– Да. Можно купить хорошую и сравнительно недорого, особенно если не торопиться…
– Так, давай договоримся раз и навсегда – никаких рабов в моем доме не будет никогда. Хорошо? У нас есть деньги, есть люди, которые согласны работать в нашем доме, помогать тебе за весьма скромную плату – и слава богу. Так пусть и дальше идет.
– Но если купить, то тогда платить будет не нужно. Только кормить и одевать.
– Нет.
– Как скажешь. – Она покладисто опустила глаза. – Тогда я найму еще одну женщину? Она будет стирать, гладить, прибираться в комнатах и на кухне, мыть посуду…
– Нанимай хоть двух, если увидишь, что нам это теперь по деньгам. Пусть делают по дому все. Но за работу они должны получать плату. Договорились?
– Как скажешь, Сереж…
Первое, чему я научил ее – называть меня по имени, а не по прозвищу, данному мне императором. Правда, имя Сергей ей не давалось, и она стала именовать меня Сереж. В ее устах это звучало очень своеобразно, экзотически, но я быстро привык. Все равно лучше, чем именоваться как попало и в полузабытьи сна или в состоянии крайней усталости не идентифицировать как свое имя.
Через день я уже переступил порог роскошного купеческого особняка. Надо сказать, сразу бросилось в глаза, что пристрастием к излишней пышности и аляповатости хозяин дома не страдает – и снаружи, и изнутри каждая мелочь говорила, во-первых, о незаурядном вкусе, а во-вторых, об умении владельца всего этого богатства прислушиваться к мнению профессионалов. Уж конечно, не первогильдейский купец – по-нашему бизнесмен-олигарх – расставлял в вестибюле статуи и декорировал стены живой зеленью.
Дочка купца встретила меня в гостиной настолько кислой миной, что я поморщился бы, как от дольки лимона, если бы не стремился с самого начала одерживать над нею верх. Можно было предполагать, что конфликт, начавшийся в клубе, продолжится и теперь. А уж когда я примусь осуществлять функцию надзора, он вполне может перейти в открытую стадию.
– Значит, батюшка решил еще раз попробовать. – Она выпятила губы, и без того полноватые. – Ты что, будешь таскаться за мной и по дому тоже?
– Надеюсь, что не придется. А ты что – и дома способна делать такие капитальные глупости, как на праздник в клубе?
– Не твоего ума дело.
– Теперь это дело моего внимания и профессиональной этики. Ум тут ни при чем.
– Профессиональной чего? Напридумывал слов… «Ум ни при чем». Да уж, какой там у тебя ум… И вообще – чего ты мне хамишь, а?
– Послушал тебя и решил, что у вас в семье такая манера общения.
– Чего?
– С клиентами-хамами надо ведь на их языке разговаривать. Чтоб им было понятно.
– Да как ты смеешь?! – вспыхнула девица.
– А ты?
На меня смотрели два изумленно-обиженных круглых глаза. Приоткрыв рот, она явно не знала, что б такое ответить. Да, девочка, у тебя нет постсоветской закваски, ты не приобрела иммунитет к хамству, общаясь со сферой услуг, унаследованной от прошлого. Не научилась отругиваться и отгавкиваться либо же просто игнорировать чужой оскорбительный напор. Я не без юмора следил за ее попытками задеть меня, оскорбить. Ее замысел казался мне очевидным – избавиться от назойливой опеки.
Что ж, посмотрим, у кого язык лучше тренирован.
– Черт побери, – изрекла наконец потерявшая было дар речи девчонка. – Я папе скажу, чтоб он тебя выгнал.
– Валяй. Посмотрим вместе на его реакцию.
– Ты мне хамишь!
– И как же это я тебе хамлю? Правда глаза колет?
Здесь полагалось особым образом выразительно смотреть. Судя по тому, как наливные щечки девушки последовательно поменяли три цвета, она действительно не была закалена в словесных баталиях.
И, кипя от возмущения, действительно ринулась жаловаться отцу. Обнаружив, что дома его, как можно было ожидать, нет, потребовала, чтоб я сопровождал ее к нему в торговый дом. Мне оставалось лишь усмехнуться. Вокруг экипажа, который флегматично готовили для нее слуги, она прыгала со злорадным выражением лица, мол, сейчас тебе будет по полной программе.
Тем необъятнее было ее изумление, когда отец, с неохотой оторвавшийся от обсуждения каких-то чрезвычайно важных бизнес-вопросов, заявил, что его утомили капризы дочурки, и если я был недостаточно вежлив с нею, то, может быть, ей следовало быть чуть вежливее со мной. Девчонка затеяла было возмущаться, но, похоже, отношения в семье были не из тех, чтоб, как это водилось у некоторых моих одноклассниц, закатывать родителям многочасовые скандалы с истериками.
Когда мы вышли на улицу, Кариншия посмотрела на меня без малого злобно.
– Что, думаешь, сладил? Еще неизвестно, как все пойдет. Ты еще отсюда ноги будешь уносить впереди своего визга.
– Господи, кто ж тебя разговаривать-то учил? Болтаешь, как хамоватая поденщица. – Я хотел сказать не совсем то, что в результате вышло, – опять вмешалось лингвистическое заклинание, норовящее подсунуть наиболее близкое местное соответствие понятию, существующему только у меня на родине.
Впрочем, судя по эффекту, своего я добился – она онемела и несколько минут не знала, что сказать. А потом говорить уже было как-то глупо.
Поэтому, надеясь отомстить по-своему, дочь купца отправилась в полномасштабный рейд по магазинчикам, нашпигованным всевозможными дамскими штучками. Я, умеренно скучая, ждал в сторонке, пока Кариншия увлеченно выбирала ткань на первое платье, на второе платье и на тот наряд, единственной аналогией которому в моем родном языке оказалось понятие «чипао». Это слово и ассоциацию, тянущуюся от него, я подцепил от одной из своих девушек, истовой любительницы китайской культуры и китайских костюмов. Наверное, если лингвистическое заклятье поднапряжется, оно из моей памяти выудит еще пару-тройку подобных понятий и словечек. А я потом буду мучиться, вспоминать, откуда они у меня взялись.
На раздумья об этом я потратил изрядную часть того времени, что моя опекаемая выбирала ткани и отделку для своих будущих нарядов. Потом перекочевала в лавку ароматов и добрый час под присмотром двух продавцов перебирала флакончики с эссенциями, время от времени искоса поглядывая на меня. Я же в свободные от присмотра за нею мгновения изучал выставленные на полках затейливые бутылочки и коробочки и гадал, что это за фигурка, что за животное или волшебное существо, и из какого камня выточено.
Следующим пунктом стал дамский ювелирный магазин – в этом мире мужские и женские украшения почему-то продавались в разных местах. Приглядывая за Кариншией, чтоб не поцапалась с кем и по дурости не протаранила головой витрину, я мысленно выбирал, какую штуковинку подарил бы жене. Мне нравилось делать ей подарки, у нее становились такие выразительные глаза в тот момент, когда она понимала, что вот это – подарок, и это ей, а потом несколько дней пребывала в великолепном настроении, которое ничто не могло испортить. Она и так-то была жизнерадостной, и я ценил это в ней, а тут просто расцветала, начинала осторожно дурачиться и ластиться ко мне.
Когда мы выбрались и из этого магазина, лицо у моей спутницы было еще более недовольным, чем в самом начале.
– И долго ты можешь выдержать походы по женским магазинам? – выпячивая губы, осведомилась она уничижающим тоном. – Ты просто баба, вот ты кто, поэтому там и не скучаешь.
– Скучать на работе? – с искренним недоумением переспросил я. – Ерунда какая.
– Расска-азывай про работу! В ювелирном ты так и шнырял глазами по прилавкам!
– Конечно. Выбирал подарок жене. А почему тебя это так взволновало?
– Небось мне ты с куда большим удовольствием подарил бы подарок, – самодовольно заявила девица. Выражение лица у нее было такое, что я едва не заржал. – Но тебе в жизни столько денег не найти, чтоб подарить мне достойный подарок.
– Я женат – ты не забыла? Но даже будь я холост, не стал бы ухаживать за женщиной, подобной тебе.
– Это ты так говоришь, потому что тебе ничего не светит. Зелен виноград! – Она проговорила какую-то другую задорную фразу, но я, не без помощи лингвистической системки проведя аналогию, тут же забыл исходное предложение. – Я красавица, все об этом говорят!
Окинул ее оценивающим взглядом. Нет, несомненно, определенным шармом она обладала. Часть этого шарма была достигнута благодаря папиным деньгам, часть была природной, тщательно выявленной и заостренной. Да, многие мужчины могли бы увлечься ею, особенно здесь, где большинство верило, что женщина должна быть кругленькой, как яблочко, и мягкой, как пуховая подушка.
Но даже безотносительно характера она была явно не в моем вкусе.
– Красавица – слишком уж сильно сказано. И я молчу о том, насколько тебя портит твой характер и твой недостаток воспитания.
Она снова задохнулась – похоже, удар пришелся ниже пояса.
