Мухаммад ибн Бакийа медленно кивнул писцу – тот вытащил из футляра тисненой золотом кожи свиток и передал главному вазиру.
– Моя госпожа?.. Соблаговолите?..
И, почтительно поклонившись, положил документ на золотой поднос у края занавеса. Мухаммад ибн Бакийа сидел на подушках у ступеней перед аркой павильона во Дворике Госпожи. Высокий проем был затянут алым шелком. С обеих сторон ковер, на котором располагалась Айша, отделяли высокие ширмы с наброшенными покрывалами золотой парчи.
Вазир поклонился еще раз и подвинул поднос к невесомо струившейся ткани завесы. С той стороны шелк приподняла тонкая смуглая ручка в тяжелом прорезном браслете. Невольница утянула поднос к себе и простерлась на ковре перед госпожой, обеими руками протягивая свернувшееся на золоте письмо.
Бормотание Айши стихло.
– Что это, Утба?.. – слабо отозвалась женщина.
Вазир припал к ковру лбом:
– Я покорнейше прошу одобрения вашего, госпожа, и одобрения вашего царственного сына, повелителя аш-Шарийа Фахра ад-Даулы, да умножит свою милость над ним Всевышний…
Замотанная в траурный серый хлопок фигура за занавеской склонилась над свитком. Женщина, к немалому удивлению ибн Бакийи, заинтересовалась содержанием документа и не стала подписывать его не глядя – как она это делала последние две недели. Все дни с тех пор, как не стало Аммара ибн Амира.
А ведь какое хорошее получилось время – они многое успели сделать. Решение провозгласить сопливого четырехлетнего мальчишку халифом было очень, очень рискованным. Многие остались недовольны. Следовало ждать бунта – прежде всего в Нисибине, родовом гнезде Аббасидов. А уж как орали законники, когда внесли предложение провозгласить – о, неслыханное дело! – Айшу регентшей! Ооооо, как трясли бородами патлатые старцы! Женщина-правительница – о, ужас! О, попрание всех и всяческих законов и заповедей!
Но он, Мухаммад ибн Бакийа, не зря раздавал все эти дни сотни и сотни тысяч дирхемов – ничего, скоро эти деньги вернутся к нему сторицей. Зато теперь аш-Шарийа правят регентша – и вазиры. Регентша из семьи Умейядов – и вазиры из этого же рода. Ай, как хорошо, ай, как прекрасно – родственники же завсегда договорятся, правда? Законники так и назвали новую власть – вазират. Ну а бунт в Нисибине мы подавим. Подавим. Теперь власть – у семьи Умейя. Да. Хорошо они придумали с этим регентством. А законники – ну что законники? Кому-то удалось заткнуть рот подачками. А с остальными они тоже скоро разберутся. Ох разберутся…
Но к делу. Пора избавиться от некоего досадного препятствия на пути к процветанию клана Умейя…
Так что там говорит наша… хм… правительница?..
– Что это, о Абу Кузман?
Айша обращалась к нему вежливо, по кунье[73], но в голосе зазвучало недовольство.
«Только этого нам не хватало, – быстро пронеслось у вазира в голове. – Тебя не за тем сюда посадили, о женщина, чтобы ты в государственные дела вмешивалась…»
Ну да ладно, вежливость – она ничего не стоит:
– Это, как ты видишь, светлейшая, приказ о взятии под стражу Тарика.
– Почему? Зачем?
– Сумеречник… опасен, моя повелительница, – с искренней печалью вздохнул вазир.
О да. Тарик опасен. Он, Мухаммад ибн Бакийа, знал об этом не понаслышке. Он чудом выжил при штурме Исбильи – и очень хорошо запомнил все извивы резьбы на арках в Ястребином дворе. Ему и другим приговоренным пришлось провести там изрядную часть дня – пока мерзкий щенок из рода Аббаса не разродился помилованием…
– Самийа единственный не может изменить нам и предать моего сына, – прозвучал из-за шелка язвительный ответ.
Ведьма явно пришла в себя – как не вовремя.
– Он может попасть в руки наших врагов, о моя повелительница. Нам достоверно известно, что его побратим и ближайший друг, Хасан ибн Ахмад, идет сейчас к столице с тремя тысячами гвардейцев. От них нам не приходится ждать ничего хорошего, о светлейшая…
– Где Исхак ибн Худайр?
– Увы, мы опоздали, его дворец уже опустел к тому времени, как мы прислали туда наших воинов…
– Ты так и не ответил мне, зачем нужно посадить Тарика под замок.
– А если им удастся получить одобрение маджлиса верующих, и законники провозгласят халифом сына аль-Кадира? В Нисибине собирают учителей веры со всех земель аш-Шарийа, госпожа. Увы, но титул халифа может наследоваться, а может и не перейти к твоему благородному сыну – если, конечно, законники решат, что аш-Шарийа нужен совершеннолетний защитник и предстоятель перед лицом Всевышнего. И если они так решат, то нерегиль станет нашим худшим врагом – перед ним, о светлейшая, не устоит никто. Вот почему мы покорнейше просим обезопасить себя от этого… существа. Его всегда можно выпустить, когда все… успокоится. Нерегиля следует вызвать в столицу и… препроводить в надежное место.
– Он не совершил никакого проступка… – задумчиво протянула Айша, давая свитку безвольно свернуться в трубочку.
– А я и не предлагаю его наказать, о светлейшая. Я лишь предлагаю убрать его на время – как меч в ножны.
За завесой воцарилось молчание.
Мухаммад ибн Бакийа видел, как женщина крутит между пальцами калам, то примериваясь к чернильнице, то отводя его в сторону. Вазир невольно покосился на ларец черного дерева с большой государственной печатью халифов. Ларец стоял на особом столике, который за вазиром всегда носил младший писарь.
Молчание затягивалось. Ибн Бакийа прибег к последним доводам:
– Госпожа, вы можете думать, что подобное существо обладает сердцем, но это не так. Нерегиль убивает тех, кого прикажет халиф. Если – да не попустит этого Всевышний! – его возьмет на поводок аль-Кадир, он перережет горло вашему сыну, не задумываясь. Вы не забыли, как зимой по его требованию на площадь выводили плачущих детей? Как им рубили головы? Даже палачи не могли сдержать слез! А что рассказывали о его последнем походе в степь? Он приказывал сжигать живьем матерей с младенцами! Связанных пленных расстреливали из луков, а потом поливали сырой нефтью и поджигали! Он называет это «упорядочиванием». Упорядочиванием! Он заставлял отцов смотреть на мучительную казнь детей, братьев – на то, как истязают родичей. Он называет это «принуждением к миру». Если – да не допустит этого Милостивый! – это существо возьмет столицу именем аль-Кадира, как вы думаете, как он принудит к миру и упорядочит Умейядов на этот раз? Так же, как в Исбилье, или еще страшнее? Вспомните судьбу несчастных наложниц Абд-аль-Азиза!
Да что ж такое, неужели она не понимает! Эта тварь будет рвать горло всем, до кого доберется! Аммар ибн Амир выкормил чудище – и горе тому, кто думает, что титул и власть надежно защищают его от нерегиля! В клетку его – вот самая надежная защита! Прочная стальная клетка и ошейник с печатью Дауда – вот залог безопасности Бени Умейя…
Айша тяжело вздохнула:
– Хорошо, о Абу Кузман. Я готова признать, что твоим голосом говорит разум. Эй, Утба, позови сюда моего сына.
Замотанная в яркий розовый шелк стройная фигура выскользнула из-за легкой ткани и, покачивая бедрами, направилась к золотым воротам в нижний сад. Вазир усмехнулся, провожая девушку взглядом: воистину харим покойного Аммара ибн Амира хранил в себе множество не распробованных сокровищ.
– Но учти, о Абу Кузман. Я соглашаюсь лишь с одним условием, – вдруг прозвучало из-за занавески.
Это еще что такое…
– Да, моя госпожа?..
– Никаких зверинцев. Я не позволю унижать его.
– Ох, простите, я говорил лишь метафорически, толпа переврала мои слова…
– Ты понял меня, о Абу Кузман? Никаких клеток, никаких цепей. Наденете на него Ожерелье Сумерек и отведете в Алую башню. Яхья ибн Саид позаботится о том, чтобы закрепить на ошейнике сигилу. Двери комнаты в башне пусть опечатает заранее. Прикосновение сигилы Дауда к коже… мучительно. Возможно, Тарик будет… сердит после того, как на него наденут Ожерелье. Но что бы он ни делал – никаких цепей, никаких решеток! Ты понял меня, вазир?
– Да, моя госпожа.
Ффууухх…
С дальней стороны двора, с того берега пруда донесся стук деревянных створок и счастливый вопль:
– Мама! Мама! А я съел все ягодки!
Мимо стриженых зеленых самшитов вдоль бортика пруда несся маленький золотой метеор:
– Мама! А я выиграл в фияль!
Проскочив мимо вазира и едва не опрокинув столик с ларцом для печати, Фахр ад-Даула ибн Аммар ввинтился в щель между колонной арки и парчовой ширмой и бросился в объятия матери, чуть не повалив Айшу на ковер.
– Мама, поцелуй меня! А когда папа вернется? Он обещал свозить меня на охоту!
Из-за занавески раздался чмокающий звук. И голос Айши:
– Оботри лоб, дитя мое. Нет, не надо утираться рукавом, вот тебе платок. Теперь дай сюда ручку. Бери калам. Вот так. И пиши свое имя. Как я тебя учила? Умница. Все, теперь беги, играй дальше!
– Мам, а зеленые ягодки можно есть?
– Можно, дитя мое. Иди играй, Фахр.
