– Халиф приказывает взять тебя под стражу! Сдай оружие! – приказал Хашайр.
– Да ну? – тихо спросил Тарик.
И медленно поднялся.
Остроногая погремушка соскочила с мраморного бортика и поскакала по песку, высоко подпрыгивая и оставляя за собой ниточку крохотных рытвин. Мальчик захлопал в ладоши и припустил за ней. Шайтан-юла направлялась к прямоугольнику двери в боковое крыло павильона.
Из темного проема выступила высокая женская фигура в ослепительном желтом платье. С открытым бледным лицом сумеречницы. Женщина ласково улыбнулась мальчику, сторонясь и мягко поднимая руку в тяжелом, свисающем до пола рукаве. Проводила хохочущего малыша взглядом. А когда тот исчез в прохладной темноте лестницы, подняла глаза на Хашайра с воинами.
И улыбнулась – как улыбается, наверное, ангел Азраил, заглядывая в глаза умирающим.
По пологой лестнице неспешно, придерживая длинные шлейфы, спускались еще женщины в ярких, пылающих на солнце шелках.
Судорожно оглядываясь, гулямы стали сбиваться в круг, спина к спине.
– Ты ничего не добьешься, – спокойно сказал Хашайр, встряхивая клинком. – Мы взяли дворец. Сардар ибн Масуди со своими Левыми гвардейцами подчиняется мне. А под городом стоят шесть тысяч наших воинов. Твоих ведьминских баб не хватит на войско Умейядов.
Тарик медленно потянул из ножен меч и зевнул, лениво прикрывая рот узкой ладонью:
– Боюсь, мой друг, Сардар ибн Масуди подчиняется уже только Всевышнему – ибо отправился на встречу с вечностью. И все его Левые гвардейцы тоже. А твои шесть тысяч воинов уже не стоят под городом. Они лежат под ним. Потому что сегодня все они повстречались с моими южанами и с отрядом молодого Аслама ибн Казмана, эмира Исбильи, который они так неосмотрительно приняли за подкрепление.
И нерегиль вскинул ослепительно вспыхнувший в вечернем солнце клинок.
…Когда рядом с окружающими Двойной пруд кустами тяжело упало первое тело, веселящиеся гулямы сначала не поняли, в чем дело. И только когда над водой невесомо зашелестели распахнутые рукава, двор Госпожи заполнился дикими криками ужаса. Впрочем, они быстро стихли: всхлипывающие, придерживающие шнуры шальвар женщины оцепенело смотрели на окровавленные тела тех, кто их насиловал за мгновение до того.
Айша сидела в мелкой воде пруда и, стуча зубами, пыталась свести на груди края нижнего платья. Ее руки дрожали, с подбородка капала вода – не отпуская одной рукой широкую золотую кайму, женщина время от времени начинала судорожно умываться.
Тарег постоял над ней – и тоже залез в воду. Присел рядом и прислонился, как и она, к мрамору бортика.
– Не холодно? – спросил нерегиль. – Вечереет…
– Ххх-холоддд-дно…
Тарег поднял руку и потянул с куста чье-то осиротевшее покрывало. Сдернул с ветвей и укутал им дрожащую в воде Айшу. Подумав, обнял и прижал к себе:
– Так теплее?..
– Д-дда…
– Прости, задержался на перевале под Маджеритом. Там лежал глубокий снег.
– Гг-где о-онн?..
– Фахр с женщинами Тамийа-химэ. Ему ничего не угрожает.
– А…а… о…о… онн-ни?..
Тарег промолчал.
Айша наконец-то набрала в грудь воздуха и протяжно, подвывая, по-бабьи заревела, тычась ему в плечо и шмыгая носом.
В ветвях раскидистой черешни ворковала горлица. Угу-гу. Угу-гу.
Легкий ветерок колыхал алый прозрачный шелк.
Угу-гу. Угу-гу.
За завесой раздались шорох и тихий звон – Айша пошевелилась, и капельки подвесок в ее серьгах зазвенели.
– Прости меня, – наконец, послышалось из-за алой колышущейся стены.
– За что? – В голосе нерегиля звучало неподдельное удивление.
– За… тот фирман. Я… я не должна была им верить.
Тарег помотал головой:
– Тот указ спас жизнь тебе и мальчику. Если бы они не нуждались в вас для его исполнения, убили бы сразу. Но там стояли подписи Фахра и твоя – без вас указ потерял бы силу.
– Я уже сожгла его.
– Спасибо, – Тарег грустно улыбнулся.
– Что ты будешь делать дальше?
Тут он надолго замолчал.
За шелком снова зазвенело:
– Ты ведь… подгадал с моментом… правда?
Нерегиль резко вскинул голову:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты… дал им войти во дворец. А мог бы остановить еще на подступах, правда?
– Жалеешь, что сожгла фирман? – криво улыбнулся он.
– Я бы ни за что не согласилась на казнь братьев, – бесконечно усталым голосом проговорила Айша.
– Да, – кивнул он. – Но их нельзя было оставлять в живых. Ты сама убедилась, на что они были способны.
Из-за занавеса раздался глухой смешок:
– И я бы никогда не позволила казнить семью аль-Кадира. А так – гулямы моих… братьев… перебили в тюрьме последних Аббасидов.
– Главных врагов твоего сына, – холодно поправил ее Тарег. – Уверяю тебя, они бы не были столь щепетильны, если бы вы с Фахром оказались у них в руках. К тому же гулямы твоих братьев убили не всех Аббасидов. Под Нисибином молодой аль-Кадир собрал двадцатитысячное войско.
– Они их убили…
– А когда их привезли в тюрьму, ты думала, что главный вазир приглашает потомков Аббаса на церемониальный ужин? Кто подписал указ об их взятии под стражу?! – Голос нерегиля прозвучал неожиданно зло.
Айша вдруг разрыдалась за занавеской:
– Я… я не помнила… ничего не помнила… не понимала, что делала…
Тарег вздохнул, огляделся – никого – и откинул легкий шелк. И протянул ей платок:
– Пожалуйста, прости меня. Я не хотел тебя обидеть.
Айша благодарно кивнула и принялась сморкаться и осушать глаза. Потом вдруг вскинула голову, ошалело огляделась и придушенно пискнула:
– Ты… что?! Ну-ка опусти занавеску!
– Я хочу видеть твои глаза, когда буду рассказывать о своих дальнейших планах, – тихо ответил нерегиль.
Айша легонько отстранилась. Тарег усмехнулся:
– В столицу из степи прибыли еще две тысячи южан – теперь весь мой корпус при мне. Через пару дней к нам присоединится Тахир ибн Хусайн, и мы выступим к Нисибину. Там нам предстоит принять бой со сторонниками Ибрахима аль-Кадира. Мне привезти в столицу кого-либо живым?
Женщина опустила платок и прищурилась, раздувая ноздри и поигрывая желваками на высоких скулах:
– А надо?
– Я полагаю, что да. Ибрахим Ка’им должен умереть при свидетелях. Иначе его объявят каким-нибудь очередным пропавшим имамом.
– Тогда привези.
Он не отвел холодного взгляда.
– Обещаю – я не буду плакать.
Тарег серьезно наклонил голову:
– Хорошо.
– Как ты предлагаешь поступить с моим дядей?
Мухаммад ибн Бакийа бежал в Васит к своему племяннику. Но тот велел схватить его и заключить в тюрьму. И прислал ко двору исполненное покорности послание, в котором клялся поступить с мятежником так, как будет угодно повелителю верующих. Возможно, племянника ибн Бакийи вразумила публичная казнь другого его дяди, вазира хараджа: того раздели донага, изваляли в дегте и пуху, долго возили по улицам столицы, объявляя об его измене престолу. А потом вывели за стены города в место Гвад-аль-Сухайль и посадили там на кол.
Тарег настаивал, чтобы казнь совершилась на площади перед воротами дворца, но молодой эмир Исбильи не поддержал его – сажать на кол внутри городских стен считалось плохой приметой. Преступники обычно умирали долго, в течение нескольких дней, и сыпали проклятиями – зачем слушать эти вопли?
Памятуя о том споре – Айша еще сидела в своих покоях и никого не желала видеть – Тарег дернул плечом:
– А что предлагаешь ты?
– Казнить, – твердо ответила Айша.
– Но не вместе с Ибрахимом аль-Кадиром, – поднял палец Тарег. – А то народ запутается. Нужно четко разделить: вот уничтожен один заговор, а вот – другой.
– Хорошо, – кивнула женщина.
– Его нужно казнить на базарной площади.
– Согласна.
– Но так, чтобы это запомнили.
– Это как? – искренне удивилась Айша.
– Эмир Исбильи сказал, что посоветуется с отцом.
Она вздохнула:
– Ладно, делайте как знаете.
Тарег покачал головой.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась Айша.
– По законам и обычаям, халиф должен присутствовать при казни государственного преступника, – спокойно сообщил нерегиль.
– Ты что, рехнулся? – вскинулась молодая женщина. – Фахру нельзя такое видеть!
– А я и не предлагаю смотреть на это Фахру, – усмехнулся Тарег.
Айша насупилась.
– Стараниями дядюшки ты у нас правительница при несовершеннолетнем сыне, – твердо посмотрел на нее сумеречник.
– Хорошо, – сдалась Айша. – Я буду присутствовать. На обеих казнях.
– Только в обморок не упади, – мрачно предупредил ее Тарег.
– Я все равно буду сидеть за занавеской, – не менее мрачно откликнулась мать халифа аш-Шарийа. – Так что, если упаду, этого все равно никто не увидит.
Помолчав, Айша добавила:
– Если это все, можешь удалиться.
И с удовлетворением кивнула, глядя на то, как нерегиль склонился перед ней до самого пола.
