Но даже безотносительно характера она была явно не в моем вкусе.
– Красавица – слишком уж сильно сказано. И я молчу о том, насколько тебя портит твой характер и твой недостаток воспитания.
Она снова задохнулась – похоже, удар пришелся ниже пояса.
– Да мой отец нанимал для меня лучших учителей, самых дорогих! Тебе и деньги-то такие не снились, какие он платил одному только учителю танцев!
– Не впрок пошло, определенно.
– Да ты сам!.. Быдло деревенское!
– Ты ведь сейчас буквально расписываешься в том, как тебя тяготит твое низкое происхождение. Успокойся уже, меня твое происхождение мало волнует.
– Да ты… Да я!.. Да мой отец – первой гильдии купец! Ты… Завидуешь!
– Кому? Ему или тебе?
– Да… Всем!
– Думаешь, бывшему императорскому гладиатору стоит завидовать дочке какого-то купца?
– Не какого-то! Не какого-то! А самого богатого – ты понял? Самого богатого в Империи!
– Послушай, неужто жизнь твоя настолько беспросветна, что тебе прямо-таки необходимо всем рассказывать про всеобщую зависть?
– Какая беспросветная?! Да я счастлива!
– Тогда почему мне с пеной у рта это доказываешь? Счастливые люди так себя не ведут.
– Я счастлива, черт тебя подери, понял?!!
– Еще двадцать раз повтори и поверишь в это. И будет тебе счастье.
Встрепанная и взмокшая, она сейчас напоминала выбравшегося из лужи воробушка – раздраженного, растерянного.
– Я тебя ненавижу! – И это звучало как признание поражения.
Но меня уже несло, остановиться я смог не сразу.
– Главное, чтоб не любила.
Меня смерили уничтожающим взглядом, но не уничтожили. Да и куда там – девчонка явно пасовала в непривычной для нее ситуации. Я ждал для себя всевозможных проблем от ее отца (потому как мало ли что он там говорил – важно, как отреагирует в реальной ситуации «притирки характеров»), однако при встрече дождался любезного взгляда и комментария: «Ну что ж, вы поладили, и хорошо».
– Поладили? – недоуменно переспросил я.
– Разумеется, она весьма эмоционально высыпала мне груду нелестных эпитетов в твой адрес. – Делец снисходительно усмехнулся – похоже, цену дочке он знал. – Но, судя по тому, насколько разношерстны были эти эпитеты и насколько неконкретны, это просто девичья дурь. Не стоит внимания. В целом она не требовала, чтоб я немедленно рассчитал тебя, так что можно считать, что ты ей понравился.
– Я ей понравился?!
– Ох уж эти девичьи симпатии. Глупышки в возрасте моей дочери сами не знают, что им нравится и чего им хочется. Именно поэтому их выдают замуж родители, не спрашивая, что они думают о будущем муже. Бесполезно спрашивать. – Озабоченность проложила на лице Прахима несколько глубоких складок. – Да… С моей дочуркой, с ее напрочь испорченной репутацией не так просто будет подыскать ей достойного мужа. Но это не тот вопрос, конечно, который мне есть смысл сейчас обсуждать с тобой. Начинать оберегать ее репутацию теперь уже поздно, так что я не накладываю на тебя еще и эту обязанность. Твоя забота – только ее безопасность. Но уж безопасность чтоб наверняка!
Я лишь руками развел – последнее и так было очевидно.
Добиться безопасности богатой девчонки в условиях столицы (города, пронизанного вниманием местных представителей правопорядка) было не так и сложно. И если бы не возникали проблемы с нашим общением, работа получилась бы ленивой, дремотной и сонной, нисколько не соответствующей оплате.
Но нервы Кариншия трепала мне упорно и безотрывно. Осознав, что намеками на происхождение меня не зацепишь, скорее огребешь от меня, она принялась испытывать на мне свои женские чары. Впрочем, как я быстро узнал от слуг в доме Прахима, девчонка пробовала их на любой особе мужского пола, появлявшейся в зоне ее внимания. И не всегда дело ограничивалось только флиртом. Может быть, проще было поддаться, сделать вид, что увлечен и польщен и успокоить ее дамское самолюбие, сквозившее в каждом движении, жесте, звучавшее в каждой интонации. Но я совсем иначе представлял, как следует держать себя в подобной ситуации без ущерба для чести и самолюбия. Противно мне было играть в эти игры со вздорной глупышкой. К тому же желание поставить ее на место было сильнее мечты о спокойной, ничем не взбаламучиваемой работе. Впрочем, действительно ли получилось бы успокоить скандалистку, уступи я девчонке и пойди на поводу у ее игры – сомнительно. Так что свое поведение мне было оправдать нетрудно.
Я четко и однозначно дал понять Кариншии, что она меня не привлекает, когда в клубе, глотнув чего-то горячительного, та принялась ластиться ко мне. И с этого момента дочка купца словно с цепи сорвалась. У меня не вызывало сомнений, что сам по себе я ее интересую мало. Интересовала ее лишь непрерывная череда побед, отсюда и бесконечные выразительные выходки на людях, стоило самой малой дозе алкоголя заиграть в ее жилах.
Она рвалась соблазнять любого мужчину, одетого хоть чуть ярче, чем чернорабочий, мелкий ремесленник или цеховик из подмастерий, возчик или мелкий торговец. Подавляющее большинство не оставалось равнодушным – они податливо отзывались, ухаживали, пели дифирамбы, от которых круглое личико Кариншии пылало краской удовольствия, лезли обниматься и иной раз заманивали в укромные уголки. Уже на второй раз я осознал, что виной тут не столько красота девчонки. Просто слишком мал был процент девиц из хорошего общества, доступных мужчинам до принесения брачных клятв. Тут и не на такую ладненькую клюнешь, пресытившись «профессионалками».
Но девчонке ни к чему было это понимать – она упивалась всеобщим поклонением, которое изрядно подпитывала ее же податливость, и, похоже, считала, что я не уступаю ей из чистой вредности. А здесь уже вступало в действие обычное женское упрямство – сломить любой ценой. Вспышки ласковости, украшенной полупрозрачными одеждами и глубокими вырезами-разрезами, сменялись приступами раздражения и ненависти.
Поколебавшись, я решил ничего не рассказывать Моресне. Благо она и сама не особо стремилась меня расспрашивать. К чему ей знать о глупых претензиях Кариншии? Последней все равно не обломится – я, как любой мужчина, терпеть не мог, когда меня используют для повышения самооценки. И это безотносительно всего прочего.
– И чего ты глупо выпендриваешься? – бросила мне девчонка, когда я в очередной раз отодвинул ее от себя. – Я же знаю, что тебе хочется.
Она дышала ароматом гвоздики – с одной стороны не самым приятным, с другой – все-таки будоражащим, что бы там ни говорили. Взгляд инстинктивно сползал в вырез. Заглядывая туда, я вспомнил родину и девиц на улицах, которые, не дожидаясь настоящей жары, раздевались кто во что горазд. Кстати, в настоящий зной настолько искусно обнаженных за пределами возможного девушек становилось меньше – вот парадокс.
– Вызываешь на откровенность? Изволь. Вот смотрю я сейчас на тебя и думаю о том, что учиню вечером с женой, как только вернусь с работы.
Глаза Кариншии вспыхнули.
– Да ты просто не мужик, вот что! Поэтому и отговариваешься женой! Ты просто ничего не можешь, вот в чем дело!
– Не мужик, а мужчина, верно. В отличие от мужика мужчина может контролировать свои животные инстинкты и не идти у них на поводу.
– Ага. Значит инстинкт тебя все-таки тянет ко мне!
– Как к любой самке детородного возраста.
– Как ты меня назвал? – у нее округлились глаза.
Я еще раз опустил глаза в ее вырез.
– Ты вот сейчас стоишь здесь и всем проходящим мимо сигнализируешь: «Стоит девица, которая будет не против мужского внимания». Мечтаешь, чтоб тебя растянули на шестерых-семерых?
– А ты на что? – она выпятила губы.
– Если будет выеживаться с прицелом затруднить мне работу телохранителя, я тебя оттащу домой за ухо.
– Не посмеешь!
– Твой папа мне разрешил.
– Ах вот как! – Она топнула ногой. Получилось у нее по-детски и очень трогательно. – Тогда я пойду в клуб! Туда мне папа разрешил ходить. Ты не посмеешь меня оттуда вытащить. И вот уж тогда! – Не договорив, она рванула к экипажу.
Я без спешки забрался туда следом за ней, и через несколько минут мы были уже перед дверьми одного из тех клубов, куда женщинам не рекомендовалась ходить, но и не запрещалось. Собственно, почти всюду женщина вольна была прийти – на свой страх и риск, конечно. Девицы, мечтающие добропорядочно выйти замуж, принеся супругу в числе приданого собственную кристальную репутацию, не появлялись на пороге таких заведений. Но Кариншии на все было плевать. Богатство отца не на шутку вскружило ей голову.
Она, едва очутившись в зале, изысканным движением стриптизерши скинула с плеч накидку, явив взглядам платье, по местным меркам открытое далеко за пределами допустимого. Вместо положенных трех слоев тонкого шелка на ней было лишь два, к тому же нижнее – с разрезами, и при ином повороте голые ноги прикрывала лишь тонкая кисея, которая от глаз ничего не скрывала, как ни старайся.
