Куда стрела летит, любой стрелец знает, когда тетиву пускает.
Воевода вытащил из-под плаща ещё и свёрток кожи. А из свёртка две стрелы. Одна короткая, с простым круглым наконечником, князем-воеводой Дражко переданная, вторая длинная, с наконечником плоским и острым по краям, точно такая же, как стрелы из помятого тула.
– Смотри… – Веслав показал на едва заметную жёлтую полоску рядом с оперением. – Что это, как думаешь?
– Метка какая-то.
– Метка. Этой вот стрелой ранили княжича Гостомысла.
– Откуда ж она у тебя?
– Князь Войномир её на месте подобрал. Он и передал мне.
После этого воевода вытащил из тула все стрелы, и выбрал две. Показал. Точно такие же жёлтые метки.
– Только на двух стрелах. Первая, которая лошадь оцарапала. Но лошадь не может, как человек, с таким ядом бороться. Она быстро погибает. Погибнет ли человек, это надо у Рунальда спросить, но мы все надеемся…
– Ты хочешь сказать… – угрюмо спросил сотник Веслава, но не закончил фразу, поскольку и без окончания она стала понятной всем.
– Да, я хочу сказать, что в Гостомысла стрелял Семуша, и стрелял специально, зная, что делает. И, думаю, не по своему стрелецкому разумению, а по наказу чьему-то…
– Где ж он сейчас? – спросил Бобрыня с угрозой.
– Я церемониться не стал – сразу отправил его в подвал замка. Когда разрешит Бравлин, наш кат будет беседовать с ним.
– Я должен быть при этом, – твёрдо сказал Бобрыня.
– Я – тем более, поскольку Семуша служил в моей сотне, – досадливо рубанув воздух рукой, не менее твёрдо сказал и Русалко.
– Я доложу князю о вашем желании. Думаю, он сам того же захочет, – согласился Веслав. – Но вы без него должны подумать о том, кому выгодна смерть княжича? Кто может так страстно желать её? Не догадываетесь? Вам подсказать?
Бобрыня вдруг отодвинулся от стрелецкого сотника, а Русалко неожиданно покраснел.
– Много слухов ходит, – сказал он хриплым голосом и с заметным волнением. – Я сам слышал, как мои стрельцы это обсуждают. Они не думали, что это умышленное убийство, они обсуждали случайность, которая возведёт на стол Вадимира. Но я знаю Вадимира с детства. Мы вместе росли. И голову готов покласть на плаху, если не прав. Вадимир любит старшего брата, и никогда против него не пойдёт. А подослать убийцу… Надо совсем не знать Вадимира, чтобы так говорить. Нет, Вадимир такого наказа не даст.
– Слава Свентовиту, если это так, – согласился Веслав. – И добро Вадимиру, что у него друзья такие.
– Но не это главное. Надо ещё знать жену Вадимира, чтобы с уверенностью отвергать, – сказал вдруг Бобрыня.
– Жену? – переспросил Веслав. – А кто его жена?
– Дочь знатной хозаритянки, бывшей рабыни.
– Та-ак… – протянул Веслав раздумчивое слово. – Там хозаритянка, здесь хозаритянин. Это вам всем ни о чём не говорит?
– У меня в сотне ещё трое таких, – сказал Русалко.
– Вот как! – Веслав опять задумался.
– Надо у всех стрелы проверить, – решил Бобрыня. – У всех троих.
– Как я их обижу? – спросил Русалко. – А коли ни при чём они?
– Тогда проверяй у всей сотни, – предложил воевода. – Это не так обидно твоим хозарам будет. Но ничего не объясняй. Может, даже и не Семуша стрелял, а кто другой такими же стрелами. Проверь.
– Да, я так и сделаю!
– Стрелы с меткой ищи.
– Понятно, что не простые.
– И не откладывай! Сейчас же проверь.
Русалко на всех посмотрел, словно согласия спрашивая, и быстро вышел вместе с Телепенем и проводником, что Телепеня привёл…
* * *
Теперь перед дверью во вторую комнату домика жалтонеса ходил Веслав, а место Русалко у окна занял уже Бобрыня. Все ждали, когда «пень с бородой» скажет своё слово. Ждать пришлось не слишком долго. Вскоре дверь отворилась, и Рунальд вышел один. Посмотрел только на воеводу, других словно не замечая. Но молчал.
– Что скажешь? – не выдержал всё же Веслав.
– Скажу, что привезли вовремя, завтра было бы уже поздно.
– Спасёшь княжича?
– Не знаю… – Рунальд обещать ничего не хотел, и это заметили все. – Здесь – не спасу. В лес надо, ко мне в избушку…
– Когда?
– Прямо сейчас.
Воевода и не подумал спорить. Коротко глянул на Бобрыню, на Рачуйко со Светланом, и сказал, ничуть не сомневаясь:
– Пойду к князю носилки просить. У его дочери есть. Ты, сотник, готовь свою дружину в сопровождение.
Бобрыня кивнул, и собрался было выйти.
– Всю дружину я не возьму. Шуметь будут, а мой лес тишину любит, – сказал вдруг «пень с бородой».
– Носильщики со сменой, – уступив требованию без возражений, продолжил распоряжаться воевода, – и десяток в охрану.
– Носильщики и будут охраной… – подытожил жалтонес. – И всё. И быстрее. Надо отправить его, пока спит. Я дал ему отвар корня успокой-травы[169].
– Пусть так. Я пошёл… – Веслав заторопился…
* * *
Самому сотнику Бобрыне в этот раз пришлось тоже быть носильщиком, поскольку оставлять княжича без своего пригляда он не хотел, а Рунальд кроме носильщиков брать к себе в лес никого не разрешил. И так, восемь человек – это ему показалось слишком много. Четверо несли носилки, в то время как вторая четвёрка отдыхала в сёдлах. Кони работающей четвёрки велись на поводу, точно так же, как и конь самого Гостомысла. Дружинники надеялись, что избушку Рунальда княжич всё же сможет покинуть верхом.
Дорога шла то бором, то выныривала из под сосен в поле, где стояла не покрытая снегом смерзшаяся стерня, то миновала овраги с незамёрзшими ручьями, и круто взбиралась по склону. «Пень с бородой» шёл впереди, и удивлял всех способностью ходить быстро, невзирая на свой возраст. Носильщики едва-едва успевали за ним. Но это не удивительно. Они же шли с грузом, и старались груз нести аккуратно, не побеспокоив княжича. Когда Бобрыня сменялся, то старался ехать рядом с носилками, и время от времени заглядывал за занавеску, чтобы посмотреть в лицо княжичу. Гостомысл спокойно спал, привалившись к обшитым бархатом подушкам. Должно быть, жалтонес, в дополнение к успокой-траве, напоил его каким-то сильным сонным снадобьем, и теперь уже кошмары княжича не мучили. По крайней мере, он не метался так, как это было по пути от Рарога к Старгороду, и не был в холодную погоду мокрым от горячечного пота. Но и пить не просил, хотя Бобрыня, заботливо захвативший с собой баклажки с мёдом, когда первые носилки вынужденно выбросили, положил их в ногах Гостомысла в новые носилки. Рунальд, спросив, что в баклажках, не воспротивился. Тоже знал, как мёд помогает при отраве. Впрочем, мёд помогает при всех ранах и болезнях.
