Кроме позорного и недвусмысленного желания, о котором никто не догадывался, хотя бы за это хвала богам, Дирвену отравлял жизнь назойливый контроль надзирателей за его питанием. Чуть-чуть на тарелке оставишь, и эти окаянные жлобы тебя с ложки начинают кормить, не стесняясь ухмылок окружающих. У них, мол, инструкция. Порции в трапезной не маленькие, а ему с недавних пор еще и с верхом накладывают: «чтобы объедки где попало не подбирал».
– Я же не лекарь под дланью Тавше – жрать за троих! – возопил в конце концов Дирвен на всю трапезную.
– Ты не лекарь, ты вроде чворка: глотаешь все, что валяется под ногами, – злорадно заметил маг-охранник.
Ехидная сволочь, однако до Самой Главной Сволочи ему далеко. С Самой Главной Сволочью, до сумасшествия желанной, никто не сравнится… Тьфу, мерзопакость!
Надзиратели решили, что он плюется по поводу хорошего мясного рагу под руфагрийским соусом, и давай его стыдить. Придурки, что с них взять.
С этим надо было что-то делать, и Дирвен отправился на свидание к Тамриле. Уговорились, что она каждый день будет приходить в условленное место, а он уже три раза подряд пропустил по не зависящим от него причинам. Ждет или нет?
О его отлучках так никто и не узнал, и с «тренировками» первого амулетчика ничего не изменилось. Только теперь ему оставляли на столике в углу кроме кувшина с лимонной водой еще вазу с печеньем и плитку шоколада в придачу.
Шоколадку Дирвен захватил с собой: угостить Тамрилу. Лишь бы та пришла, а то вдруг ее уже выдали замуж и на улицу не выпускают… Или вдруг она решила, что он исчез насовсем? Впрочем, его однажды отправили на задание в то время, когда по распорядку тренировка, но Тамрила на другой день все равно появилась.
Хорошо, когда девчонка в тебя влюблена, хотя верить им все равно нельзя: позволяй себя любить, но оставайся хозяином положения. Эта мысль заставила шагавшего на свидание Дирвена горделиво расправить плечи.
Она ждала, где обычно. По лицу сразу понятно, что волновалась.
– Свадьба через восьмицу. Старик дал денег, чтобы я потратила, на что захочу, и я сняла для нас комнату с постелью.
– Далеко?
– Здесь, – она показала на дом с лавкой масляных ламп и подсвечников в кирпичном цоколе. – Идем.
По дороге Дирвен вручил ей шоколадку, чувствуя себя галантным соблазнителем:
– На, это тебе.
– Наверное, несколько дней копил? – улыбнулась Тамрила. – Что ты, право же, так тратишься…
– С первого дня, как мы познакомились, – соврал Дирвен. – Хотел тебя угостить.
Вот гадство, шоколад-то дорогого сорта, не из тех, что по карману бедному подмастерью. Не учел.
На лестнице навстречу им никто не попался, и стояла тишина, словно дом вымер, только за рассохшимися плинтусами шуршали мыши. Запахи человеческого жилья есть, а звуков нет. Все разом куда-то ушли?
В комнате она сразу начала раздеваться, в лихорадочной спешке, но при этом ловко, округлые белые руки так и мелькали. Широкая в кости, стройная, плотная, с кожей, словно топленое молоко, обнаженная Тамрила напоминала северянку с картин овдейских художников. Кинулась с него тоже стаскивать одежду, как будто не могла противиться чувству, однако ее прозрачно-серые глаза, в какой-то момент оказавшиеся напротив его глаз, смотрели не страстно и не томно, а с рвущим нервы напряжением. Можно подумать, вот-вот куда-то кинется очертя голову.
– Я тебя люблю, – шепнула Тамрила, словно отвечая на немой вопрос, и сорвала с него шляпу.
Он не успел воспротивиться, но девушка не выглядела испуганной.
– Ой… Это что?
– Это на меня порчу навели, – раздосадованно буркнул парень. – Денег нет, чтобы заплатить магам…
– Накопишь да потом сведешь. Я все равно тебя люблю! – она потянула его на кровать, застланную старым застиранным покрывалом. – Давай в этот раз не по-собачьи, а лицом к лицу?
Когда уединялись по окрестным сараям, Дирвен брал ее сзади, там иначе было неудобно, зато на постели – совсем другое дело.
Ее напряженный взгляд из-под опущенных ресниц действовал на него, словно щекочущая жесткая травинка. Мелочь, а все равно слегка мешает. Наверное, она боится, что кто-нибудь их тут застукает, и тогда расстроится ее свадьба с денежным мешком. Бескорыстную девчонку, чтобы она хотела одной только любви, без каких-то своих интересов, днем с фонарем не найдешь. Таких не бывает.
Несмотря на эту презрительную мысль, Дирвен испытывал обычное телесное удовольствие. Сволочной приворот не лишил его влечения к женщинам, вообще никак на это дело не повлиял: он по-прежнему и хочет, и может. Хвала вам, боги, все в порядке!
Но пакостное зелье все же давало о себе знать: если зажмуриться и представить, что это не Тамрила, а известно кто, возбуждение становилось небывало острым и опьяняющим.
– Почему ты не Эдмар… – выдохнул Дирвен, яростно двигаясь.
Глаза Тамрилы потрясенно расширились, потом сощурились.
Ерунда, чего она, им же вон как хорошо, это главное!
Мир взорвался, и он блаженно обмяк, а в следующее мгновение Тамрила, рывком выпростав руки, нанесла ему костяшками ладоней удар по вискам.
«Зря сказал вслух, она обиделась…» – успел подумать Дирвен, проваливаясь в обморочную глубину.
Река называлась Сумляр. Мутная, глинистая, с теплой буровато-изумрудной водой. Зато не соленая. Можно напоить лошадей и верблюдов, самим вволю напиться и залить опустевшие бурдюки. У курьера Ложи был амулет, очищающий сырую воду от заразы и прочей вредоносной дряни.
По берегам гнездилась тьма-тьмущая птиц. Иные из них напоминали горделиво выступающих придворных в разноцветных одеяниях и хохлатых головных уборах, другие – галдящую рыночную толпу, третьи, которые стояли посреди залитого солнцем мелководья на длинных голенастых ногах, – монахов, погруженных в раздумья о переменчивости всего сущего. Каменистую землю местами сплошь покрывала белесая корка подсохшего помета, буйная приречная зелень была охвачена птичьей суетой.
Лишенная движения, выцветшая, подернутая тусклым маревом даль солончаковой полупустыни – и неширокая полоса пестрой кутерьмы, протянувшаяся меж двух горизонтов.
Они вышли то ли севернее, то ли южнее Ниларьягдуна – деревушки с мостом, и двинулись вдоль Сумляра, выискивая место, где птиц поменьше.
Орвехт держался вблизи повозки и наблюдал за женщиной. Не преследовал заинтересованным взглядом, а посматривал вскользь, жалуясь супругам на Джахура. И к его болтливости, и к назойливым жалобам на слугу все привыкли – господин Бровальд в своем репертуаре. То, что в последнее время он чаще всего избирал в слушатели пассажиров разболтанной колымаги, которую уже пришлось однажды чинить, тоже было объяснимо: остальные норовили от него сбежать. Эти тоже сбежали бы, если б могли, но повозка уступала в маневренности всадникам.
Он все-таки поймал момент. Женщина отправилась за кустарник по нужде – что ж, самое естественное дело, а когда она вернулась к остальным, маг заметил на темно-коричневом рукаве усхайбы приставшие перышки. У этой птичьей речки недолго в помет вляпаться, не то что в перья… Но на непроницаемую вуаль из конского волоса в придачу налип серый пушок. Амуши могут довольствоваться людской пищей, однако нет для них ничего слаще глотка свежей крови.
Когда нашли место для стоянки – лысый участок берега с каменистой отмелью, – господин Бровальд, заболтавшись, упустил хлибрифов, наловленных Джахуром для рыбалки.
Выронил замотанную тряпкой банку. Бывает. Тряпка невзначай развязалась, и мохнатые черновато-красные насекомые расползлись, проворно шевеля членистыми ножками. Эта оказия случилась буквально в шаге от сидевшей на подстилке сурийки, но та не вскочила, не вскрикнула, вообще ни слова не сказала.
Кроя на чем свет стоит криворукого слугу – кто ж еще плохо завязал банку! – Бровальд кинулся собирать разбежавшихся каналий. Он был неловок, а хлибрифы стремились поскорее спрятаться от солнечных лучей. Один из них, пойманный, но тут же оброненный, юркнул сурийке в рукав, словно в душную темную норку.
Ловец с перекошенным от гнева лицом «не заметил» этого конфуза, а женщина даже не вздрогнула. Существу, которое скрывалось под усхайбой, насекомые нипочем. Мало ли что там ползет по руке, щекоча кожу. Хрустящее лакомство ползет. Растяпа-смертный отойдет подальше, и тогда она – или он, или оно – с удовольствием оприходует вкусного хлибрифа.
Зинта решила вернуться в дом на улице Розовых Вьюнов после того, как узнала, что Эдмар убил Гвисойма – несчастного парня, польстившегося на отравленный пирожок. Сперва она думала, что горе-дегустатора уволили, начала расспрашивать, где его теперь найти, чтобы еще раз поглядеть, в каком он состоянии, – ну, и этот стервец в конце концов сознался, чтобы она не тратила время на поиски.
– За пирожок – человека прикончил? – уперев руки в бока, гневно прошипела лекарка.
